Страница 32 из 34
29
В испуге Тутриль открыл глаза. Ему показалось, что он остался один в снежной пещере, превратившейся в могилу. Он протянул руку и нащупал теплое, вздрагивающее от холода тело Айнаны.
В далеком детстве Тутриль однажды видел, как хоронили русского, милиционера Савина, убитого в тундре кулаками-оленеводами. Тело милиционера, завернутое в рэтэм [Рэтэм — обстриженные оленьи шкуры. ], лежало на нарте возле домика райотдела, пока мастер на все руки Гэматтын сколачивал гроб. Тутриль не впервые видел умершего, но его сородичей всегда клали на землю, а тут покойного не только собирались запереть в ящик, но еще рыли для него в вечной мерзлоте глубокую яму.
На холме гремели взрывы, и мерзлая земля летела далеко.
Тутриль был вместе с теми, кто поднялся на холм. Он слышал, как трещали доски под тяжестью наваленных на гроб камней, вздрагивал от громкого залпа множества ружей — прощального салюта над могилой, разглядывал фанерный обелиск с жестяной звездочкой, вырезанной из консервной банки, и думал, каково веселому молодому милиционеру лежать под тяжелой толщей мерзлой земли и камней… Потом Тутрилю иногда снилось, что его закапывают в землю, и каждый раз после такого сна он просыпался в холодном поту…
Сколько же может продлиться пурга? Как далеко унесет их от берега?
А если еще день-два? Ведь сил уже мало, и вполне может случиться так, что к наступлению хорошей погоды у них не будет сил подняться на ноги.
Он растолкал Айнану.
— Послушай, может быть, нам лучше пойти?
— Куда? — слабым голосом отозвалась Айнана.
— К берегу, — ответил Тутриль. — Идти все же лучше, чем вот так ожидать в бездействии. Никто не знает, сколько продлится пурга, а льдина может подойти к берегу.
— Как же мы пойдем? — с сомнением произнесла Айнана. — Мы такие слабые — ветер унесет нас.
— Не унесет, — уверенно сказал Тутриль. — Надо бороться изо всех сил, а не лежать вот так в ожидании неизвестно чего.
— А вы знаете, куда надо идти? — спросила Айнана.
— Ветер южный, можем и по ветру ориентироваться.
— Легко сказать — по ветру.
— Но согласись, что нельзя добровольно ложиться в могилу.
— В какую могилу? — испуганно спросила Айнана.
— Вот в эту снежную могилу, — ожесточенно произнес Тутриль. — Мы уже не можем бороться со сном. Если бы мне не приснилось страшное, мы бы так и остались здесь. Идем, Айнана… Это единственное наше спасение.
— Дед меня учил: в пургу лучше всего оставаться в снежной норе — только так можно остаться в живых. Потому что в пургу, даже зная направление, можно запутаться, закружиться и в конце концов обессилеть.
— Послушать дедов — так можно просидеть на месте до смерти.
Айнана дотронулась пальцем до впалой щеки Тутриля и тихо попросила:
— Не надо говорить о смерти.
— Но сейчас мы в таком положении, когда смерть нам угрожает. Давай не будем терять времени.
Он пошевелился, задевая телом стенки снежной норы. Снег сыпался отовсюду на лицо, за шиворот, таял на теле, но дрожь больше не появлялась, просто больше не было сил на нее.
— Идем, — решительно сказал Тутриль и принялся пробиваться наружу. Наверху намело порядочно снегу, и пришлось долго трудиться, чтобы пробить отверстие. В пещеру ворвался ветер со снегом, выбивая дыхание. Тутриль закашлялся, отпрянув назад.
— Вот видите, — сказала Айнана, залепляя отверстие снегом.
Работа отняла последние силы Тутриля, и он некоторое время лежал с закрытыми глазами, тяжело дыша.
— Я пойду вместе с вами даже на верную гибель, — тихо сказала Айнана. — Но послушайте меня внимательно: идти сейчас в пургу — это безумие. Я это знаю…
Ей еще хотелось сказать, что Тутриль за время долгой жизни в Ленинграде забыл, что такое пурга в тундре, и не подозревает, на что идет…
Но Айнана сдержалась…
Сквозь полузакрытые веки Тутриль чувствовал, как на него все ниже и ниже опускается снежный потолок. Вот он касается груди, прижимает ее своей тяжестью, ограничивая дыхание, снег лезет в рот, в глаза, в уши… Тутриль рывком приподнялся и стукнулся головой.
— Идем!
Собрав последние силы, он пробил снег. Ветер подхватил его и понес, не дав опомниться. Тутриль упал на колени, потом распластался на снегу и только тогда остановился. Он кричал, звал Айнану, но ветер уносил в сторону крик. На секунду мелькнула мысль, что Айнана, пожалуй, была права… Но какое это теперь имело значение? Куда идти? Где Айнана? Где оставленная снежная нора? Прижимаясь к снегу, Тутриль лихорадочно думал… Что же делать? Ветер южный. Значит, надо ползти против ветра. Царапая лицо о снежный покров, Тутриль двинулся. Он теперь не обращал внимания на снег, забивающий рот, ветер, останавливающий дыхание.
Ему послышался слабый крик. Это Айнана! Тутриль приподнялся и крикнул:
— Я здесь! Я здесь!
Что-то мелькнуло в белесой мгле, и, протянув руки, Тутриль вцепился в развевающуюся на ветру камлейку Айнаны…
— О-о-о! — простонала со слезами Айнана. — Я думала, что не найду вас… Милый мой, хороший… Живой…
— Живой я, живой, — радостно повторял Тутриль, целуя Айнану. — Идем обратно, к пещере. Ты права.
Пойдя против ветра, они поняли, что промахнулись, прошли мимо снежного надува, где была вырыта нора.
Повернули обратно, часто останавливаясь, тщательно осматривая все вокруг.
— Может, выроем другую нору? — предложил Тутриль.
— Где? — возразила в бессилии Айнана. — Глядите!
Она ковырнула носком торбаса снег — слой был всего сантиметров в четыре-пять.
— Найти бы тот сугроб, — с надеждой в голосе проговорила она.
— А может, нам его не искать, а пойти все же вперед? — нерешительно предложил Тутриль. — Попадется по дороге снежный надув, там и остановимся.
Шли молча, с трудом преодолевая напор ветра. Тутриль догадывался, что ветер относит влево, но молчал, только каждый шаг старался делать так, чтобы хоть немного забирать вправо.
Айнана часто останавливалась, чтобы перевести дыхание, садилась на снег. Потом стала ложиться и закрывать глаза. Тутриль пристраивался рядом, но уже через минуту-две поднимался и тормошил ее.
— Надо идти, не надо останавливаться.
— Я знаю, — с раздражением отвечала Айнана. — Вот наберусь сил и пойду.
— Не закрывай глаза! Не спи!
— С чего вы взяли, что я засыпаю? — шептала Айнана. — Снег в лицо, вот и закрываю глаза.
А веки такие тяжелые, словно потолстевшие, опухшие и налитые свинцом. Держать их открытыми — мука.
Тутриль тормошил ее, пытался поднять, и Айнана вставала, утешаясь мыслью, что через несколько шагов она снова упадет и полежит хоть несколько мгновений.
Но всюду, куда они шли, была вода. Открытая океанская вода, кипевшая под ураганным ветром.
Тутриль обследовал окрестности и позвал Айнану:
— Иди сюда! Здесь почти нет ветра и можно подольше отдохнуть!
Айнана поползла на зов и вправду оказалась в защищенном от ветра укрытии, образованном стоявшей стоймя льдиной.
Она привалилась спиной к ней и тотчас закрыла глаза.
— Только не спи, я прошу тебя!
— Не буду спать, — распухшими губами произнесла Айнана.
— Тогда говори, говори, — просил Тутриль.
— Хорошо… Слушай… Ты хотел дослушать до конца легенду о росомахе. Энмэн… Влюбился юноша в Дочь Солнца, а она не может жить в тени ночной земли. Холод тьмы губителен для нее… Только росомаший мех мог ее защитить. Длинный и теплый, он не боится мороза, на нем не бывает инея… И пошел юноша по следу росомахи, чтобы добыть ее, чтобы любимая всегда была с ним… Идет он, идет…
Тутриль то впадал в забытье, то вдруг отчетливо слышал голос Айнаны. Иногда ему казалось, что ее нет рядом и все лишь воображение, игра затуманенного сознания.
Он видел себя то на берегу моря, теплого, ласкового, то вдруг вместо затухающего голоса Айнаны слышал Лену…
И где-то вдали, у морского горизонта, звучала песня: