Горная весна

Файн расчетливо выбрал место на крутом повороте дороги, где шофер, чтобы не свалиться в пропасть или не врезаться в скалу, должен был максимально снизить скорость. Воспользовавшись этим, Файн прыгнет в машину так, что водитель ничего не заметит.

Ждал долго, а «счастливый случай» все не представлялся. Прошумели две «Победы». Осторожно проследовал грузовик, вместивший в кузове целую скирду сена. Протарахтели по щебенке железными шипами две гуцульские повозки. Промелькнул, сияя огнями, ночной автобус. Потом чуть ли не в течение целого часа шоссе было пустынным. Файн уже отчаялся. Его знобило. Он достал из кармана плоскую алюминиевую флягу, выпил коньяку. Зубы перестали стучать, и по всему телу разлилось благодатное тепло.

На бурлящие воды Тиссы, на ее каменистые берега медленно наплывал свет автомобильных фар. Машина шла с верхнего конца долины. Файн ждал. «Моя или не моя?» - гадал он. Что-то подсказывало ему: «Твоя». Файн спустился ниже к дороге, насколько позволило ему укрытие, и, найдя на каменистом склоне опору для правой ноги, приготовился к прыжку.

Машина подошла к повороту и медленно, на самой малой скорости, обогнула прибрежную скалу. Кузов грузовика был наращен на три доски, и в нем стояли, понуро свесив свои крупные рогатые головы, рослые быки. Перед ними лежал ворох сена.

Пропустив мимо себя кабину, в которой сидели шофер и женщина, закутанная шалью, Файн прыгнул на дорогу, стремительно схватился за борт грузовика и, оттолкнувшись, мягко, перенес свое натренированное тело в кузов. Быки испуганно шарахнулась. Файн успокоил их, ласково погладив по ребристым бокам. Потом он ползком перебрался в переднюю часть кузова, зарылся в сено и блаженно перевел дыхание. «Здорово же мне повезло!» Но через минуту он уже встревожился: довезет ли машина до Явора или придется высаживаться на полпути?

Грузовик проходил все новые и новые населенные пункты. В одном месте, перед шлагбаумом с прикрепленным к нему красным фонариком, машина остановилась.

- Пограничный наряд. Предъявите документы! - послышался строгий, с хрипотцой голос.

- Пожалуйста, - отозвался шофер.

- Откуда и куда следуете?

- Из Раховского района. В Явор.

- А ваши документы, гражданка?

- Какие там у нее документы! - засмеялся шофер. - Дивчина она еще несовершеннолетняя. Только на будущий год паспорт получит.

- Несовершеннолетняя, а по ночам разгуливает… Как тебя величают, дивчина?

- Ганнуся Бойко, - ответил за нее шофер.

- И в каком же качестве она при вас?

- Представитель колхоза «Карпатская звезда». Доярка. Первая в нашем районе.

- Вот тебе и несовершеннолетняя! - Пограничник вскочил на ступеньку, осветил карманным фонариком лицо девушки. - Э, да она спит! Спокойной ночи, Ганнуся… Ну, а в кузове чего там у вас?

- Быки и сено, товарищ сержант. Везем в Яворский племсовхоз, чтобы поменять этих двух старых холостяков на одного молодого кавалера.

- Ну, ну, смотрите не променяйте шило на мыло. - Пограничник осветил кузов и, вернувшись, сказал: - Поезжайте!

Заскрежетали шестеренки в коробке передач, переступили с ноги на ногу потерявшие равновесие быки, и машина прошла под красным фонариком шлагбаума.

Файн опустил в карман пистолет и, закрыв глаза, стал припоминать план города и его окрестностей. Племсовхоз находится на той, равнинной стороне Явора. Чтобы попасть туда, надо пересечь весь город. По каким же улицам поедет шофер? Шоссе вливается в Раховскую. Значит, Раховской улицы ему не миновать. Дальше Ужгородская, бульвар Шевченко. Ужгородская ближе всего к Гвардейской, где Файну приготовлена тайная квартира. Надо сойти именно там, на Ужгородской.

Перед рассветом грузовик въехал в Явор. Файн никогда не бывал в этом городе, но он хорошо изучил его по фотографиям, по агентурным данным, по старым журналам. Проехали Раховскую с ее небольшими домиками, разбросанными по горным склонам. Степная началась высокими кирпичными корпусами табачной фабрики. Миновали темную громаду городского парка. Перебрались через мост на правый берег Каменицы и очутились на Ужгородской. Файн осторожно пополз в заднюю часть кузова. Чуть приподнявшись, прикрываясь бычьим крупом, он осмотрел узкую улицу, освещенную фарами машины. Никого!

Перемахнув через борт грузовика, Файн очутился на яворской земле, в десяти минутах ходьбы от тайной квартиры. Машина колхоза «Карпатская звезда» удалилась в темную глубину Ужгородской.

- Браток, на спички не богат? - послышался вдруг голос ночного прохожего.

Файн вздрогнул. Человек в черной замасленной одежде, с железным сундучком в руках, с папиросой в зубах приближался к нему. При лунном свете хорошо было видно его лицо - бледное, - скуластое, с огромным лбом, черными усиками и очень блестящими глазами. Сердце Файна сжалось. Откуда он взялся? Минуту назад на улице никого не было. Файну казалось, что сейчас этот первый советский человек грозно посмотрит на него, вдохнет запах его одежды, пощупает рюкзак с радиостанцией и скажет: «Ага, голубчик, попался!»

Ночной прохожий подошел к Файну:

- На спички, говорю, не богат?

Файн покачал головой, похлопал себя по карману и заискивающе улыбнулся:

- Не курящий.

- Жаль. - Парень в замасленной спецовке вздохнул, посмотрел налево и направо и пошел вверх по Ужгородской.

Джон Файн некоторое время стоял неподвижно, вытирая мокрый лоб и мысленно проклиная свою глупую трусость. Луна скрылась за горным хребтом. Плотная предрассветная темнота наполняла город.

Прижимаясь к изгороди дворов, сбивая с деревьев росу, Файн вышел на тихую и узкую улицу - Гвардейскую. По обеим ее сторонам стояли стройные белолиственные тополя. Кирпичные, под красной черепицей домики раскинулись просторно, обнесенные садами и приусадебными виноградниками. Все дома и дворы были похожи один на другой. В каком же искать Любомира Крыжа? Где же дом под № 9?

Файн достал из кармана фонарь и узким, как лезвие ножа, лучом осветил эмалевую трафаретку ближайшего дома. Дом № 17. Следующий оказался № 15. Пропустив еще два - 13-й и 11-й - Файн нашел в штакетной изгороди калитку, открыл ее и решительно направился к дому № 9. Захрустел крупный речной песок под грубыми башмаками. Тяжелые гроздья мокрой сирени касались щек и головы Файна. «Недурно устроился «Крест». Лучшего убежища, пожалуй, не найти во всем Яворе. Очень хорошо».

Файн осторожно вплотную подошел к дому Крыжа и медленно поднял руку, чтобы постучать в окно. Сердце его усиленно билось, волна ледяного холода поднималась от ног к голове. «Черногорец» боялся переступить порог явки. Кто знает, какая судьба ему уготована под черепичной крышей этого дома, такого безобидного с виду, окутанного зеленью виноградных лоз… Что в сущности представлял собой этот новый резидент Крыж? Файн до сих пор, несмотря на то, что много лет знал Крыжа, не был твердо уверен, что можно до конца положиться на этого агента по кличке «Крест». Даже когда выяснилось, что он был завербован лично «Бизоном» чуть ли не четверть века назад, а теперь рекомендован в резиденты, - и это важное обстоятельство не заставило Файна пересмотреть свое настороженное отношение к Крыжу. Собственно, каких-либо веских причин для настороженности у Файна не было. Он верил Крыжу, исходя из своих теоретических предпосылок. Генеральная теория, на которой строилось повседневное и перспективное существование Файна, была весьма несложной. Ее можно изложить одной, примерно такой фразой: «Если ты не дурак, то не позволишь проглотить себя другому, сам проглотишь его».

Любомир Крыж не был дураком. Он учился в Пражском университете. Доучивался в Берлине. После завершения образования наводил на свою «ученость» лоск в Париже. Несколько лет, бесшабашно тратя наследство отца, путешествовал по Южной Америке, по африканскому побережью. Длительное время скитался по Мексике. Вернулся на родину тридцатилетним холостяком и, построив себе дом на улице Масарика (теперь Гвардейская), поселился в нем с сестрой и уже никогда больше не покидал пределов Прикарпатской Руси, как в те времена в старой Чехословакии называлось Закарпатье. В Яворе его знали как знатока европейских и американских языков, как фанатичного собирателя художественных изделий из дерева, как страстного книголюба и как скромного, без всяких претензий активиста культурного фронта. Добровольно, отвергая всякую плату, он читал лекции в яворском Доме культуры по истории Закарпатья, Чехии и Словакии, по древнему искусству Мексики. Он был инициатором выставки, организованной в Яворе: «Верховинские резчики по дереву». Все это знал почти каждый яворянин. И только одному Файну была открыта другая, тайная сторона жизни Любомира Крыжа. Восхваляя в своих лекциях «родное Советское Закарпатье», он ненавидел его и всей душой тянулся туда, где когда-то прожигал молодость, - в экзотические отели Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айреса, в Рим, кишащий всеми туристами мира, в жаркую Мексику, на праздничный Лазурный берег. Прикованный к Явору, он мысленно продолжал скитаться по дорогам Старого и Нового Света, коротая свои дни и ночи на верхних палубах пакетботов, в барах, в парках, на пляже, за игорным столом, в обществе испанских танцовщиц, влюблялся, транжирил деньги, утреннюю зарю встречал на тихоокеанском побережье, а вечернюю - на атлантическом. Делая вид, что вполне довольствуется жалованьем продавца книжного магазина, он втихомолку тратил на себя в десять раз больше, чем получал. Летом и зимой его видели в Яворе в одном и том же вытертом, глянцевитом от старости костюме, в грубых башмаках, в черной, устаревшего фасона, времен Масарика, шляпе, подержанном пальто. Но в аргентинских кофрах, сделанных из кожи буйвола и спрятанных в тайнике, Крыж держал про запас, в надежде на лучшие дни, новенькие, пересыпанные нафталином визитки, фланелевые пиджаки всех цветов, несколько дюжин белоснежных рубашек и большой набор обуви с подлинной маркой «Батя». Прослывший бессребренником, он имел не одну тысячу припрятанных американских долларов, английских фунтов и швейцарских франков - наиболее устойчивой валюты, которая обеспечивала ему «воскресение из мертвых» в тот же день, как Закарпатье перестанет быть советским, частью Украины. Превознося публично до небес «мир и советскую власть», он мечтал о войне, ждал прихода в Явор победителей-иностранцев. Внешне тихий, безобидный, неспособный как будто мухи обидеть, отменно обходительный, вежливый, доброжелательный с соседями и сослуживцами, он готов был за хорошую плату, если это могло остаться безнаказанным, повесить, застрелить, замучить любого человека. И родной сестры не пожалеет - дали бы только достаточное количество денег. Продажность наряду с хитростью и притворством - главные, все определяющие черты Крыжа. Он торговал всем, что можно было продавать: родным Закарпатьем, правдой, совестью. Файну было доподлинно известно богатое шпионское прошлое Крыжа. Впервые его завербовал один из деятелей Сюрте Женераль, прикомандированный к штабу Энике, командовавшему белыми армиями, созданными Антантой после первой мировой войны. Позже, в двадцатых годах, Крыж служил англичанам, не бросая, однако, своих первых хозяев. Потом его перекупил за более высокую плату «Бизон» - Крапс. А теперь?.. Где гарантии того, что хитрый, изворотливый, насквозь лживый Крыж не переметнется к новому хозяину за более высокую плату?