Горная весна

Сфотографировав разрушенный туннель, на что потребуется всего лишь несколько секунд, Дубашевич исчезнет в лесу. В ту же ночь он перейдет границу в заранее облюбованном месте, на Верховине, напротив горы Пьетрос, проберется к зверолову по кличке «Глухарь» и оттуда доложит в разведцентр, что задание выполнил.

Взрыв туннеля в окрестностях Явора был лишь половиной плана «Бизона». Вторую часть операции «Горная весна» должен был выполнить Хорунжий, второй подручный Джона Файна, по кличке «Ковчег». На его долю предназначался взрыв плотины водохранилища, питающего новую гидроэлектростанцию. И этот взрыв тоже преследовал политическую цель: народ Закарпатья, мол, жестоко сопротивляется Советам.

Роль Джона Файна в этой операции сводилась к тому, что он координировал и направлял должным образом действия своих помощников: «Учителя», «Ковчега» и резидента Крыжа.

Большая лесовозная машина с прицепом спускалась по бывшей графской дороге от дома конторы лесоучастка львовских железнодорожников по направлению к Тиссе. Управлял лесовозом Ступак. Локоть левой руки выставил в спущенное окно дверцы кабины. Кепка сдвинута на затылок. В углу рта прилипла погасшая сигарета.

Дойдя до перекрестка, грузовик свернул налево, как делали все лесовозные машины, но не на большую дорогу, а прямо, на проселок, к Тиссе.

Это сейчас же зафиксировал часовой, стоявший на площадке наблюдательной вышки. Он снял трубку и доложил дежурному по заставе, что по направлению к границе приближается машина.

Дежурный по заставе был старшина Смолярчук. Он подтянул ремень, поправил гимнастерку и выскочил за ворота. Он был встречен радостными возгласами своих товарищей.

- А, вот и старшина! Легок на помине.

На зеленой, еще не вытоптанной лужайке собрались свободные от службы, отдыхающие пограничники. Их было человек восемь. И все они обступили мотоцикл, возле которого, чертыхаясь, колдовал чумазый, с засученными рукавами Тарас Волошенко. Повар приложил черную замасленную руку к козырьку фуражки, улыбнулся.

- Товарищ бывший тракторист, выручайте! Замучила эта капризная кляча.

- Некогда, Тарас, служба.

Лесовоз подходил к заставе. Смолярчук вышел на середину дороги, поднял руку. Лесовоз остановился.

- Куда следуете, товарищ водитель?

Из кабины выглянул шофер. Он, как старому и хорошему знакомому, улыбнулся старшине.

- Не узнаешь, зеленая гвардия? Я ваш постоялец. Вчера нас Алена Ивановна познакомила. Правда, на дворе было темно, могли и не запомнить моего лица. Так запоминайте, старшина! - Ступак снял кепку, пригладил волосы. - Прошу, как говорится, любить и жаловать.

- Слушаюсь, будет исполнено. - Смолярчук был строг. - А пока отвечайте, товарищ постоялец: куда следуете?

- Следую сюда, на заставу, с целым назначением: получить пропуск в погранзону.

- Документы сдали?

- Еще вчера. Через начальника лесоучастка Борисенко.

- Подождите, наведу справки.

Смолярчук скрылся по ту сторону ворот заставы.

Ступак спустился на землю и с простецкой улыбкой на лице, улыбкой рубахи-парня, подошел к пограничникам, щелкнул портсигаром, оделил сигаретами всех желающих.

- Что, браток, не трещит твой драндулет? - спросил он насмешливо.

Волошенко оторвался от мотоцикла, уныло махнул рукой:

- Два часа с окаянным мучаюсь.

- Почему? Искра в землю ушла?

- Дальше! Наверно, в самые тартарары! - Волошенко пнул мотоцикл ногой. - Осточертел ты, сокровище! Язву языка с тобой наживу. Рак сердца и нервов. Скоропостижно состаришься. Не сходимся мы с тобой характерами. Нет родства душ. - Он взял руку шофера Ступака. - Слушай, друг, могу тебе сосватать эту породистую клячу под названием Харлей-Давидсон.

- Ну-ка, дай мне эту клячу.

Ступак деловито вывернул свечи из обоих цилиндров мотоцикла и, осмотрев их, вдруг широко размахнулся, забросил в дальние кусты. Потом, также деловито и молча, подошел к своему лесовозу, достал инструментальный ящик, порылся в нем, нашел две новые, подходящие по размеру свечи, ввернул их в цилиндры мотоцикла. Вытерев руки ветошью, он уверенно расположился в стареньком, с потертой кожей седле, нажал на стартовую рукоятку, дал газ. Мотоцикл оглушительно затрещал, рванул с места, оставляя позади грязносерый хвост дыма.

Пограничники смеялись, глядя на незадачливого водителя мотоцикла. Сдвинув на брови зеленую фуражку, он смущенно скреб стриженый затылок.

Сделав небольшой круг, Ступак вернулся к воротам заставы, сошел с седла, передал руль Волошенко:

- Бери, браток, свою бывшую клячу, катайся на здоровье да помни Николая Григорьевича… Кури, ребята!

И он снова щелкнул портсигаром, оделил всех пограничников сигаретами.

Пока солдаты курили и слушали веселые и копоткие рассказы бывалого шофера, начальник заставы Шапошников и старшина Смолярчук тщательно изучали документы, представленные начальником лесоучастка львовских железнодорожников. Особенное их внимание привлек паспорт. Николай Григорьевич Ступак. Год рождения 1923. Украинец. Уроженец Киевской области. Все необходимые печати на месте. Фотография аккуратно подклеена, и заштемпелеван ее белый краешек. На положенной странице синел трафаретный квадратик, в котором черными чернилами, красиво и четко, добавлено от руки, что владелец паспорта прописан в городе Львове, в 3-м отделении милиции, 7 мая 1947 года, по улице Костюшко, дом 17, кв. 9. И прописка была засвидетельствована замысловатой подписью начальника паспортного стола и круглой гербовой печатью.

Шапошников в десятый раз перелистывал паспорт, вглядывался сквозь лупу в каждую подпись, сделанную на нем. но не обнаружил ни одной подчистки, подделки.

- Да, чистая работа, - сказал он, бросая паспорт на стол. - Выпишите ему пропуск. Старшина, приготовьте дополнительные наряды для прикрытия границы.

Смолярчук с удивлением посмотрел на начальника заставы, но промолчал.

Пропуск был выписан. Вложив его в паспорт, Шапошников вышел за ворота заставы. Смолярчук направился вслед за капитаном.

На зеленой лужайке сидели пограничники. В их дружеском кругу по-хозяйски расположился шофер Ступак. Он играл на гитаре и пел цыганский романс. Все солдаты, кроме Волошенко, с восхищением его слушали. Повар усиленно дымил козьей ножкой и сплевывал через плечо. Выражение его лица было красноречиво: слыхали, мол, такие песни, не удивишь, не тронешь сердца.

Увидев начальника заставы, пограничники поднялись. Ступак оборвал игру и пение, энергично вскочил, ловко приложил руку к козырьку кепки:

- Здравия желаю, товарищ капитан!

- Здравствуйте. Значит, у Ивана Васильевича на жительство остановились? - спросил Шапошников, передав шоферу паспорт и пропуск.

- Так точно, товарищ капитан!

- Хороший старик. Повезло вам на хозяина.

- И мы не хуже хозяина! - Широкая, добродушная улыбка расплылась по лицу Ступака. - Разрешите быть свободным?

Шапошников кивнул и скрылся за воротами заставы.

Ступак развернул на лужайке машину и, поднимая пыль, направился к дороге.

Смолярчук и его товарищи провожали глазами удаляющийся лесовоз.

- Лихой парень! - с завистью и восхищением сказал один из солдат.

- Талант! - добавил другой.

- Родись не красивым, а талантливым.

- Хлюст! - сквозь зубы, с презрением проговорил Тарас Волошенко.

Это суждение повара было таким неожиданным, что все пограничники повернулись к нему, ожидая разъяснения.

Волошенко, так горячо и преданно любивший шутку, раздувавший самую слабую искру юмора, где бы она ни возникала, был непривычно серьезен.

- «Свой в доску» этот ваш талант! - зло сказал он. - Без всякого мыла, как говорится, в друзья лезет. Дюже свой. Верно, товарищ старшина?

Смолярчук для видимости не согласился с Волошенко:

- Не понимаю, Тарас, почему тебе не понравился Николай Григорьевич. Парень как парень, не хуже нас с тобой.

- Души в нем нет, одна кожа да кости, да еще язык-балабоша. Я его насквозь вижу.