Горная весна

Зубавин склонился над столом, разглядывая рисунок, сделанный уверенной рукой. Впоследствии эти шатровские «каракули», сохранившиеся, между прочим, в деле 183/13, неоднократно дополнялись и уточнялись. В первоначальном виде они выглядели так.

Американский бык, увенчанный рогами в виде двух вопросительных знаков, конечно, «Бизон». Иностранец в широкополой шляпе и макинтоше, выходящий из венского экспресса, - транзитный турист, он же связник разведцентра «Юг», легально зарегистрированный в контрольно-пропускном пограничном пункте как Фрэнк Билд. В центре рисунка на стопке книг расположился черный ворон с головой Любомира Крыжа. От него протянулся пучок нитей: к игральной карте, на которой изображена цыганка; к иголке с ниткой в руках Марты Стефановны; к нищему Батуре; к шоферской кабине грузовой машины; к «Москвичу», таранящему велосипедиста; к пылающему в лесном овраге планеру; к огромной крысе, трусливо выглядывающей из своей норы, над которой прикреплена табличка с надписью: «Гвардейская, 9».

Много уже знали майор Зубавин и полковник Шатров об исполнителях операции «Горная весна» и их намерениях, но им не было еще известно о том, что особоуполномоченный «Бизона» уже благополучно проник в Явор и поселился в гостинице «Карпаты» и что в скором времени через границу СССР должен прорваться второй помощник Джона Файна, бандеровец Хорунжий, носящий подпольную кличку «Ковчег».

Солнечным майским утром на тихой Раховской улице, заросшей огромными каштанами, появился высокий, пожилой, с военной выправкой человек, одетый в штатский костюм - серая поношенная пара, скромная шляпа, черные полуботинки. Это был полковник Шатров. Он разыскивал дом № 27 и, открыв железную калитку, вошел во двор. Сутулый, седоусый, с меднокожим лицом старик, греющий свои кости на солнцепеке, с удивлением смотрел на приближающегося к нему незнакомца. Шатров подошел, снял шляпу, поздоровался, спросил, здесь ли живет каменщик Славко Юрьевич Локотарь. Седоусый старик поднялся с садовой скамейки, ткнул себя в грудь коричневой морщинистой рукой и сказал глуховатым голосом, что он самый и есть Славко Юрьевич Локотарь, каменщик. «Бывший каменщик», добавил он, и невеселая усмешка выступила под его легкими, необыкновенно чистыми и насквозь прозрачными усами, сделанными как бы из атласных ковыльных нитей. Глядя на эти усы и на эту улыбку, Шатров вдруг понял, что все его опасения насчет того, сумеет ли он сговориться со стариком, напрасны. Сговорится!..

Никита Самойлович явился сюда, на Раховскую, по весьма важному и очень деликатному делу. Собирая материалы о доме № 9 на Гвардейской, Зубавин выяснил, что строил его и перестраивал знаменитый на все Закарпатье каменщик Славко Локотарь.

Когда Зубавин доложил о результатах поисков полковнику Шатрову, тот сказал, что он сам сходит к Локотарю и попытается заполучить от него все данные о доме Крыжа. Шатров решил поступить так потому, что придавал большое значение фигуре «товарища Червонюка». Да, он уже точно знал, что на Гвардейской нашел себе убежище еще один, пожалуй, самый главный, посол «Бизона». Узнал он об этом следующим образом. Поскольку за Ступаком было установлено постоянное наблюдение, то Шатров и Зубавин в свое время были осведомлены о том, что замаскировавшийся под шофера лазутчик Ступак направился на грузовике лесоучастка якобы за дровами на Сиротскую поляну. Вооруженные мотоциклисты, сотрудники Зубавина, не включая фар, приглушив моторы, провожали Ступака в горы, до самой заброшенной штольни. Они прекрасно видели и даже ухитрились это зафиксировать на специальную пленку, как Ступак извлекал из штольни конвекторы, как таскал их на машину. Видели - и не помешали. Они позволили диверсанту погрузить взрывчатку и доставить ее в Явор на Гвардейскую. Такова была их задача. Наблюдение, только наблюдение. В ту ночь, когда была доставлена взрывчатка в дом Крыжа, один из сотрудников Зубавина, дежуривший в густых ветвях осокоря, бесшумно перебрался с дерева на крышу дома, опустил в дымоходную трубу на проводах специальный прибор, который записал на пленку чрезвычайно важный разговор между шофером Ступаком и его боссом, скрывавшимся под крылышком Крыжа.

Таким образом, Шатров и Зубавин в течение одной ночи вплотную подошли ко всем исполнителям бизоновского плана «Горная весна», захлестнули петлю вокруг них. Теперь уже не оставалось никаких сомнений ни у Зубавина, ни у Шатрова в том, что следует немедленно пресечь намерения вражеской агентуры и тайное следствие превратить в явное.

Не такое это простое дело - арест оголтелых врагов нашей Родины. Перед лицом возмездия за свои тяжкие преступления они готовы на самое ожесточенное сопротивление и на самоубийство, способны немало повредить следствию.

Зубавин и Шатров долго думали, как в течение одной ночи, без самой малой потери и осложнений, арестовать сразу всю группу диверсантов и шпионов. Можно было быть уверенным, что Ступак, Крыж, портниха Марта Стефановна, ее сын и нищий Батура будут арестованы без каких-либо осложнений. Но как взять живым «товарища Червонюка»? Позиция у него такая выгодная, что к нему невозможно без большого риска подступиться. Где он прячется? Из какого логова он начнет отстреливаться, когда в дом войдут сотрудники государственной безопасности? Войдя в дом к Любомиру Крыжу, надо безошибочно ориентироваться в его комнатах и закоулках даже в темноте, действовать стремительно и наверняка, не дать возможности «Червонюку» ни уйти, ни оказать сопротивление, ни застрелиться или принять яд. Надо накрыть его внезапно, в тот момент, когда он менее всего настороже. Этот босс с подложными документами на имя Червонюка потеряет девять десятых своей следственной ценности, если будет доставлен в органы безопасности трупом. Его надо обязательно взять живым. Пусть час за часом, день за днем рассказывает о черных делах своего штаба - разведцентра «Юг».

- Я к вам по делу, Славко Юрьевич, - начал Шатров. - Садитесь, прошу вас!

Старик опустился на скамейку. Шатров расположился рядом, раскрыл коробку папирос.

- Курите.

Каменщик толстыми, негнущимися пальцами взял папиросу, но не стал прикуривать.

- Я палю цыгарки только в красный день, - сказал он, улыбаясь из-под своих незапятнанных никотином атласных усов.

Шатров некоторое время молча дымил папиросой я раздумывал, как приступить к разговору.

Старик не торопил его ни словом, ни взглядом, ни каким-либо движением. Он деловито чертил садовую землю ивовым прутиком и терпеливо ждал, когда гость скажет, зачем ему понадобился уже давно никому не нужный каменщик Локотарь.

- Славко Юрьевич, - начал Шатров, - говорят, вы на своем долгом веку построили не меньше тысячи домов. Говорят, чуть ли не половина Явора воздвигнута вашими руками.

Мутные, глубоко запавшие глаза каменщика посветлели, а на скулах выступили багровые пятна - старческий румянец, румянец радости.

- Лишнее вам наговорили, товарищ… не знаю, как вас звать-величать.

- Никита Самойлович.

- Половины Явора не наберется, Никита Самойлович, а за добрую четверть ручаюсь. Ужгородскую улицу я начал строить, Раховскую - тоже. На Московской все большие дома мои. Здание, где теперь Государственный банк, бывшая ратуша, театр, универмаг - тоже мои. Одним словом, все, что к небу рвется, Славко Локотарь сооружал. Только в тюрьму и в жандармерию ни одного кирпича не положил.

Шатров понял, что затронул в духе каменщика самую заветную струну - чистую гордость рабочего человека трудом своим. Старик говорил тихо, раздумчиво, с радостным изумлением глядя на широкие, темные, с окаменевшими мозолями руки, будто впервые понял, сколько сделано им, какой след оставлен на родной земле.

- Поверите, - продолжал Локотарь с улыбкой под усами, - иду по городу, а все дома, какие я вырастил, то с одной, то с другой стороны поглядывают на меня и вроде как бы выговаривают: остановись, Славко, полюбуйся на нас! Что ж, приходится уважать, останавливаться, любоваться. Поверите, ни одного дома нет в Яворе, какого б я стыдился. Каждый хозяин добрым словом вспоминает? каменщика Славко.