Прабкино учение

— Так-то воробьи тебе и испугаются! Надо, чтоб Огородич сам их гонял, ему — лень.

— Да, тут без Бати-Домового не добьешься дела.

— Не бойся, этой ночью он ему задаст!

Домовики продолжали мирно разговаривать про свои дела. Вдруг раздался шум поблизости, писк цыплят и озабоченное квохтание и оханье квочки: «Квох!.. Квох!.. Ох-ох-ох-охонюшки… Не видали ли вы моего Афонюшки?»

— Не видали, — отвечал Садовой. — Не беспокойся. Он где-либо здесь.

— Квох!.. Квох!.. Охонюшки! Не знаете вы моего петушка-Афонюшки! Вечно куда-нибудь залезет… А там, за плетнем, крыса злая живет!.. Ох!.. Ох!.. Как бы не издох!

— Да вон он, за тем кустом смородины!.. Видишь, рыжее пятнышко?

— Ох, ох, ох!.. Спаси Бог!.. Спасибо, господа паны Домовики!

— Не за что, мамаша! Гуляй себе мирно.

Квочка, озабоченно клохча, увела свой выводок дальше. Божки продолжали прерванную беседу.

— Все ли у нас в порядке? Куры? Цыплята?

— Все целы. Чего там? Крыса хоть и есть, правда, злющая, за плетнем, ну да ей Жучка чуть хвост не отхватила вчера. Не придет.

— Думаешь? А то, право, стыдно будет перед хозяином.

— Ничего! Кроме Жучки пан Дворич за порядком смотрит. Да там и Птич, и Соломич, и старый хрен Огородич.

— Тот углядит, что и говорить… ох-гурков принес! За пфомидорами пошел.

— У него, правда, зуб со свистом. Не выговаривает от старости.

— Да, уж что! Старость, что и говорить. А сам — заберется под лопухи и смотрит, когда Настя с Марьей за огурцами придут! Подсма-а-тривает!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся тот. — Он до женского роду охоч!

— То-то и оно. А ты говоришь — старость. Он еще пятерым, таким как ты, два очка вперед даст, да так в дурачки сыграет, что только держись!

— Ну уж и два очка. Только и есть его, что подсматривает.

— Да, да… А осенью, помнишь, пришла Гапка за соломой, так набрала, хотела поднять, а он ей — ножку — раз! Она и упала, барахтается, да от него отбивается.

— А може, то — Дед Соломенный? Он — тоже непрочь побаловаться.

— Да и Соломенный такой же. Обое они — рябое! Седина в бороду, а бес в ребро. Ходят, бороды важно поглаживают, а как баба зазевается, так они и тут!.. Думаешь, отчего Ларьку хозяин прогнал? Думаешь, правду, кучер виноват? Ведь клялась, в ногах у хозяина валялась, все на Домовика выложила — да не поверил!

— Такой поверит!.. Сам доктор, знает, как аисты детей с капусты носят! Да… Такой ни во что не верит!.. Ну, будет ему однажды на орехи!.. Боюсь за него, — заключил Запасич. — У него — всего нет, и Бога нет, и нас нет, и дурного глаза нет, и всякое-такое… А мужики все серчают, и уже не раз собирались прийти барина бить!

— Ну, он там, какой ни на есть, а вот барыню жалко!.. Больно добрая она ко всем, и — к нам тоже… Да детишки тоже хорошие!

— Дети — хорошие, правда, — согласился Запасич пан. — Третьего дня я с Колей через окошко разговаривал. Слушает! Да еще как! Верит в нас.

— Это ему Настя рассказала, а то бы тоже не верил.

— Веч-ч-чер!.. Чи-чи-чи!.. Веч-ч-чер!.. — прострекотала прилетевшая сорока, садясь над ними.

— Ну, ты, сплетница, улетай подальше! Сами знаем, что вечер!..

Домовики оглянулись, потому что послышался шорох в кустах, и увидали снова Огородича, шедшего с полным передником томатов, зелени, лука, перца, свежего горошка и капустных листов, вместо тарелок.

— Вот вам моя приношения! — сказал он важно, высыпая все на траву.

— Опять “приношения”? Надо говорить “приношение”, — заметил Запасич. — Ну, да тебя все равно не научишь… Пойду в запасную, найду чего-либо… Что ж, сырку голландского корочку возьму, ветчины кусок, колбасы, ну… там еще есть балычок прошлогодний… Да уж чего-либо принесу.

— Смотри, Батя Запасич, не запоздай, а то опять Горешный все слопает.

— Не запоздаю… Так к одиннадцати?

— Да, да, к одиннадцати. Все будут тут же.

Запасич пошел в одну сторону, а Огородич в другую, он еще решил гороха свежего нарвать, да и морковки сладкой принести.

— Как? Кто? Кто ты таков? — послышался вдруг голос петуха из-за забора. — Кто ты таков?.. А где куры?

— Куры ушли на реку, — ответил Садовой.

— Куры ушли на реку?.. Ку-ка-ре-ку! — заорал тот. — Ку-ка-ре-еку-у! Все — на ток!.. Все на ток!.. Ток! Ток!.. Ток… Ку-ка-ре-ку-у-у!

Солнце уже светило красными лучами и скоро синие тени пошли в траве, стали выходить из стволов, где они жили днем, стали вытягиваться, позевывая, все длинее, точь-в-точь, кот Васька, когда с печи спрыгнет.

Садовой заботливо разложил овощи на капустных листах, прикрыл их лопухами, присыпал травой и лег рядом отдыхать.

С реки пришли куры, за ними утки с утятами, гуси, стали во дворе летать голуби. Хозяйка вышла кормить птицу. Тем временем бык, стоявший у корыта с травой, повернулся к ней, и вытянув голову, промычал, что пора спать идти.

Наконец, куры ушли спать, гуси тоже, одни утки остались на траве. Пришли с поля коровы. Хозяйка им вынесла хлеба с солью. Потом пробежала по двору Гапка с подойниками. Вскоре она отнесла молоко в погреб, и в доме зажегся свет. Хозяева сели вечерять. Тем временем загорелись звезды, потянуло холодком, а давешние тени сели в кружок, разговаривая про ночные дела.

Вскоре в доме свет погас. Люди легли спать. Тогда только стали приходить Домовики в лопухи, где их ждало угощение. Прибежали маленькие Вяшки и Вяшата, не больше пчелы ростом, принесли светляков и разложили кругом. Стало светло как днем. Домовики разглаживали бороды. Все ждали Батю Домового, Старейшину Рода. Прибежала Жучка, пофыркала, покланялась, улыбнулась всеми зубами собранию и побежала вокруг дома.

Тем временем пришел Запасич с закусками, за ним, разглаживая широкую бороду, Погребник и объявил, что Настя в Купалину Ночь поставила угощение в предбаннике.

— Что ж, пойдем туда? Или будем здесь?

— А это как Батя Домовой решит.

— Да! Да!.. Как Батя решит! — согласились все хором.

Цверенкали сверчки. Далеко лаяли собаки. Сильно пахла ночная фиалка. Торжественно горели в небе Стожары. Звезды, одна другой ярче, сияли в голубоватой глубине. Чуть видный туман скрывал деревья. Домовики сидели у лопухов и говорили о разных делах.

— Идут!.. Идут Батя Домовой с Горешным, — прибежал сказать Птич, которого поставили стеречь приход Старейшин.

Домовики встали и, низко кланяясь подходившим, хором сказали:

— Будьте здравы, паны Домовые и ты Батя, в эту ночь!

— Будьте здравы! — ответили те. — А что, все в порядке?

— Все, Батя! В предбаннике Настя поставила угощение.

— Молодец Настя, одна за всех блюдет дедовский обычай.

— Где же будем? Здесь, или там?

— Сначала здесь, а потом уйдем туда, — распорядился Домовой Батя. — Садитесь, братья! Вы знаете, великая ночь у нас! Ночь Летнего Коляды, Купалы-отца.

— Слава Летнему Коляде, Купале-отцу! — возгласили хором божки.

— Соблюдайте хозяйское добро, как зимой, так и летом!

— Слава хозяину с хозяйкой!

— Садитесь, братья, за нашу трапезу!

Домовики сели, Запасич стал раздавать всем по капустному листу, потом по огурцу, по горсти горошку, морковку, лук зеленый, по куску балыка, колбасы, ветчины с крутым яичком и по перцу с помидором-яблочком.

Домовики чинно закусили, потом, когда кончили, Батя сказал: «Берите ваши листы, забирайте фонари, идемте в предбанник!»

Домовики собрали светляков и пошли чинной чередой, по старшинству, к бане. Там стояли тарелки с приношениями, пироги, квас, все как полагается.

— Слава Насте, что блюдет старый обычай!

— Слава!.. Слава!.. Слава!.. — трижды прокричали все.

— Садитесь, братья, будем дальше продолжать. Наливай квасу!

«Паффф!» — выстрелила пробка. Запасич налил всем по жбану.

— На здравие хозяев! — возгласил Батя Домовой.

— На здравие!.. Слава!.. Слава!.. Слава!

Домовики выпили по жбану, выпили по другому и стали восхвалять квас. Он, действительно, был забористый и даже пьяный. Скоро все слегка захмелели. На колокольне пробило двенадцать ударов. Стало свежее. Цветы будто сильнее запахли.