Страница 37 из 49
— Хватит. Хватит! — Роберт вскочил, хлопнул ладонью по стволу дуба. — Я не знал! Откуда мне было знать? Она никогда ничего не рассказывала. Никогда не говорила мне, что пишет нечто значительное, заслуживающее внимания!
Вязель закрыл тетрадку.
— Картины увидеть легко, — сказал он, немного помолчав. — Они открыты взору. А слова так просто не увидишь. Их нужно обнаруживать, находить на страницах, расшифровывать, переводить, читать. Слова — это символы, их буквы — деревья в лесу, переплетенные воедино, и спрятанное в них значение никогда не проступает до конца.
Наступило молчание. Было слышно, как поднялся тихий ветерок. Он стал сильнее, ветви скрипели под его порывами. Роберт подошел, сел, опустил голову на руки. Его широкая тень обвила древесные стволы.
Наконец он проговорил:
— Вы думаете, поэтому она и не хочет возвращаться?
— Конечно.
— Столько времени. Столько лет!
Вязель аккуратно убрал тетрадку в мешок из журавлиной кожи. Согрел руки над свечой.
— Послушай меня, Роберт. Ты, конечно, виноват, что ничего не замечал, но и она тоже виновата — в том, что ничего не говорила. Твой дар — дар художника, ты умеешь видеть, и он тебя подвел. Ее дар — это слова, и она их не произнесла. А твои родители, скорее всего, не хотели ничего видеть. Но Максел должен был знать.
Роберт попытался задуматься.
— Может быть. Он всегда много говорил с ней, расспрашивал. О школе. О подругах. Дарил ей подарки. Ей нравилось считать его своим крестным.
Вязель кивнул, его узкое лицо скрывалось в тени.
— Ваш священник — мудрый человек. Он мог бы увидеть, но он не поэт.
В зале стемнело, тоненькое пламя свечи не могло разогнать сгущающийся сумрак.
— Не думай, что это и есть сама Хлоя. — Поэт посмотрел на Роберта. — Это говорит ее ревность, ее гнев. Слова очищают душу. Иногда они помогают упростить дело. Настоящая Хлоя лежит без сознания в кровати, но здесь она существует такой, какая она могла бы быть — без любви, без воспоминаний. Мы должны вернуть ее. Теперь — это даже более необходимо.
Роберт потер щеку.
— Но как? Она же не хочет идти.
— Хуже того. — Вязель горестно покачал головой. — Ты сам видел. Она обнаружила, что способна повелевать Потусторонним миром. Она направляет его против нас. А Король сказал ей, что если она дойдет до последнего каэра и сядет на Престол, то станет здесь королевой. И тогда даже я не смогу вернуть ее.
Роберт уныло кивнул.
— Тогда надо сделать всё возможное.
— Хорошо. — Вязель встал, задул свечу. В тот же миг они увидели, что наступила ночь. Над расколотой крышей перламутрового каэра мерцали звезды. Сквозь изморозь на ветвях можно было увидеть блеск летних созвездий. Роберт поежился:
— Стало заметно холоднее. Вязель прислушался:
— Она нагоняет бурю.
Снаружи бушевал лес. Листья хлестали Роберта по лицу.
— Куда идти? — прошептал он, затем повторил вопрос в полный голос, потому что Вязель не расслышал.
Поэт схватил его за рукав и потащил под березу, чтобы укрыться от ветра.
— Пятый каэр — грозное место. Черный Замок, Обитель Мрака. Ей придется через него пройти, а это будет нелегко, даже для нее. Пойдем скорее.
Но лес стал другим; в темноте его деревья казались сплошной стеной, узловатые ветви сплелись в непроходимую преграду. Без Вязеля Роберт давно бы уже безнадежно заблудился. Но поэт целеустремленно пробирался сквозь заросли омелы, ясеня, березы, пригибался под сучьями, раздвигал густой подлесок. В этой глухой чащобе деревья сомкнулись, будто грозный частокол. Даже надвигающийся ураган лишь завывал в верхушках, а внизу воздух был тягучий, сырой, насыщенный спорами, пропитанный гнилью. Под ногами лежала подстилка из опавшей листвы, ее было так много, что ноги вязли по щиколотку; грибы пробивались из-под земли, лопались и крошились под ногами; чтобы не упасть, Роберт хватался за стволы, и кора была такая мокрая, что под пальцами рассыпалась в труху. Он чихал, содрогался, размазывал по одежде влажные пятна лишайников.
Где-то вдалеке послышался протяжный вой.
Роберт остановился:
— Что это?
Они прислушались, затаив дыхание. Вокруг трещали, скрипели деревья. Роберт подумал, уж не померещилось ли ему, и в то же мгновение звук повторился, злобный, пронзительный, как будто волк запрокинул голову и тоскливо воет на луну.
Вязель обернулся к Роберту.
— До сих пор, — угрюмо пробормотал он, — в лесу никого не было. Боюсь, его обитатели дают о себе знать.
Они побежали вниз по длинному, пологому склону холма, по корням, серебристой сетью протянувшимся по тонкой почве, спотыкались и поскальзывались. Внизу журчал ручеек; на черной воде перемигивались отраженные звезды. Вязель перескочил через него, слегка задев холодную воду, потом прыгнул Роберт и тоже промочил ноги, от внезапного холода тело пронизала ледяная дрожь. Она оказалась неожиданно созвучна тому ужасу, который он носил в себе, от которого хотел убежать, ужасу перед словами Хлои, ее гневом на него. «Ну, а я его не люблю», — сказала она. Убегая от этого ужаса, он наткнулся на Вязеля, и тот проговорил шепотом:
— Да тише ты!
Тонкая рука поэта ухватила его за рукав и потянула за ольховую куртину.
— Слушай, — прошептал он.
Завывание стихло. Но впереди сквозь порывы ночного ветра пробивался ритмичный хруст.
Раз.
И еще раз.
Смутно знакомый звук.
Вязель прислушался, потом скользнул вперед. Роберт, шелестя ветками, побрел за ним.
Ночь была черная. Такая непроглядная, что казалась плотной, как стена.
И тут он понял, что перед ними и вправду стена. Стена из угольно-черных камней, таких гладких, что глаз не различал стыков. Роберт поднял голову, вытянул шею — стена поднималась так высоко в небо, что звезды, казалось, лежат на ее вершине. Стена из черной пустоты, маслянисто поблескивающая искорками отраженного света.
В этом каэре не было дверей.
Даже деревья держались от него подальше. Между опушкой леса и стеной тянулась широкая полоса неровной земли, изрытой трещинами, усыпанной валунами и гравием.
А у подножия стены кто-то копал.
Лязг лопаты, звонкий и размеренный, разносился громким эхом.
Вязель коротко вздохнул — видимо, от облегчения. Встал, вышел из-под деревьев.
— Вот, значит, ты где, — сказал он.
«Землекоп» остановился, обернулся. Это была женщина. Она подняла голову, вытерла пот с запачканного лица; оно блеснуло в звездном свете. Они узнали Клариссу. Она оперлась на лопату; вид у нее был такой же измученный, как тогда, в Даркхендже, коса расплелась, хлопчатобумажные штаны заляпаны глиной. Но она улыбалась.
— Я ждала тебя, Вязель.
Он застыл на месте.
Он, видимо, не верил своим глазам; его взгляд осторожно ощупывал каменистую почву. Но сказал он только одно:
— Это ты столкнула меня. В темноте. Она пожала плечами:
— Ну и что?
— Ты меня чуть не убила.
Она отвернулась к стене, чтобы они не увидели ее лицо.
— Но не убила же. Тут входа нет. Надо рыть подкоп.
Вязель покачал головой.
— Это слишком долго. — Он задумчиво поглядел на нее, размышляя, потом поднял глаза. — Лучше бы взобраться. Там будет дверь, мы ее найдем.
— Веревки-то нет.
— Богиня, у меня есть веревка. — Он снял с шеи мешок из журавлиной кожи.
Кларисса в сердцах отшвырнула лопату.
— Твой мешок с волшебными штучками помогает выпутаться из любых бед. Что бы ты делал без него, Вязель? — Ее глаза были холодны как лед. — Роберт, он рассказал тебе, из чего сделан этот мешочек? Из кожи женщины, которая превратилась в птицу.
Вязель, как всегда, печально улыбнулся.
— Не я его сшил, богиня. — Он сделал шаг.
…И попал в ловушку. Она разверзлась под ним, как хищная пасть. Археологический раскоп, пропасть, которую выкопала богиня. Он громко вскрикнул, взмахнул руками на самом краю, но было поздно: его пальцы ухватили только листья, лозы, камни. Они соскользнули, посыпались, со стуком ударились о дно далеко-далеко внизу.