Страница 5 из 13
С целью создания реалистического характера автор приводит и оценки героя окружающими, деревенским людом. «Дивились молодцы своему товарищу, еще смолоду и во всем ему отдавали почет… Заноза, сорвиголова! И парень не олух; в работе спешен и песнями умеет потешить, с ним и стог нагребешь шутя, и сноп завяжешь, — говорили старики-семьяне. Сказки рассказывает лихо и поговорки плетет, словно сам набирает, — толковал целовальник. Больно зубаст, да привередлив! — отзывались бабы замужние. Эх, как бы Фомка взял за себя, — думали девки»24. По-разному оценивает Фомку деревенский люд, и это придает его образу живую реальность. Портрет Фомки автор рисует «взглядом со стороны». «Стал он молодцом, и увидели девки, что едва ли Фомка не пригожее всех в деревне: и лицо кругло и румяно, а кудри и курчавая кругленькая бородка». Однако портрет Фомки создается Максимовым в духе эстетики устной народной поэзии: герой — пригожий добрый молодец. Сам Фомка как дружка сливается с ней. Бойко ведет он на сговоре и свадьбе старинные простоплетенные приговоры:
Подхватывает он разговоры бывалых свадебных гостей:
Речь Фомки насыщена пословицами и поговорками. Повествование о судьбе Фомки-дружки, талантливого русского мастера, ведется автором на фоне включения в ткань рассказа различных жанров народного творчества, они функционируют в целостном живом процессе народной жизни. Не лишен рассказ и психологизма. Отказался Фомка от любимой. И громко вопит, набирает приговоров, выкрикивает, голосит она по Фомке (на своей свадьбе). И недоумевают сельчане-большаки, не понимают они Фомку: «Ему то бы в мутной воде и рыбу ловить: девка любила, родители не косились, жил бы на тестьевы деньги… Жил бы, жил, дурак, в теплом месте за пазухой у тестя богатого: и лапотки бы не плел, все бы в сапогах со скрипом щеголял. То-то ведь дураково поле!»27. Автор оставляет финал открытым, но в этой открытости чувствуется внутренний конфликт, столкновение живой души народной с житейской моралью.
Пейзаж в рассказе оттеняет жизнь крестьян, носит этнографический социальный характер, связан с повседневными их заботами, в нем проявляется крестьянский взгляд на мир. Он дан в сказовой манере, литературный стиль чередуется с народным повествованием: «Прошло, наконец, наше северное неустойчивое лето. Было сухо: долгое ведро тянулось. Пошел раз дождик, припрыснул слегка, и заволокло широкое небо серыми тучами вплоть до самого покрова. Что ни утро, то и грянет назойливый ливень, и мутит целые сутки». Пейзаж дан в движении, передает естественный ход событий, определенный временем: «Наконец, пришлось мужикам порадоваться: проглянуло солнышко, но узнать его нельзя: совсем стало не летнее. Да и на том спасибо, что хоть опять установилось ведро и дало время поубраться, а то хоть зубы клади на полку: к ниве просто-напросто приступу не было; все залило водой; все отсырело… Но вот и первоснежье наступило: пошла бездорожица, настали метели да вьюги и — обелилась земля, замерзла она вершка на два. Завалились старики на печь; сел большак за лапоть, большуха за стрижку бяшек, а молодое племя ссыпки затеяло, и начались заветные супрятки». В пейзаж Максимовым включается изображение уклада крестьянского быта, и воссоздается он колоритным народным языком, интонацией устного повествования.
Рассказ «Швецы» также дает представление об особенностях художественной манеры письма Максимова. «Швецы» по жанру, как называет его сам автор, очерк. И, действительно, начало его, повествующее о швецовском промысле, об особенностях организации его, географии мест работы швецов, носит этнографический характер. «Швецы, — пишет Максимов, — которых можно также обозначить именем деревенских, или даже лучше, русских портных. В большей части Костромской губернии обязанности швецов исполняют жители одного из самых промышленных и многолюдных его уездов — Галицкого, который сотнями высылает плотников, пильщиков, каменщиков и печников в Петербург и Москву…».
Однако на фоне общих размышлений о швецовском промысле автор выделяет в очерке рассказ про одиночных швецов, простую и нехитрую картину проявления швецовского ремесла. Таким образом, очерковому жанру придаются идейно-художественные элементы рассказа, и в то же время композиция его может быть определена как рассказ в рассказе.
Сообщая о причинах появления швецов в крестьянских избах, автор продолжает повествование и создает профессиональный тип швеца. Рисуя первоначально коллективный портрет мужиков-путников, Максимов обращает внимание читателей на профессиональные детали. «Нетрудно узнать догадливому то ремесло, которым занимаются эти мужички-путники… Почти что новенькие овчинные шубы туго-натуго подпоясаны красными или синими кушаками и надеты на коротенький полушубок. На спине каждого из них крепко привязан небольшой кожаный мешок, укрепленный на груди крест-накрест наложенными ремнями. Внизу ремней из-за кушака торчат огромные ножницы». К профессиональным деталям коллективного портрета добавляются палочки дубовые, коротенькие, по нарезкам и четырехугольной форме которых нетрудно различить самодельные аршины. Спутники немного сутулы и ступают неровным шагом.
Своеобразие портретов у Максимова состоит в том, что человеческие качества, воспринимаемые безотносительно к профессии («насмешливые глаза, открытая физиономия»), даются в сопоставлении этих качеств у профессиональных групп людей: «Открытая физиономия: не сонная, как у каменщика и печника, а такая же смелая, как и у иного ярославца-петербургского лавочника». Однако здесь уже выделяются отдельные типы крестьян, которых «женщина-хозяйка» называет собирательным именем «ребята». Это убеленный сединами дядя Степан, его «опытная старость» всегда «стоит на страже», и Петруха, и Ванюшка — всех их объединяет братская дружба. «И нигде, можно положительно сказать, нет такого единодушия и товарищества, как в швецовских артелях, — пишет автор. — …В этом обоюдном братстве могут спорить со швецами одни, может быть, земляки-плотники питерские в своих артелях».
Среди швецов — остряк, балагур — по замечанию автора, — «неизбежное лицо во всей швецовской компании» — Тереха. Его образ сродни Фомке-дружке. И первая произнесенная им реплика в рассказе: «…вот он, Починок — то! Давно мы тут рыщем, а все тебя, молодца, ищем: принимай добрых людей, да давай им работу-вольготу!» — свидетельствует, что это самобытный народный характер. Именно с ним войдет в рассказ поэтическая сторона народной жизни — все жанры народной поэзии: присказки, пословицы, поговорки, загадки, песни, сказки. Он — мастер-рассказчик. Через народный, фольклорный элемент раскрывается характер Терехи.
Фольклор органично входит в повествование о быте крестьянской семьи. Вдохновенна и беспредельна фантазия Терехи в разговоре с женщинами-хозяйками. Работа швецов постоянно «приправляется» рассказами Терехи. То он рассказывает сказку про швецов Власа и Протаса, то долго «болтает» молодухе сказку про белого бычка, то загадывает загадки. Острый ум Терехи выискивал всякий предмет в избе, чтобы сочинить загадку. «На один горшок — бабий струмент и любимое детище — у Терехи нашлось тридцать загадок, — всего больше. Прошел он по избе глядеть, так загадывал загадку про все, что на глаза попадется».
Автор показывает живую душу народа, поэтизирует народную жизнь, но, вместе с тем, от пристального взгляда писателя не скрываются ее негативные стороны — крестьяне разорены и вынуждены идти в отход, заработка их недостаточно даже на квас и хлеб. «В нашем ремесле, — говорит Тереха, — из-за хлеба на квас не заработаешь. Теперь все и хозяйства, что вот есть на себе, во дворе скотина — таракан да жуковица, а с медной-то посуды всего одна пуговица». Так рассказ о крестьянской жизни получает социальное звучание. Оно углубляется с введением в очерк точной статистики расчета — хозяина-сотского со швецами, использованием «языка фактов». Сотский заплатил швецам по заведенным ценам: два рубля за два полушубка, рубль двадцать копеек за два армяка, семьдесят копеек за шубу и пятьдесят копеек за новую теплую шапку.