Самые красивые корабли

Южный ветер пригладил прибой, а дальше барашками белело неспокойное море. Среди поднявшихся волн, вперегонки с ними, вдаль уходил корабль. Если как следует приглядеться, на мостике еще можно было различить фигуру капитана…

Тынэна опустилась на холодную гальку и смотрела и смотрела на корабль, чувствуя, что уходит что-то большое, хорошее и дорогое. И на память пришла старая, полузабытая материнская песня:

Парус затерялся среди белых барашков, исчез, растаял в неспокойной морской шири.

Беды? Почему беды? Тынэна все стояла и стояла на берегу, вглядываясь в волнующееся безбрежное море, потом повернулась и медленно побрела в школу.

Несколько дней ее преследовало видение уходящего вдаль корабля. Когда красила школьные классные доски, прибирала в учительской, принимала в интернат вновь прибывших детей, перед глазами все стоял капитан Айван, и в ушах звучал его голос. Иной раз, разговаривая с кем-нибудь, она вдруг замолкала, взгляд ее уносился куда-то вдаль, покидая комнату, этот берег, и блуждал на морских путях, где плыл в это время "Вымпел".

— Ты стала какая-то странная, — с беспокойством заметила Елена Ивановна. — Что-нибудь случилось?

— Ничего, ничего, — торопливо успокоила ее Тынэна.

Собрались сносить ярангу родителей. Она совсем обветшала и портила вид селения. Моржовая покрышка истлела, камни, поддерживающие ее, осыпались, деревянные стены прогнили и зияли множеством дыр. Только дверь по-прежнему была прочно закрыта на деревянную задвижку. За многие годы никому не пришло в голову зайти в опустевшее жилище.

— Может, там есть что-нибудь, что пригодится, — сказал Тынэне Кукы.

Тынэна с трудом отодвинула засов и вошла в непривычно светлый чоттагин. Наружный свет беспрепятственно проникал через огромные прорехи в крыше. Полог обвалился и держался только на двух крайних столбиках. В углах чоттагина, у стен, лежал не растаявший с прошлой зимы снег, покрытый серым налетом. На ремне висел порыжевший от ржавчины отцовский винчестер.

Тынэна села на китовый позвонок посреди чоттагина и долго сидела, с горечью вспоминая прошлое. Слезы катились по щекам. Она будто слышала голоса, которые раздавались в этом чоттагине, видела лица входящих и выходящих людей… Когда-то тут шла своя жизнь. Вон там, возле бочек с квашеной зеленью, под развешанным на стене охотничьим снаряжением, лежали, свернувшись клубком, собаки. А теперь все живое ушло отсюда.

С трудом поднявшись с китового позвонка, Тынэна обошла чоттагин, сняла со стены уже ни на что не годный винчестер и навсегда покинула родительскую ярангу.

Темным осенним вечером запылало пламя на месте родной яранги. Черный дым поднимался ввысь и смешивался с темным небом. Поодаль стояли люди и молча смотрели на пожирающее остатки яранги пламя. Отсветы огня выхватывали непроницаемые темные лица и повлажневшие от слез глаза. Долго еще зола сохраняла тепло, словно жизнь не хотела уходить от своего очага.

Потом подул южный ветер и развеял пожарище. Остался только темный круг и закопченные камни, которыми поддерживалось жилище от штормовых ветров.

Сожжение родной яранги, гложущая тоска, напавшая вдруг бессонница не прошли бесследно. Тынэна похудела, глаза стали как будто больше. Елена Ивановна старалась почаще зазывать к себе Тынэну, развлекала ее воспоминаниями своей юности, читала письма Ивана Андреевича, который каждый раз передавал приветы Тынэне.

Начались осенние штормы. Огромные волны с ревом обрушивались на берег, клубящаяся вода с пенной гривой подбиралась к самому порогу жилищ и словно нехотя откатывалась обратно в море, чтобы снова собраться в клокочущую, туго закрученную волну и с заново обретенной силой рвануться к жалким жилищам, ставшим, казалось, еще меньше под хмурым, низко нависшим небом.

Но и в такую погоду Тынэна ходила по берегу моря, подбирала выброшенные водой водоросли, морские звезды, обкатанные до глянцевой черноты осколки моржовых клыков, раковины и все смотрела в белую от волн морскую даль.

По словам радиста полярной станции, «Вымпел» пробирался к Берингову проливу, уходя от надвигающихся ледяных полей. Во время шторма корабль отстаивался в Колючинской губе.

Тынэна гадала: зайдет корабль в Нымным или пройдет мимо, торопясь в родную гавань — бухту Провидения.

Темнота наступала быстро. Волны светились в ночной тьме. Тынэна стояла лицом к ветру и губами ловила соленые капли, летящие с пенных верхушек воды.

Потом уходила в свою маленькую комнатку, зажигала лампу и часами сидела перед раскрытой книгой. Нет, она не думала о далеком корабле, просто мысли перескакивали с одного на другое, и трудно было сосредоточиться на чем-то одном.

В одну из таких бессонных ночей Тынэна услышала, как стихла буря. Ветер оборвался неожиданно, словно кто-то поставил перед воздушным потоком неодолимую преграду. Наступила такая тишина, что стало слышно, как катится галька, как шипит уходящая волна.

Тынэна оделась и тихонько выбралась из дому. Она шла навстречу прибою и едва не поплатилась за это: в темноте высокий вал обрушился на берег, с шипением подкатился к девушке и обнял ее ноги выше колен. Тынэна едва успела отпрянуть назад.

Затихающее море уже не светилось. Оно было такое же темное, как и небо.

Утром море окончательно успокоилось. Лишь накат был все еще высок, но вдали проступил чистый горизонт, и охотники, спустившиеся с высокого мыса с биноклями, принесли утешительную новость: льдов еще не видно.

Тынэна с Еленой Ивановной составляли новое расписание. Окно учительской выходило на море, и Тынэна то и дело поднимала голову, чтобы посмотреть на горизонт. От напряжения глаза уставали, и порой ей казалось, что она видит белое пятнышко паруса, но уже в следующую секунду, кроме ровного, спокойного стыка моря и неба, ничего нельзя было заметить.

Елена Ивановна искоса поглядывала на девушку, хмурилась и вдруг спросила:

— Ты кого-нибудь ждешь, Танюша?

— Нет, никого, — тихо ответила Тынэна, вздрогнув от неожиданного вопроса.

Весь день горизонт оставался пустынным и чистым. С неба ушли облака, и море проглядывалось от мыса до мыса — чистое, родное, словно умывшееся после бури.

Наступил вечер, а Тынэна все бродила по берегу моря и делала вид, что собирает морские водоросли. Она бездумно жевала сладковато-соленые стебли, подбирала пустые раковины.

Вернулась Тынэна в свою комнатушку поздно, когда уже невозможно стало различать дорогу.

Она быстро разделась и забралась под одеяло. Закрыв глаза, она вдруг увидела себя со стороны, как она мечется по берегу, ходит молчаливая, погруженная в себя, невпопад отвечает на вопросы, и ей стало стыдно…

Она почувствовала это сквозь сон. Открыла глаза и посмотрела на дверь. Она была отчего-то уверена, что он стоит за дверью и вот-вот раздастся стук. Тынэна спустила ноги на холодный пол и подошла к запертой двери. Послышался тихий стук.

Тынэна распахнула дверь. За дверью стоял Виктор, мокрый и смущенный.

— Виктор! — вскрикнула Тынэна и кинулась ему на грудь. Что-то огромное, тяжелое, что давило на нее все эти дни, вдруг ушло. Она не почувствовала холодной сырости клеенчатого плаща, скользкой прохлады резиновых сапог, которых касались ее голые ноги.

Виктор неумело гладил ее по волосам и с волнением, как бы с трудом произносил отрывистые слова:

— Еду на фронт. Добился все-таки… Но не мог уехать, не попрощавшись с тобой. Я тебя очень люблю, Танюша, с того самого дня, как впервые тебя увидел. Милая моя, хорошая, красивая… Ты будешь меня ждать? Я тебе буду писать часто-часто. А ты не обращай внимания на орфографические ошибки — с русским языком у меня всегда было неважно…