Страница 34 из 40
– Этим вопросом занимается правительство. Ученые не интересуются политикой, – сухо ответила Терри Деланей.
Переночевав в столице провинции Альберта, в Эдмонтоне, посвятив утро беглому осмотру города, в сопровождении правительственного чиновника я отправился в аэропорт и сел в самолет Западно-тихоокеанской авиакомпании.
Внизу проплывала уже покрытая первым снегом земля. Озера перемежались перелесками, и казалось, что самолет летит где-то в районе Омской области или чуть севернее.
На промежуточном аэродроме, где наш "Ди-Си" произвел посадку для заправки горючим, я вышел из самолета и направился в маленькое деревянное здание аэропорта. Если бы не английская речь, можно было бы подумать, что мы сделали остановку где-нибудь в Марково или в Лаврентии, а кругом оживленно переговариваются, курят, ругают аэродромное начальство геологи, рабочие изыскательских партий, всякого рода командированный народ. Такой же затоптанный, грязный пол и вечно закрытый буфет. Начинался Север.
Последний бросок через Большое Невольничье озеро, и под нами столица северо-западной территории Канады – город Йеллоунайф, Желтый Нож.
В аэропорту меня встречал правительственный чиновник. Он в кухлянке из шкуры карибу, хотя сравнительно тепло – что-то около десяти градусов ниже нуля.
Он повел меня в отель "Йеллоунайф", очень удобный и уютный. На первом этаже – неизменный киоск с сувенирами, журналами и дешевыми изданиями. На обложках комиксов голые колени, кружевные бюстгальтеры, рекламы "смирновки" и шотландского виски, свирепые лица суперменов.
Городок совсем крошечный, аккуратный и тихий. Большинство прохожих одеты в стилизованные парки из синтетики, из нерпичьего и оленьего меха. Канадцы сумели создать очень удобную одежду для Севера, взяв самое лучшее, что имелось в конструкции этой древней одежды, и используя новые материалы и новый покрой. Даже сами эскимосы и индейцы, живущие в Йеллоунайфе, предпочитают такую одежду, хотя и стоит она недешево.
После часового отдыха я снова встретился с правительственным чиновником, и он повел меня знакомить со столицей северо-западной территории. Начали мы с радиостанции Си-Би-Си, осуществляющей вещание и передачу телевизионных программ. Здесь нет собственной телестудии, и все телепередачи привозятся в магнитофильмах. Как раз тем же рейсом, которым я прибыл в Йеллоунайф, привезли свежие передачи в металлических коробках с фирменными знаками канадской телевизионной компании.
Центральная часть городка с магазинами, аптеками-закусочными и двумя отелями производит приятное впечатление. Мы зашли в большой продовольственный магазин, принадлежащий "Гудзон бей компани". Когда-то такими же вывесками пестрели пушные фактории и лавки на чукотском побережье Берингова пролива. Далеко забиралась в свое время "Компания Гудзонова залива"!
Любезный чиновник старался показать мне все. Заходили на почту, телефонную станцию и даже в суд, где в торжественной обстановке судьи, облаченные в мантии, разбирали дело о краже сорока долларов из кассы магазина. Судили молодую индианку-кри. Рослый полицейский в форме королевской конной полиции произнес клятву и поцеловал Библию. На этом мое знакомство с канадским правосудием закончилось, так как чиновник потянул меня дальше. Я спросил его о возможном приговоре.
– О, не волнуйтесь! – бодро ответил он. – Ее не посадят в тюрьму. Ей придется уплатить штраф.
Мы шли по улице Йеллоунайфа, и чиновник перечислял учреждения, называл тех, кто живет в городе и окрестностях. Когда он упомянул индейцев и эскимосов, я спросил, где они живут.
– Далеко, на окраине города, – неопределенно ответил чиновник.
– Мне бы хотелось с ними встретиться…
– Это не так трудно сделать, – ответил чиновник и пригласил меня в бар при отеле "Йеллоунайф". – Там вы на них насмотритесь, – многозначительно добавил он.
Действительно, в баре сидели индейцы и эскимосы. Но их было сравнительно немного. Время от времени кто-нибудь из них вставал и опускал монеты в "мьюзик-бокс". Молча, чинно и степенно они тянули виски с содовой.
– Вы знаете, – с задушевной интонацией обратился ко мне мой гид, – среди индейцев и эскимосов, как и среди других народов, есть плохие и хорошие люди. Вы согласны со мной?
– Разумеется, – ответил я. – Люди как люди.
– Так вот, большинство из тех, которые здесь сидят, это плохие индейцы и плохие эскимосы, – пояснил он.
– Значит, и большинство белых в этом баре тоже плохие? – спросил я его в свою очередь.
Чиновник попытался улыбнуться.
– А кого вы считаете хорошими индейцами и хорошими эскимосами? – спросил я его.
– Тех, – уверенно начал чиновник, – кто ходит в церковь и не тратит заработанные деньги на спиртное.
На следующий день чиновник пригласил меня на обед. Он рассказывал мне о заботах правительства, направленных на улучшение жизни эскимосов и индейцев. По его словам, попытки облегчить участь "сверхграждан" Канады предпринимаются и усиливаются из года в год.
Я побывал в школе, где обучаются представители этих древних народов. Школа вроде нашего ремесленного училища. Она хорошо оснащена мастерскими, классы просторные и светлые. Отсюда индейцы и эскимосы идут на промышленные предприятия Севера, где их охотно берут, потому что это постоянные и верные кадры.
– Они почти не участвуют в забастовках и очень нетребовательны, – заметил мой спутник.
Я все же настоял на том, чтобы поехать в индейскую и эскимосскую часть городка. Мы взяли такси и поехали довольно далеко, вдоль подернутого первым ледком берега Большого Невольничьего озера.
Показались домики. Они небольшие – на одну-две комнаты. Вокруг – кучи мусора, а поодаль стоят деревянные туалетные будки. Иногда около домов мы видели индейцев и эскимосов, которые равнодушным взглядом провожали нашу машину.
– Может быть, зайдем в один из домов? – спросил я спутника.
– Не стоит, – ответил чиновник. – Нас не приглашали, могут попросту выгнать.
Я не поверил его словам. Я хорошо знаю людей Севера: гостеприимство на Севере – высший закон. Кто бы ни пришел, в любое время суток для него найдется ночлег и хозяева отдадут ему лучший кусок, нередко даже последний. Я вспоминал многих своих друзей-журналистов, которые часто ездили на собаках по Ледовитому побережью. Не было ни одного случая, чтобы им отказывали в крове. Совершенно незнакомые люди чинили им одежду, сушили торбаса, предоставляли для отдыха самые нежные и пушистые шкуры…
И только какие-то особые обстоятельства, великая обида могли привести к тому, что визит в дом индейца и эскимоса был нежелателен.
Я не поверил чиновнику и на следующий день, разыскав того же шофера, попросил свезти меня снова на окраину Йеллоунайфа.
Мы поехали знакомой дорогой. Я попросил остановиться у первого же дома и велел подождать.
– Это плохие индейцы, – предостерег меня шофер. – Давайте свезу вас к хорошим.
– Ничего, – ответил я ему. – Я надеюсь, что это не такие уж плохие индейцы.
Еще издали, подходя к домику, я увидел прильнувшие к оконным стеклам любопытные лица. Я постучал в дверь и, услышав ответ, вошел в прихожую, которая одновременно служила и кухней. Дом, очевидно, был бы достаточен для одной семьи в два-три человека, но он был буквально набит жильцами. На кровати сидел взлохмаченный мужчина, три женщины и девочка лет двенадцати расположились вокруг стола с неубранными остатками еды. В небольшой комнате, дверь которой была открыта в кухню-прихожую, пищали двое детишек.
Когда я объяснил им, откуда я родом, кто по национальности, обитатели домика весьма заинтересовались и даже предложили сесть. Мужчина, назвавшийся Джоном, выудил из-под кровати, на которой сидел, недопитую бутылку рома. Едва мы успели чокнуться с ним и переброситься несколькими словами, как послышался стук и в комнату просунулась голова моего шофера, который поманил меня пальцем и торжественно сообщил, что нашел совсем неподалеку отсюда семью "хороших индейцев". Я попрощался с обитателями этого дома и последовал за ним. Немного попетляв, шофер – его звали Боб – подъехал к одному из домиков.