Страница 19 из 34
— Какие-то странные у тебя желания, — заметила Долина Андреевна. — Разве тебе плохо с людьми, которых ты хорошо знаешь?
— Не всегда! — ответил слегка захмелевший Коноп. — Больно много знают и еще больше хотят знать… А незнакомец ничего не знает и все узнает от тебя лично… Потом, когда он тебе станет близким другом, можно его позвать к себе в гости, показать новую квартиру, включить для него телевизор, угостить чем-нибудь таким вкусным и интересным… Ну, напился он чаю, захотелось ему облегчиться, и не надо его гнать в пургу на улицу… Культурно проводил его в другую дверь. Он там отдохнул, дернул за веревочку, и опять чистота и гигиена…
— Это за какую веревочку надо дергать? — с любопытством спросила Кымынэ.
— Есть такое устройство в тангитанских уборных, — объяснил Коноп. — Очень удобная штука.
— Из-за этой веревочки переселяться? — задумчиво произнес Гавриил Никандрович. — Люди ведь живут в определенном месте совсем из-за другой веревочки. Другая связь. Именно на этом самом месте чувствуют себя крепко стоящими на земле, настоящими людьми.
— Патриотизм это называется, — солидно заметила Долина Андреевна.
— Правильно, патриотизм, — кивнул Гавриил Никандрович. — Вот вспоминаю войну. Каждый солдат нашей роты воевал за весь Советский Союз. Но когда мы думали о родине, каждый вспоминал свое: казах Тлендиев — свой аул, украинец Кириченко — свое село, русский Смольников — свой город Углич, а я — свои Трески и Нутэн. Это все вместе наша Советская Родина. Однако, если мы будем скакать с места на место за веревочкой, что получится? Не потеряем ли мы что-то важное и главное? Может быть, проще эту веревочку сюда приделать? А?
Гавриил Никандрович задумался.
— Вот Токо, — продолжал он. — Худо ему стало — он ушел в ярангу. Может, для другого, постороннего — блажь, но я его понимаю. Он там, в этой яранге, окрепнет духом и с новыми силами вернется к нам.
— Зря он на нас обиделся, — заметил Онно. — Разве так можно? Это же позор для коммуниста!
— Я помню чукотскую поговорку, которая гласит: телесная рака не так болит, как душевная, — задумчиво произнес Гавриил Никандрович. — Почему так? А я думаю — вот почему: люди привыкли к голоду и холоду, боли и потерям… Все это легче переносится, чем словесные раны… Душа человеческая — нежная.
— Раньше почему-то он не был таким ранимым, — с усмешкой произнес Онно.
— Его обида душевная, — еще раз повторил Гавриил Никандрович.
Коноп внимательно слушал разговор, и было видно, что он хочет вставить свое слово.
И когда наступил удобный момент, он громко сказал:
— Все это — лирика!
— Что? — не понял Гавриил Никандрович.
— Пустые разговоры, — махнул рукой Коноп. — Ну чего он такой гордый? Нынче надо и против словесных обид закаляться…
Он искоса быстро взглянул на Долину Андреевну.
Гавриил Никандрович строго заметил:
— Не то ты говоришь, Коноп, путаешься.
— Правильно! — поддержала его Долина Андреевна. — Путаные у тебя мысли, товарищ Коноп. Учиться надо, повышать общеобразовательный и культурный уровень.
Гавриил Никандрович посмотрел на часы, разлил остаток вина по стаканам:
— Ну, за тех, кто в тундре!
Он засобирался, и тут Долина Андреевна встала и сказала:
— Я с вами, Гавриил Никандрович.
— Да я потом тебя провожу, — сказал Коноп.
— Нет уж, — поджав губы, сказала Долина Андреевна. — Ты не совсем трезв, товарищ Коноп.
Коноп что-то пробормотал, но не стал спорить.
Ей пришлось вцепиться в спутника, чтобы удержаться на ногах. Переждав порыв ветра, они медленно побрели по улице, мимо полузанесенных снегом домиков. Долина Андреевна висела на левой руке Гавриила Никандровича, тянула его своей тяжестью к земле, мешала шагать. Пройдя немного, Гавриил Никандрович предложил:
— Давайте чуток передохнем.
Встали под защиту склада.
Снежные заряды неслись низко над землей. Сверху просвечивало низкое небо, и случалось, что прорывался солнечный луч, словно заблудившийся, мелькал перед глазами и мчался дальше вслед за снежной метелью.
Долина Андреевна смахнула с лица налипший мокрый снег, несколько раз глубоко вздохнула и сказала:
— Давно хотела я у вас, Гавриил Никандрович, попросить дружеского совета.
— Рад буду помочь, — с готовностью ответил директор, потряхивая затекшую от тяжкой ноши левую руку.
— Повоздействуйте на Конопа…
— Что? — спросил Гавриил Никандрович.
— На Конопа… — Долина Андреевна сначала замялась, но быстро обрела уверенный тон. — Вы бы ему деликатно намекнули…
— Я с ним говорил, — сказал Гавриил Никандрович. — Он мне обещал воздерживаться. И надо сказать — слово он свое держит.
— Да не об этом речь! — горячо произнесла Долина Андреевна. — Дело не в том, что он выпивает. Не это главное.
— А что?
— А то, что он компрометирует меня…
— Что, что делает?
— Компрометирует…
Гавриил Никандрович как-то внимательно посмотрел на Долину Андреевну.
— Я еще раз прошу вас — поговорите с ним, — умоляюще произнесла Долина Андреевна.
— Опять не понял, — мотнул головой Гавриил Никандрович.
— Ну какой вы непонятливый! — воскликнула Долина Андреевна. — Вот слушайте меня внимательно… Наверное, я сама виновата в этом. У нас это давно с Конопом. Может быть, со стороны это выглядит не очень романтично: ведь мы оба не очень молоды, но все же какое-то чувство есть… Я в этом уверена… Конечно, в моей жизни тоже были ошибки. Но нельзя же все время назад оглядываться… Гавриил Никандрович, вы уж как-нибудь поднажмите на него.
— Но как? — простодушно спросил Гавриил Никандрович. — Дело ведь личное и деликатное.
— Вы же умный человек, — заметила Долина Андреевна. — И он вас очень уважает, всегда говорит о вас только хорошее. Наверное, если вы ему скажете, то он послушается.
Гавриил Никандрович что-то пробормотал про себя.
— Я попробую, конечно, но дело это для меня новое и непривычное, — признался Гавриил Никандрович.
— Может быть, по общественной линии? А?
— Нет, это нельзя! — решительно заявил Гавриил Никандрович. — Вот что: попробуйте сами сначала, своими силами.
— А это как?
— Ну, уж не мне вас учить, — улыбнулся Гавриил Никандрович.
Ему жаль было Долину Андреевну, и он искренне сочувствовал ей.
Она выросла на его глазах, и, надо признаться, в свое время Гавриил Никандрович радовался, как она быстрее всех и лучше всех научилась говорить по-русски, как она пела с отцом, старым охотником Кулилем, научившимся виртуозно играть на мандолине.
Но потом что-то не сладилось в личной жизни Долины Андреевны. А как тут помочь? Если бы личное счастье можно было поровну распределять между людьми… К сожалению, так не бывает… Всегда кому-то не достается даже, казалось бы, простого, семейного счастья.
Конечно, Долина Андреевна во многом сама виновата. Уж кому-кому, а Гавриилу Никандровичу вся жизнь водителя совхозного вездехода и его симпатии к заведующей сельской библиотекой были хорошо известны. Правда, они не были секретом и для других жителей Нутэна.
Да, Конопу пришлось много пережить и перетерпеть, прежде чем ему удалось обратить на себя внимание Долины Андреевны, которая поначалу держала себя уж очень независимо по отношению к нему.
По доброте своей Гавриил Никандрович, конечно, не мог отказать в просьбе Долине Андреевне, и он сказал на прощание:
— Я намекну ему… Не знаю, как это сделать, но постараюсь.
— Уж я буду благодарить вас! — вспыхнула Долина Андреевна.
А ветер выл, швырял в лицо подмокший снег, носился по крышам домов, уносился в море, в тундру, на вольный простор, где не было никакой преграды.