Тайна подземного королевства

Роберт вытянул ботинок из трясины.

— Она всегда была здорово… упрямая. — Внезапно он вспомнил о ней, вспомнил тот случай, когда они возились с радиоприемником, каждый старался выхватить его — и в конце концов он сломался. Как она вспыхнула от бешеной ярости: «Я всегда во всем виновата».

Он промолчал, не стал договаривать. Не возразил.

Вязель внимательно смотрел на него. Роберт побрел дальше — продолжать разговор не хотелось.

Лес кишел птицами. В первый раз после спуска в Потусторонний мир Роберт обратил внимание на его тайную жизнь. Над деревьями пролетела цапля, медленные взмахи ее крыльев нагоняли страх. Юркнула через тропинку маленькая ящерка, черная, как бархат.

Они миновали буковую рощу, усыпанную хрустящими пожелтевшими листьями, и попали на поляну, где росла трава, мягкая, мшистая, вперемешку с крохотными голубыми цветками и папоротником.

Через поляну текла небольшая речка, мелкая и почти безмолвная, задушенная водорослями и тростником.

Вязель остановился посреди зарослей одуряющего бутеня. Его высокие цветки-зонтики доходили ему до пояса.

Роберт, ахнув от изумления, прошел мимо него.

Это место было ему знакомо.

Они очутились неподалеку от Силбери-Хилл, на берегах Кеннета. Когда он был маленький, они приезжали сюда на пикники — он и мама, а Хлоя тогда была совсем малышка. Ели сандвичи с джемом, хрустящие хлопья, маленькие пирожные из булочной. Густой апельсиновый сок, полосатые соломинки, которые вечно прилипали к пальцам.

Он стоял и глядел, не веря своим глазам. Среди травы виднелись три ярко-желтые пластиковые тарелки. На одной валялся скомканный шарик серебристой оберточной бумаги. Роберт опустился на колени, взял его. Рядом, возле куста крапивы, о который Хлоя когда-то обожгла руку, лежала зазубренная «летающая тарелка».

— Узнаёшь? — спросил Вязель.

— Конечно! Это возле Своллоухед-Спринг. — Он покачал головой. — Но поблизости не было никакого леса, только кукурузное поле на том берегу да еще несколько деревьев, живая изгородь…

— Хлоя была с вами?

— Да. — Он вглядывался в крапиву. Она чудовищно разрослась. Из толстых стеблей торчали огромные шипы, у них на концах зловеще поблескивали капельки яда.

Вязель спросил:

— Подумай, Роберт. Сколько времени прошло с тех пор?

— Лет шесть. Сколько ей было — где-то шесть или семь? Она обожгла руку…

Поэт подошел к крапиве, опустился на корточки, стараясь невзначай не коснуться.

— Теперь понятно, — произнес он, и в тот же миг где-то вдалеке прогудел рог. Оба вздрогнули, встрепенулись. Звук, гулкий и диковинный, эхом разносился над рекой.

Вязель резко обернулся.

— Мы путешествуем по глубинам Хлоиного разума. Идем вслед за ней от каэра к каэру, спускаемся всё глубже и глубже. Она помнит это место, вот почему мы тут очутились. И самое яркое воспоминание у нее — о крапиве, поэтому она такая огромная. Это отзвуки детского ужаса.

— Но ведь это место — настоящее. — Роберт кивком указал на заросли ивы по берегам. — Вон там, за рекой, находится Силбери.

Вязель, не говоря ни слова, встал и раздвинул серебристые ветви.

Роберт проследовал за ним. Временами приходилось передвигаться чуть ли не ползком, густо переплетенные прутья царапали спину. Один раз Вязель зацепился мешком из журавлиной кожи о какой-то сучок и с трудом выпутал его. Побрел дальше, раздвигая плотный лиственный полог.

Выбравшись из зарослей, Роберт увидел, что поэт стоит впереди, чуть поодаль.

Перед ними, над озером с кристально чистой водой, высился белый сверкающий холм, гладкий, как внутренность морской раковины. А по его склонам террасами поднималась меловая дорога.

Вязель кивнул, как будто ждал этого зрелища.

— Спиральный Замок, — сказал он.

— Ошибаешься. — Хлоя встала, прошествовала через причудливо накренившуюся комнату. — Я поступила так только потому, что если бы они ранили тебя или убили, я бы винила в этом себя. Вот и всё. Просто Максел слишком много меня воспитывал. Он мой крестный. Ну почти мой крестный.

В этом каэре не было мебели. Только морские раковины, огромные, целыми грудами.

Король возлежал в исполинской устрице, ел моллюсков, подцепляя их острой палочкой. Как всегда, его лицо было окутано тайной, но в голосе слышалось явственное удовлетворение.

— Дело в том, что ты начинаешь испытывать ко мне симпатию. Пленник всегда рано или поздно привязывается к своему тюремщику.

— Ничего подобного! — Она лягнула раковины, мечтая, чтобы вместо перламутровых стен здесь были нормальные окна. — Я тебя ненавижу.

— Значит, опять убежишь?

— Может быть.

Он кивнул, потом опустил ноги на пол и поглядел на нее.

— Если бы ты не вернулась, Хлоя, они отдали бы меня на растерзание лесу, — с предельной серьезностью произнес он.

— Кто это были? — Она подошла, села возле него на корточки. — Я почти ничего не видела Человек со свечами стоял спиной ко мне, а свет слепил глаза.

— Незваные гости. Они прорвались сверху, нашли скважину, которую, как я думал, запечатали много веков назад. Их трое. Я бы назвал их Олень, Гончая и Зимородок. Потому что они могут принимать множество обличий, в том числе и эти. В легендах об Аннуине они всегда появляются, когда деревья приходят в движение. Они постараются увести тебя и направить деревья в бой против меня.

Она фыркнула.

— Деревья, кажется, и сами неплохо справляются.

На миг она ощутила его давний страх; потом он пожал плечами, уселся обратно в сияющую полость раковины.

— Не здесь. В этих местах их натиск сдерживает озеро.

Она встала, провела рукой по перламутровой стене. Они пересекли озеро в лодке, сделанной, кажется, из огромной желтой пластиковой тарелки, а вместо весла гребли ложкой; мостов нет, сказал он. Потом он вытащил лодку на берег и, не успела она остановить его, взял камень и пробил в днище огромную трещину. Лодка наполнилась водой и затонула, еле слышно булькнув.

Хлоя, кипя от злости, поднималась впереди него по меловой тропе.

Белая тропинка спиралью вилась вокруг холма. Вскоре Хлоя запыхалась. Порывистый ветер бил в лицо, обжигал щеки, и слезы наворачивались на глаза. По обе стороны тропинки поблескивали жемчужины, похожие на ту двойную нитку, которую мама подарила ей на Рождество, а между ними белели какие-то мелкие штучки, до того знакомые, что она не выдержала, опустилась на колени и подобрала одну из них. Легкие, высохшие корочки хлеба.

Хлебные крошки?

Он остановился у нее за спиной, засмеялся.

Но, когда они добрались до вершины, открывшийся вид разочаровал обоих.

Во все стороны, насколько хватало глаз, тянулся густой лес. На севере он увенчивал невысокий холм, на востоке взбегал по гористому гребню, длинному и узкому. Казалось, Спиральный Каэр стоит на дне громадной лесистой чаши, среди глубокого древесного котла.

Хлоя прикусила губу. Куда же тут убежишь? Но она твердо решила держать его в неуверенности, поэтому сложила руки на груди и сверкнула глазами.

— И где же тогда находится этот замок?

Из-под маски донесся его самодовольный голос:

— Внутри.

Вершина белого холма была плоской; посредине вниз уходила винтовая лестница, в точности повторяющая ту, что была снаружи. Спускаясь глубже, она расширялась. Поначалу стены были сложены из гладко обтесанных меловых кирпичей; ее пальцы нащупывали их неровности, под руку попадались раздавленные муравьи и травинки, зажатые между камнями. Потом винтовой коридор начал поблескивать, как будто они шли в глубинах гигантской раковины, вроде той, какая лежала на подоконнике у нее дома. Белизна стала радужной, ступеньки сменились наклонной перламутровой галереей, ноги скользили по мерцающей кремовой глади.

Их путь закончился в этом зале; видимо, он был единственным в замке, располагался в самом сердце раковины. Он был круглый, без окон; стены, потолок и пол сливались воедино, по ним блуждали смутные отражения. И в нем, в отличие от других каэров, не было тишины; замок гудел низким, беспрерывным рокотом, как будто где-то за поворотом, на далеком пляже, разбивались о берег морские волны.