Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 33

Рыбак

Старик лежал рядом на траве, по его телу, принюхиваясь к лицу, прыгала крыса величиной с домашнюю кошку, но с удивительно длинными задними лапками и умными глазками на длинной морде.

Старик не дышал. Крыса с наслаждением, не обращая на меня никакого внимания, принялась обгладывать заострившийся нос старого сталкера.

Я блеванул мгновенно, не успев поднять голову с земли.

Разум очнулся, я подорвался и сел – о чем потом пожалел, внутренность моих штанов была наполнена смердящей жижей, и вздрогнув от этого ощущения и прилива брезгливости к себе, стыда и жуткой ненависти к крысе, сдернул с плеча винтовку, поймал крысу в прицел и нажал гашетку.

Ничего не произошло, крыса с аппетитом обглодала нос и начала поедать губы Рыбака.

Я нащупал рукоять затвора и передёрнул его – тщётно. Поняв, что в винтовке просто кончились патроны, я потянул рукой с пояса обретенный в наследство от мертвого сталкера большой нож, и, не глядя, рубанул по хребту крысы что было сил…

Сознание снова вернулось – окончательно. Ум был свеж, осознавая, что вокруг – темнота ночи. Моросил дождь.

Труп Рыбака лежал рядом, голова рассеченной пополам крысы валялась по мою сторону, тело её, очевидно, отвалилось за мертвое тело моего товарища. Нож застрял в его теле, я выдернул его и, удивляясь собственной холодности и цинизму, вытер о его комбинезон и сунул в ножны.

Ему-то теперь всё равно…

Встать было непросто – в брюках мерзко хлюпало, надо было что-то сделать с этим, и я на негнущихся, затекших ногах, мучимый мурашками от голеней до промежности, двинулся к рюкзакам.

Тело псевдогиганта как будто шевелилось в темноте, но, проходя мимо него, я понял, что его едят. Целый клан здоровенных крыс, не обращая на меня внимания, быстро и умело пожирал тварь. Голова твари, уже изрядно объеденная, выглядела жутко – сквозь обрывки шерсти и толстой кожи виднелась разбитая разрывными пулями Рыбака черепная коробка, из которой несколько крыс выедали что-то, что видимо заменяло этому тупому прожорливому созданию мозг.

Лил дождь. Брезгливо сняв брюки и опасливо посматривая то на кишащий крысами труп, то на ружьё, которое я рефлекторно перезарядил картечью, я как мог быстро обтёрся первыми попавшимися в рюкзаке тряпками и натянул обратно свои штаны.

Стараясь не думать об исходившей от меня вони, я быстро перенес свой рюкзак поближе к трупу своего учителя. Крысы не тронули его, занятые легкой добычей.

На теле сталкера не было никаких повреждений. Было очевидно, что он умер от сердечной недостаточности, изношенное сердце, взбодренное наркотиком-стимулятором, не смогло выдержать выпавших на его долю испытаний и остановилось.

Отрывая ему могилу, я не мог удержать слёз. Потом, по прошествии месяцев и после многих ходок, я смирился с мыслью о том, что сталкеров не хоронят – за людей это делает Зона, мгновенно присылающая на запах смерти своих ночных демонов – мерзких мутантов, избавляющих плоть от гниения, а души – от страданий.

Земля поддавалась плохо, копать я решился прямо рядом с тропой – не зная окружающей местности и не имея навыков в самостоятельном обнаружении аномалий, я чувствовал себя подкидышем в пеленках, плачущем об утраченной заботе матери…

Я прикопал могилу, когда уже забрезжил рассвет. Не зная толком молитв, я дал своему покойному спасителю слово, что как только выйду к людям из этого ада, попрошу у них совета, как достойно проводить дух умершего героя.



Стыд снедал меня ещё долго, и я никак не мог себе простить, что вырубился как барышня, еще и обгадившись, испугавшись верной смерти от лап мутанта.

Вам эту историю я открываю впервые, и душа моя облегчилась. Я много повидал с тех пор, и осознал, что человеческая натура слаба, и часто спасает таким образом нас от страданий и мук, отделяя дух от тела, которое будет растерзано нечеловеческой нежитью Зоны. Да и гадились при мне не раз, это просто рефлекс. Говорят, у солдат на войне такое тоже случается. Я – выжил. Это главное. Я в неоплатном долгу перед только что похороненным мной человеком. И это – самое важное. Надо будет отдать. В Зоне ничего не бывает задаром, но многое бывает в кредит. Я свой получил, и твёрдо вознамерился отдать с процентами…

Инициация

Периметр... Я не думал никогда, что это зрелище так приятно и радостно… Пройдя тропу без особых приключений, не считая застреленного магазином очередями по 5 патронов из кольтовской винтовки молодого кабана-мутанта, я вышел на минное поле с надеждой – я вышел к людям…

Фонтаны от пуль большого калибра взметнувшиеся в нескольких метрах впереди вернули меня к реальности. Дождь недавно перестал, и лёгкий туман местами висел в низинах на открытом пространстве минного поля.

Вспомнив слова покойного Рыбака, я не стал прятаться, а приветливо помахал рукой солдатам, бдевшим в наряде на огромной башне впереди, и смело пошёл к ней. А что мне оставалось? Пуля калибра 12,7 не даст мне мучаться, да и если бы хотели – уже разделали бы меня на куски как труп (смешно сказать – труп!) зомби, изрядно уже подгнивший и воняющий, лежавший чуть в стороне от тропы. Интересно, как же эти лишенные разума и уже мертвые бывшие люди – военные, учёные-научники, сталкеры, а после смерти ожившие, уже порождения Зоны – сюда доходят через аномалии? Как может видеть мертвец? Охрани меня Зона от такой судьбы…

Осторожно, идя по узкой проторенной тропе среди минного поля, подойдя к Башне, я без проблем открыл тяжёлую стальную калитку в бетонном заборе изнутри, и, войдя и закрыв её на засов, вдруг задумался над словами старого сталкера – ведь надо было что-то положить солдатам у входа в башню в благодарность за их лояльность… Всё, что у меня было – оружие, провонявший разложением комбинезон да трофейный ПДА мертвого сталкера, который им явно не нужен. Так как отлить им Голубой аномальной воды я не мог – не во что и неизвестно насколько опасно, я оставил им винтовку и весь комплект патронов к ней. Я наверняка не первый сталкер, которому нечем расплатиться, да и по времени похода они поймут, что я ходил недалеко. Винтовку же они либо продадут, либо сдадут начальству за похвалу или премию – всё равно лучше чем ничего…

Усталость валила с ног, когда я наконец уныло добрёл до поселения сталкеров.

У входа в бар сидел на дневном уже осеннем тёплом солнышке Однорукий. Ни слова не сказав, он поправил подвешенный на ремень УЗИ и, кивнув, предложил проследовать в подземелье бара.

Пошатываясь, я спустился за ним, и, следуя его знакам, прошёл в небольшое помещение, в котором стояла двухъярусная кровать со старым покрытым пятнами матрацем и железный стол с таким же железным стулом.

Щеколды или замка не было, но я прекрасно понимал что это – помещение для гостей, охраняемое и безопасно Однорукий взял со стола пластиковую бутылку с мутно-белой жидкостью и протянул мне. Я выпил это похожее на йогурт пойло со вкусом мяты и злаков, почти не отрывая ото рта, параллельно скидывая мешок, оружие и отяжелевший пояс.

Показав в ответ на вопросительный взгляд Однорукого на рюкзак, я принялся раздеваться. В углу комнаты было оборудовано место для помывки, точно такое же, как у Айды в комнате, и не спрашивая ничего, я быстро, на сколько хватило сил, разделся догола и проковылял к целлофановой ширме.

Мылся быстро, вода пробудила остатки сил, да и чувствовать себя дома обгаженным и заляпанным потом, трупными выделениями и кровью не хотел.

Доковылял до койки, отметив краем отключающегося разума, что Однорукий постелил мне постель и даже поставил у койки большую пластиковую бутылку с водой и вытащил из рюкзака канистру. Последнее, что я запомнил, был простой, старинный граненый стакан, наполовину наполненный водкой и слова Однорукого:

– Пей , Маскаль. Это поможет…

Я трясся в поезде. Поезд шёл на большой скорости, мелькали картины пейзажей. Мы подходили к полустанку, и я понял, что пора выходить. На полустанке стояли люди – в основном местные сельские жители – но приодетые нарядно в честь прибытия поезда. Красавица средних лет, в национальном украинском костюме – цветастой юбке и белой, расшитой кофте, как будто созданной специально, чтобы подчеркнуть её роскошную, тугую и тяжёлую грудь, с венком из полевых цветов на голове – радостно мне улыбалась и протягивала поднос со стоящими на расшитом полотенце хлебом и солонкой.