Страница 29 из 54
Подойдя к камину, я поставил клей поближе к огню. Пусть немного нагреется. Не проснутся, когда я залью им его в сапоги. Взгляд скользнул по полу. Кочерга, угли, веревка, сапог. Закончив привязывание кочерги к ноге второго караульного, я снова призадумался. В этом деле главное не переборщить – ещё с места не смогут сойти. Какой же тут интерес?
Тааак, связывание веревкой караульных между собой, не интересно. А вот если стреножить первого и привязать его ко второму – это уже веселее. Непременно попробую.
Закончив заливать клей в сапоги я, в очередной раз, умилился безмятежными лицами спящих. После чего тихо вернулся к себе в кабинет, унося все инструменты с собой. Конечно, предварительно смазав дверную ручку чернилами, ну как же без этого. Усаживаясь в кресло и предвкушая скорое веселье, я чувствовал, конечно, что впал в самое что ни на есть детство, но ничего не мог с собой поделать. Только бы клей схватился, думал я в ту минуту.
– Караул ко мне!– во весь голос крикнул я, выждав задуманные пять минут. – Караул!
За дверью послышался громкий шум. Может зря я остался в своем кабинете и пропустил такое чудесное пробуждение? – запоздало подумал я с сожаленьем. Но вот дверь в мой кабинет распахнулась, и тут же в неё упал один и вбежал другой часовой.
– Ко мне! Быстрее же!
Видимо не слишком проснувшийся первый караульный, сломя голову бросился ко мне, длинными прыжками преодолевая разделявшие нас метры. «Черт, похоже я переоценил крепость бечевы», – подумал я, и тут же поправился – «хотя скорее просто недооценил тягловую силу этого молодого жеребца в погонах». Трюк с протаскиванием первого караульного по полу пошел псу под хвост. Тонкая веревка лопнула, а здоровый лось страшный в своем служебном рвении даже ухом не повел.
Зато кочерга оправдала все мои ожидания. С оглушительным звоном упала она на мраморный пол и на приличной скорости врезалась в распластавшегося на полу соню. Не при детях будет сказано (хотя, как говаривал Задорнов, им это тоже очень интересно) но, судя по сдавленному мычанию, врезалась кочерга в весьма чувствительное и интимное место.
– Мне немедленно нужна ваша сабля и сапоги, обратился я к подбежавшему с выпученными глазами здоровяку. – Ваша, тоже, – добавил я, обращаясь к стонавшему на полу второму, – извольте ползти быстрее.
Вскочив с пола, изумленно выпучивший глаза, второй, все ещё ничего не понимающий караульный, снова упал и… не придумал ничего лучше как действительно попытаться ползти по направлению ко мне.
– Ну же гвардеец! Император ждет, – требовательно сказал я, глядя прямо в глаза покрасневшему от натуги часовому пытающемуся вытащить саблю из ножен. Я уже говорил, что это был невероятно здоровый лось? Так вот, ему все же удалось выдрать саблю из ножен. Долбанный, дрянной, долгосохнущий канцелярский клей девятнадцатого века! – Что такое, часовой? У вас сабля приржавела к ножнам?
– Н-нет… – трясущимися губами проговорил тот, уставившись безумными глазами на пожелтевший верх клинка.
– О господи! Да у вас же сабля была запечатана! Вы только посмотрите! Наверное, ваш командир опасался доверить вам столь грозное оружие как парадная сабля, – добавил я с сарказмом. – Думаю, у него на это были веские причины. Немедленно уберите её в ножны, пока вы никого ею не поранили, и вообще отойдите от меня на два шага!
Глядя на меня ничего не понимающими, по собачьи преданными глазами, по-рачьи пятившийся, крепыш, сделал несколько шагов и закономерно споткнулся о ногу ползающего на четвереньках второго караульного.
– Обувь, быстро! – напомнил я двум пытающимся встать телам на полу моего кабинета. Похоже господа гвардейцы пребывали в полной прострации от происходящих один за другим конфузов. Пунцовые лица сонь, плавно переходящие в малиновый оттенок выдавали их с головой.
Вволю насладиться их неуклюжими попытками стащить с ног сапоги (ну хоть тут клей нормально взялся!) мне не дали.
– Что случилось, Ваше Величество! – с ошарашенными глазами влетел в кабинет мой флигель-адъютант Рихтер. Нечесаный, в одних спальных штанах и рубахе, он, тем не менее, был вооружён двумя револьверами. Я невольно поёжился.
– Нападение! – закричал я. – Часовые ранены в голову. Врача сюда быстрее. Врача!
Что после этого началось… Какой же я все-таки дебилоид. Поднявшаяся после моих слов суматоха не шла ни в какое сравнение с невинным масштабом моего розыгрыша.
Не успел я договорить, как меня тут же окружила живая стена гвардейцев с карабинами и саблями наголо. Топот десятков ног, лязг оружия, крики и мельтешащие за окном факелы, количество которых росло просто в геометрической прогрессии. Вот в передающиеся за стенами моего кабинета крики «Врача!» как-то незаметно вплелось паническое «император ранет» и истеричное «Пожар! Горим!». Не прошло и двух минут, как весь дворец был на ногах.
Вбежавший врач обежал глазами кабинет и обратился к спрятавшим меня за свои широкие спины гвардейцам:
– Где император?!
– Не волнуйтесь, Андрей Владимирович, со мной все в порядке. Помощь нужна моим доблестным часовым, – вылезая из-за живой стены, ответил я. – Требуется срочная лоботомия с пересадкой мозга, справитесь? – о боже, что я несу, они же ни бельмеса не понимают. – Господа, прошу вас убрать оружие в ножны, ещё пораните кого ненароком. Ничего страшного не произошло, – подняв руки в известном с незапамятных времен жесте мирных намерений, я начал успокаивать сверкающих глазами солдат. – Просто решил немного подшутить над уснувшими караульными.
Чтобы успокоить дворец потребовалось несравнимо больше времени, сил и нервов, чем на создание моей детской каверзы. Кстати, за время переполоха в нашем курятнике случилось пару переломов и целая куча вывихов, и, как я потом узнал из первоисточников, окотилась кошка моей сестры Маши. Но, слава богу, в целом обошлось. Невосполнимых потерь не наблюдалось. Вывод: немедленно на природу – нужно срочно выбить дурь из головы.
Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Лишь только я поведал своим адъютантам о предстоящей рыбалке, как до того казавшиеся мне лишь глупой выдумкой крики о пожаре воплотились в жизни. Горело, правда, почти на другом конце города, и не дворец, а портовые склады, но зато полыхали эти самые склады ой как не слабо. Зарево от пожара было видно, наверняка, за десятки верст, столбы желто-красного пламени вздымались вверх на десятки метров.
Сидящее у меня в одном месте шило, несмотря на ярко и иногда нецензурно выражаемое недовольство родни, не угомонилось. Уже спустя десять минут, я находился рядом с объятым пламенем складом, над крышей которого кружились яркие языки пламени. Красные, жёлтые, оранжевые они сплетались в диковинном танце, рождая чёрный, густейший дым, тяжёлым покрывалом укатывающий площадь.
А площадь, разделившаяся на две совершенно противоположные половины, бурлила. С одной стороны, цепочка добровольцев, передающих из рук в руки, громыхающие и хлюпающие вёдра с водой. Пашушие как проклятые, не замечающие ничего вокруг, они старались если не потушить, то хотя бы не дать пожару разрастись и перекинуться на соседние постройки. Руководил процессом мотающийся по площади как наскипидаренный толстый, заросший по самые глаза бородой, мужик в овчине. Отрывисто выкрикивая приказы, он безостановочно крыл матом каких-то нерадивцев и тщетно звал на помощь какого-то Василия.
С другой стороны, являя полную противоположность работающим в поте лица добровольцам, расположилась густая толпа зевак. Богатые и бедные, высокородные и сироты, в шубах или в обносках, все они собрались за одним – за зрелищем. Пожар уравнял их всех. Вот толстая, в бобровой шубе, купчиха судачит, сплёвывая сквозь зубы семечки, с укутанной в протёртый платок крестьянкой. Седовласый чиновник в форменном мундире неторопливо отвечает на вопросы юноши-газетчика в клетчатом пиджаке с блокнотом в руках. Рядом несколько мужчин среднего возраста азартно бьются о заклад, сколько ещё минут простоит объятое огнём здание. Тем, кто стоит ближе всех к огню, приходится неудобно задирать головы вверх, чтобы видеть, как огонь пожирает старое дерево ветхих складов. На лица им сыплется пепел, кожу кусают и жалят искры. Но никто не уходит. Ещё бы, пропустить такое зрелище!