Дунайские ночи

- Это длинная история. Но ты должен все знать о Дунае Ивановиче. Так вот!…

«Джулия» скользила по жемчужно-зеленой воде лагуны. На островах раскинулась Венеция - старинные дворцы и церкви, каменные щербатые улочки, шумные траттории, темные от времени и сырости дома, отраженные черным зеркалом каналов.

В лучах лунного света сверкала песчаная коса, отделяющая лагуну от Адриатики. Там, где она расчленялась проливами, вставали прямо из воды курортные городки Порто-Лидо и Порто-Маламоко.

Высоко проносились облака, то закрывая, то открывая круглый чеканный месяц. Его негреющий, пронзительный свет холодно поблескивал на чешуе еще живой, трепещущей рыбы, на кожухе мотора, стальных крючьях и стеклянных поплавках выбранной сети.

Чезаре Браттолини сидел на корме, чуть пошевеливая рулем, и, подгоняемый приливом к берегу, думал о море, о его богатствах, о своей бедности, о войне. Военный разбой всегда приносил людям беды, а они все еще дерутся, губят свои жизни, свой труд, теряют сыновей.

Кулаки Чезаре сжимаются. Как живые, предстают перед ним сыновья.

Джанни любил играть на гитаре, любил девушек, и они любили его, любил песни, любил море. А Муссолини сделал его пехотинцем и погнал в Абиссинию. Там все ему было чужое. Погиб. За что?

Леонардо ковал якоря и цепи, дворцовые решетки, похожие на черные кружева. Его оторвали от любимого дела, обучили метать огонь и погнали на далекий север. В ледяной степи на Дону он и сложил свою голову. А за что? Зачем ему холодная, чужая Россия, когда у него был солнечный Венецианский залив, Адриатика, Средиземное море?

Джузеппе, гондольер, не пошел по дороге старших братьев. Скрылся в Альпах, стал партизаном.

При мысли о младшем сыне на сердце старого рыбака потеплело.

- Салют, отец!

Отец?… Не может быть. Послышалось. Ни единой души вокруг. Только облака, луна, застывшая вода лагуны и темная Венеция на горизонте.

- Салют, отец! Добрый вечер!

Голос прозвучал сильнее, увереннее - зычный, чуть хрипловатый, как у Джузеппе и у всех людей, выросших на неспокойной морской воде.

Чезаре быстро обернулся.

Никого!

Но где-то близко, кажется за кормой, шумно дышал человек.

Санта Мария! Не болен, не пил вина. Никогда не боялся ни бурь, ни коричневых, ни черных рубашек, а теперь душа ушла в пятки.

- Спаси и помилуй!… - пробормотал Чезаре.

- Извини, товарищ Браттолини! Не хотел напугать. Здравствуй.

- Где ты?… Кто ты?… - помертвевшими губами шептал рыбак.

- Я тут, успокойся, пожалуйста.

До слез, до боли в глазах вглядывался Чезаре в лунные лагуны, но ничего не видел, кроме пучка морских маслянистых водорослей. Потом из воды показалась черная рука, схватила борт шаланды.

Чезаре хочет крикнуть, но губы не шевелятся. Запустить бы мотор, бежать - к островам, к берегу, к людям, но руки не слушаются.

- Браттолини, не бойся меня, я твой друг.

Исчезло то, что казалось водорослями, и Чезаре увидел лицо незнакомого человека. Молодое. Очень бледное. Приветливое.

- А я думал, рыба разговорилась. Дуролом! Чуть на тот свет не отправил ты старика.

- Виноват. У меня нет другой возможности повидаться с тобой, поговорить.

Обыкновенные слова, обыкновенный человек, хоть и в шкуре лягушки. С удивлением и любопытством смотрел Чезаре на черного с белым лицом ныряльщика и вспоминал, что слышал о людях-лягушках.

В самом центре Венецианской лагуны, на крохотном островке, поднимался серый, обнесенный каменной стеной, древний монастырь Сан-Джорджо-ин-Альга. Долгое время он был необитаем. Недавно, весной, по Венеции прошел слух, распространенный властями: в монастыре создан госпиталь для выздоравливающих раненых. Но рыбаков не проведешь, они скоро узнали правду. Оказывается, в монастыре поселились люди-лягушки. По ночам они шныряют по всей лагуне, пугают ночных купальщиков на курорте Порто-Лидо. Греются в холодный день на солнышке, как тюлени, на безлюдных песчаных отмелях косы. Вечерами озоруют в канале Гранде, под «Мостом вздохов», у причалов портовой мельницы и овощного рынка, у набережной Дворца дожей.

Чезаре кивнул головой в сторону монастырского островка.

- Значит, ты оттуда… человек-лягушка?

- Я человек.

- И что же этот человек делает среди «лягушек»?

- Днем спит, ест, читает «Майн кампф», зубрит наставления. Вечером натягивает резиновый комбинезон, взваливает на спину баллоны со сжатым воздухом, подпоясывается свинцовым ремнем, берет водонепроницаемый компас, фонарь и спускается под воду. Всю ночь бродит по дну лагуны. На рассвете, изнуренный, еле двигаясь, возвращается домой, докладывает начальству о выполненном задании, заваливается спать… В другую ночь тренируется около «Тампико»…

- «Тампико?» - недоверчиво переспросил Чезаре. - Корабль-утопленник?

- Да, тот самый, он уткнулся носом в грунт, но корма во время прилива держится на плаву. На дне лагуны и танкер «Иллария». Люди-лягушки с полной выкладкой тренируются около кораблей-утопленников.

- И все такие, как ты… немцы?

- Я не такой, Чезаре.

- Кто же ты?

- Твой давний друг.

- Друг?… Среди «жаб» у меня друзей на водится.

- Да, ты меня не знаешь, а я тебя знаю. Все лето кружился вокруг твоей шаланды. Живешь ты на острове Джудекка. Сильвана - твоя жена. Дочери, Джулии, недавно исполнилось девятнадцать. Она прислуживает в траттории на Пьяца ди Сан Марко. Хорошая, красивая девушка. Умница.

- Допустим… Зря ты кружишь вокруг нас, парень. Нечем поживиться твоей квестуре [3].

Ныряльщик засмеялся.

- Квестура, слава богу, не догадалась и под водой работать. А то бы она проведала, что ты и Джулия связаны с гапистами. Повесят меня, если узнают, что встретился с тобой. Друг я ваш, товарищи!

Парень говорил просто, действительно дружески. Лицо его нежное, как ствол березы, брови золотистые, ресницы пушистые, губы улыбаются.

Чезаре давно научился отличать ложь от правды, притворство от сердечности. Поверил ныряльщику.

Поверил, однако не спешил сознаться в этом. Проверял и его и себя.

- Ты говоришь по-итальянски, как румын.

- Нет, я не румын. Русский из Румынии. Дунайский водохлеб. Угости табачком, Чезаре.

Рыбак вложил ему в зубы зажженную сигарету.

- Русский?

- Да.

- Как зовут?

- Дома звали Дунаем Ивановичем, а здесь - Вильгельмом Раунгом. Немец!… Настоящий. Не подкопаешься.

- Зачем ты стал немцем, да еще «лягушкой»?

Дунай Иванович погасил недокуренную сигарету в воде, сказал:

- А зачем твой брат Паоло, честный итальянец, стал карабинером в тайной полиции?

- Ты и это знаешь? - изумился Чезаре.

Луна нырнула в темные облака. В глубоководном проливе на дороге больших кораблей, над пляжами и купальнями Порто-Лидо вспыхнул сторожевой прожектор. Узкий сильный луч прощупывал от кормы до носа приземистое судно, медленно входящее в лагуну.

Свежий ветер донес с островов звон колоколов, отбивающих зорю.

- Чезаре, мне нужна твоя помощь. Хочу вернуться домой. Поможешь?

Рыбак медлил с ответом. Свет месяца, выглянувшего из-за тучи, бил ему прямо в лицо, но теперь оно было хмурым, в жестких морщинах. Холодно, пытливо смотрел итальянец на русского.

- Почему ты хочешь вернуться домой?

- Я там нужен.

- Кому?

- Тем, кто воюет против Гитлера.

- Воюют с Гитлером везде. Нам и здесь, в Венеции, требуются солдаты. Переправлю тебя к Джузеппе, в Альпы, к партизанам.

- Должен быть на Дунае, на Черном море. Ждут меня. Там очень нужны подрывники.

- Ладно, допустим… Что тебе надо?

- Документы немецкого солдата-отпускника моих лет, обмундирование, чемодан.

- Попробую достать. Еще что?

- Карты области Венетто, южной Австрии и немного денег… немецких марок, ваших лир.

- Когда хочешь уехать?

- Как можно скорее.

- Залезай, спрячу! Через час согреешься в моей хижине. Оттуда и переправим в Австрию.

3

* Квестура - полиция.