Страница 8 из 13
Интернатские девочки ревниво затихли. Карина все еще держала меня за талию.
– Бабушка только показала. Это легко. – Юлино личико дружелюбно и доверчиво. У нее карие глаза, что роднит ее для меня с моей Иришкой. Мне очень симпатична Юля. – Тут нетрудно. Лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная.
– Молодец! – похвалила я. – У меня никогда не хватало усидчивости самой связать что-нибудь.
– Я вам к Восьмому марта обязательно свяжу такой же! – заявила Юля, и я ничего не успела ответить.
– Врешь ты все! – крикнула Карина, и лицо ее стало красным, веснушки потемнели. – Это твоя б-б-бабушка вязала, а не ты!
– Нет, я! – попыталась защититься Юля. – Я показать могу!
Карина оторвалась от меня, схватила шарф и швырнула в Юлю.
– Бешеная! – возмущенно воскликнула Юля, поднимая шарф.
Образумить Грошеву мне не удалось, она уже не видела меня. Она вцепилась в Юлю как клещ. В глазах – ярость, даже ненависть.
Юля завизжала. Ширяев и Скворцов бросились к дерущимся, но они мне только мешали. Я прыгала вокруг детей и кудахтала, как клушка.
– Карина! – крикнула я. – Прекрати сейчас же!
– Мама! – отчаянно завопила Юля, закрывая расцарапанное лицо.
Мальчикам удалось схватить Карину и даже оттащить ее от жертвы, но и им досталось. Грошева вертелась волчком, при этом шустро орудовала кулаками и локтями. Она била куда попало. В такие минуты мне кажется, что маленькая Грошева обладает силой взрослого мужчины. Но это всего лишь поведение затравленного зверька. Она кусает, царапает и пинает одновременно.
– Девочки, зовите медсестру, – приказала я, и Таня Репина сорвалась с места. За ней устремилась Катя.
– Ширяев! Скворцов! – выкрикнула я. – Да отойдите же вы оба!
Ширяев разозлился и от этого начал браниться:
– Дура! Шалава! Шлюха! П…да!
Весь запас своего мата Вова охотно вывалил на Карину. Мой невнушительный голос утонул в криках 2-го «Б».
Красная, растрепанная, с перекошенным лицом, Карина вдруг бросила в лицо горько ревущей Юльки:
– Зови, зови свою мать! Не н-нужна ты ей! Твоя мать – б…ь!
Юлины глаза на миг распахнулись, и в следующее мгновение плач перешел в рыдания.
На пороге выросла школьная медсестра Зинаида Карповна – и вовремя. Грошева уже лежала на полу, задыхаясь от рыданий, и билась головой об пол, сучила ногами.
– Ну, ну, моя милая, – приговаривала Зинаида Карповна, решительно направляясь в сторону Карины. Истерика внезапно прекратилась. Грошева сдулась, как проколотый шарик. Зинаида Карповна легко подняла девочку и понесла на руках, прижимая к груди, как трехлетнего ребенка. Грошева на руках медсестры – обмякшая и бессильная, как тряпочная кукла.
Еще минут десять от урока ушло на то, чтобы успокоить рыдающую Юльку. Чистенькая, ухоженная, ласковая Юлька вздрагивала всем телом, икая от слез. От нее пахло мылом и корицей.
Я погладила ее по спине и пробормотала что-то утешительное. Мысли мои были о пропавшем уроке. Только бы на шум не явилась завуч. В интернате за глаза ее называли только по фамилии. Кондратьева – очень суровая женщина. Хотя я лично пока с ней не сталкивалась.
– Не слушай, Юля, что эта Грошева говорит про твою маму, – вклинилась Оля Ланочкина. – Она просто завидует, что у тебя бабуля есть. У самой-то Грошевой только мать, да и та к ней не приходит.
Кое-как мне удалось усадить перевозбужденный класс – девять мальчиков и восемь девочек, девятая – в медпункте. У нас – русский язык.
Я снова не укладывалась в план урока. Больше половины детей не усвоили материал предыдущей темы, и я, дав задание двоим, с остальными начала заново.
Двое – это Юля Зуйко и Саша Шадт. Оба они живут дома с бабушками. Эти дети приходящие, они обогреты и обласканы теплом своих бабушек. Иногда мне хочется сказать этим бабушкам: «Заберите отсюда детей! Отдайте их в нормальную школу! Пока не поздно!»
Но что я буду делать без этих детей и без этих бабушек?
К концу урока возвратилась Грошева – тихая, смирная. Она не смотрела на меня.
– Садись, Карина, – разрешила я.
На математике новое ЧП – Ширяев расковырял бородавку.
– У меня кровь, – показал он, и сидящая рядом Оля Ланочкина побледнела.
– От бородавки бывает заражение крови, – компетентно заявил Скворцов. – Бородавка – как родинка.
У Ширяева задрожала губа. Снова у нас медсестра.
– Да я у вас скоро пропишусь, второй «Б»! – шутит она.
Мне не до шуток. Я вымотана двумя уроками напрочь. Мне срочно необходимо человеческое участие.
После второго урока у меня окно, я отправилась искать Анжелу. Это наш школьный психолог, и еще она выполняет работу воспитателя. Мы близки по возрасту, и поэтому иногда чаевничаем вместе.
Увидев меня, Анжела включила электрический чайник и вытряхнула из сумки конфеты «Коровка».
Я взяла чашку – руки у меня тряслись.
– Не могу больше. Чувствую себя беспомощной с этими детьми. Они меня с ума сведут.
– Съешь конфетку, – улыбнулась Анжела. Слушая меня, она никогда не делает сочувствующего лица. Может быть, благодаря этому я выдерживаю здешнюю школьную жизнь.
– Ненавижу понедельники. В этот день мои дети неуправляемые. У них просто крышу сносит. Моя Грошева в этот день просто безумная.
– Понедельник – день тяжелый, – согласилась Анжела, наливая чаю.
– Может, дело в том, что они за выходные от дисциплины отвыкают?
– Мимо. – Анжела вынула пакетик с чаем и с видом факира закрутила нитку. – Сразу видно, что ты уроки ведешь, а по интернату дежуришь редко.
– Ну так раскрой мне секрет!
Анжелка любит обжигающе горячий чай, я же пью, когда он немного остынет.
– По выходным они ждут своих матерей. К некоторым ведь приходят, навещают. Остальные тоже ждут хоть кого-то. Чуда ждут. Это мучительно для интернатских – выходные. Кто-то уходит в гости к родственникам, но большинству некуда идти.
– Ну, это я могу понять – взрослые не приходят, взрослые виноваты… Но моя Грошева кидается на детей. Иногда мне кажется, что она кого-нибудь покалечит! Прошлый раз она швырнула Репину о подоконник, та подбородок до крови разбила!
– Ну, Карина – особый случай. А взрослых она готова обожать, правда?
– Да. – Я удивлена. – Ты знаешь почему?
– Ты просто, Свет, не очень еще изучила своих учеников. А мне пришлось. У меня на них досье. Твою Грошеву родила мать-малолетка. Бедолаге пятнадцати не было, когда залетела. Вот и представь – подружки на танцы бегут, по женихам, а у нее орущее чадо в подоле.
– А бабушка?
– Бабушка такая же непутевая, как мать. Ты, говорит, родила, сама и расхлебывай. И вот мать-малолетка одна, с орущим кульком, который раздражает. Весело?
– Ну и?
Анжелка подлила себе еще чаю и взяла конфету.
– Мать твоей Грошевой лупила свою дочь с пеленок. Повод был не нужен, Карина виновата уже в том, что родилась. Знаешь, как она ее воспитывала? Она швыряла ее об стенку, таскала за волосы, привязывала к кроватке. Девчонка готова была ползать перед ней на карачках, лишь бы заслужить одобрение, хоть один ласковый взгляд, хоть намек на улыбку. Но получала одни пинки. И это – от самого близкого и любимого человека. А чего ждать от остального мира?
Мой чай остыл, я забыла про него.
– Ненависть – это обычный язык общения, которому обучила мать. Теперь Карина борется за каждую каплю любви взрослого человека, зная, что дети заслуживают лишь ненависть.
Я слушала Анжелу, и меня слегка подташнивало.
– Откуда ты все это знаешь?
Я читала личные дела. Там лишь скупая строчка – мать лишена родительских прав. Там нет подробностей, это я знаю точно.
– Судья – моя знакомая. Она вела дело Грошевой. А иск подали соседи, которые все это наблюдали. Ты пей чай-то, остыл уже совсем.
В дверь заглянул Паша Скворцов.
– Ты почему не на физкультуре? – поинтересовалась я.
– У меня освобождение. Я к вам, мне нужно…
Скворцов покосился на Анжелу – при ней он говорить не станет. Психолог для детей что-то близкое слову «псих». Воспитатели пугают психологом.