Эрнесто Че Гевара

О своем участии в этом бою Че пишет: «Вдруг я за­метил, что в ближайшей ко мне хижине находится еще один вражеский солдат, который старается укрыться от нашего огня. Я выстрелил и промахнулся. Второй выстрел попал ему прямо в грудь, и он рухнул, выпустив винтовку, воткнувшуюся штыком в землю. Прикрываемый гуахиро Креспо, я добрался до убитого, взял его винтов­ку, патроны и кое-какое снаряжение».

Под натиском повстанцев Санчес Москера был вынуж­ден поспешно ретироваться, оставив на поле боя пять убитых каскитос, повстанцы же потерь не понесли.

28 января Че пишет письмо Ильде, которое доверен­ный человек опустил в почтовый ящик в Сантьяго. Это первое нам известное письменное свидетельство того, как оценивал Че происшедшее за два месяца после высадки с «Гранмы». Че писал:

«Дорогая старуха!

Пишу тебе эти пылающие мартианские[20] строки из кубинской манигуа.[21] Я жив и жажду крови. Похоже на то, что я действительно солдат (по крайней мере, я гряз­ный и оборванный), ибо пишу на походной тарелке, с ружьем на плече и новым приобретением в губах — сигарой. Дело оказалось не легким. Ты уже знаешь, что после семи дней плавания на «Гранме», где нельзя было даже дыхнуть, мы по вине штурмана оказались в вонючих зарослях, и продолжались наши несчастья до тех пор, пока на нас не напали в уже знаменитой Алегрия-де-Пио и не развеяли в разные стороны, подобно голубям. Там меня ранило в шею, и остался я жив только благодаря моему кошачьему счастью, ибо пулеметная пуля попала в ящик с патронами, который я таскал на груди, и оттуда рикошетом — в шею. Я бродил несколько дней по горам, считая себя опасно раненным, кроме раны в шее, у меня еще сильно болела грудь. Из тебе знакомых ребят погиб только Джимми Хиртцель, он сдался в плен, и его убили. Я же вместе со знакомыми тебе Альмейдой и Рамирито провел семь дней страшной голодухи и жажды, пока мы не вышли из окружения и при помощи крестьян не при­соединились к Фиделю (говорят, хотя это еще не под­тверждено, что погиб и бедный Ньико). Нам пришлось немало потрудиться, чтобы вновь организоваться в отряд, вооружиться. После чего мы напали на армейский пост, несколько солдат мы убили и ранили, других взяли в плен. Убитые остались на месте боя. Некоторое время спустя мы захватили еще трех солдат и разоружили их. Если к это­му добавить, что у нас не было потерь и что в горах мы как у себя дома, то тебе будет ясно, насколько деморали­зованы солдаты, им никогда не удастся нас окружить. Естественно, борьба еще не выиграна, еще предстоит не­мало сражений, но стрелка весов уже клонится в нашу сторону, и этот перевес будет с каждым днем увеличи­ваться.

Теперь, говоря о вас, хотел бы знать, находишься ли ты все в том же доме, куда я тебе пишу, и как вы там живете, в особенности «самый нежный лепесток любви»? Обними ее и поцелуй с такой силой, насколько позволяют ее косточки. Я так спешил, что оставил в доме у Панчо твои и дочки фотографии. Пришли мне их. Можешь пи­сать мне на адрес дяди и на имя Патохо. Письма могут немного задержаться, но, я думаю, дойдут».

Повстанцы продолжали блуждать по Сьерра-Маэстре, преследуемые вражеской авиацией и солдатами Батисты. Голодные, страдающие от жажды, в изорванных башма­ках и одежде, грязные, они избегали населенных пунктов, опасаясь предательства. Но предатель был среди них.Им оказался крестьянин Эутимио Герра, примкнувший к от­ряду вскоре после его высадки. Эутимио знал каждую горную тропинку, снабжал повстанцев пищей. Но однажды он попался в лапы батистовцев. Ему обещали большую награду, если он убьет Фиделя Кастро. Темный, забитый крестьянин, соблазненный посулами карателей, выжидал удобного момента, чтобы выполнить порученное ему пре­ступление, и только случай помог разоблачить его. Герра признался в своем предательстве и попросил перед смертью, чтобы повстанцы после победы помогли его де­тям получить образование. Ему это обещали, и впоследствии обещание было выполнено.

В эти первые месяцы в горах физическое состояние Че было плачевным. Период акклиматизации оказался для него тяжелым. В феврале его свалил с ног приступ маля­рии, а затем новый приступ астмы, который нельзя было приостановить из-за отсутствия лекарств. Во время одного из переходов повстанцы были застигнуты карателями, открывшими по ним огонь. Повстанцы отступили, ища укрытия, но Че не мог двигаться. Крестьянин Креспо, взвалив его на спину, вынес из-под огня.

Повстанцы устроили Че в доме одного фермера — про­тивника Батисты и оставили бойца охранять его. Фермер раздобыл немного адреналина, это помогло Че встать на ноги и отправиться на соединение с товарищами. Но он был настолько слаб, что расстояние, которое здоровый человек мог бы пройти за несколько часов, он преодолел Только за десять дней. «Это были, — пишет Че, — самые горькие для меня дни на Сьерра-Маэстре. Я с трудом передвигался, опираясь на стволы деревьев и на приклад ружья, сопровождаемый трусливым бойцом, который дро­жал всякий раз, когда слышал стрельбу, впадал в истери­ку, когда астма вызывала у меня кашель, который мог привлечь к нам внимание карателей».

В апреле 1957 года, тоже во время приступа астмы, Че столкнулся с солдатами, которыми командовал уже знако­вый читателю Санчес Москера. Отстреливаясь, Че с тру­дом добрался до укрытия. «Астма, — вспоминает он, — сперва сжалилась надо мной и позволила пробежать не­сколько метров, но потом отомстила: сердце мое стучало так, что, казалось, выскочит из груди. Вдруг я услышал хруст веток, но уже не смог побежать, хотя хотел это сделать. На этот раз это был один из наших новых бойцов — он сбился с пути. Увидя меня, он сказал: «Не бой­тесь, командир, я умру вместе с вами!» Мне вовсе не хо­телось умирать, а хотелось послать его к чертовой бабуш­ке. Мне кажется, что это я и сделал. В этот день мне казалось, что я трус».

Только когда астма окончательно одолевала, Че, боясь стать обузой для своих товарищей, оставался отлеживать­ся в какой-нибудь крестьянской хижине. В таких случаях руки его стискивали уже не ружье, а книгу или блок­нот, в котором он отмечал важнейшие события дня. На одной из сохранившихся от того периода фотографий мы видим его лежащим с биографией Гёте, Эмиля Людви­га, в руках.

Капитан Марсиаль Ороско, сражавшийся в его колон­не, свидетельствует: «Я помню, у него было много книг. Он много читал. Он не терял ни минуты. Часто он жертво­вал сном, чтобы почитать или сделать запись в дневнике. Если он вставал с зарей, он принимался за чтение. Часто он читал ночью при свете костра. У него было очень хорошее зрение».

И на Сьерра-Маэстре он не мог жить без стихов. Один из повстанцев, Каликсто Моралес, вспоминает: «Меня на­правляют в Сантьяго, и он просит привезти ему две кни­ги. Одна из них — «Всеобщая песнь» Пабло Неруды, а другая — поэтический сборник Мигеля Эрнандеса. Он очень любил стихи».

Другой свидетель, капитан Антонио, пишет: «Я не понимаю, как он мог ходить, болезнь его то и дело душила. Однако он шел по горам с вещевым мешком за спиной, с оружием, с полным снаряжением, как самый выносливый боец. Воля у него, конечно, была железная, но еще большей была преданность идеалам — вот что придавало ему силы».

Если приступ астмы схватывал его на марше, Че не разрешал себе отстать от отряда. «Если у Че начинался приступ, — вспоминает участник боев в Сьерра-Маэстре, Жоэль Иглесиас, — это никак не отражалось на движе­нии колонны. Самое большее, что он допускал, это чтобы кто-то нес его рюкзак. Он считал, что отряд не должен задерживаться из-за того, что он болен. Это было общее для всех правило. Отряд не задерживался из-за больных. Если не можешь идти — оставайся, лечись. Если можешь терпеть — иди. Это правило он никогда не нарушал».

Этот повстанец — чужестранец, врач, страдающий от приступов астмы, — привлекал к себе особое внимание гуахиро, вызывая у одних удивление, у других уваже­ние и сострадание. Старая крестьянка — жительница гор, Понсиана Перес, помогавшая повстанцам (ее Че в шутку называл «моя невеста»), вспоминает о нем:

20

Мартианские — от Хосе Марти, поэта и борца за неза­висимость Кубы (1850—1898).

21

Манигуа — заросли дикого колючего кустарника.