Страница 6 из 8
В темноте она чуть не наступила на развалившегося в неположенном месте Буксира, споткнулась, потеряла шлепанец, наклонилась, шаря в траве, и сердито зашептала, отталкивая мокрый собачий нос:
— Животное ты, вот ты кто! А если бы я тебе лапу отдавила? Небось, плакал бы, да? Небось, меня бы обвинил? А сам под ноги лезешь… Ну, кто ты после этого, я тебя спрашиваю! Отвечай немедленно, нечего мне тут коленку слюнявить…
— Да не ответит он, — донесся из-под яблонь тихий низкий голос, в котором слышалась улыбка. — Он сегодня что-то неразговорчивый.
Оксана замерла, вцепившись в шерсть на спине Буксира, от страха забыв дышать. И только через несколько секунд вспомнила, что в доме сегодня гость: ну да, это же Алексей, кто же еще здесь может быть, да и Буксир чужого не пропустил бы… Но коленки все еще дрожали, и она всхлипнула, с трудом переводя дыхание. Все это было очень похоже на тот случай — ночь, сад и чужой голос из темноты. Только собаки тогда с ней не было.
— Ксюш, ты что это? Испугалась?
Он вдруг оказался совсем рядом, его силуэт закрыл рисунок ветвей на фоне чуть светящегося неба, и на нее пахнуло жарким ароматом большого загорелого тела, какой-то сухой травы и ее любимых абрикосовых косточек.
— Нет… немножко…
Она с трудом выпрямилась, все еще дрожа, и неловко отступила, напоровшись голой ступней на какую-то колючку. Зашипела от боли сквозь зубы, непроизвольно схватилась за его протянутые к ней руки и вдруг поняла, что сейчас заревет.
Главное — и он это понял. Замер на мгновенье, сжимая большими шершавыми ладонями ее локти, чертыхаясь шепотом сквозь зубы, а потом совершенно неожиданно подхватил ее на руки и понес… Куда? Оксана дернулась, пытаясь высвободиться, но он только крепче прижал ее к себе, бормоча что-то успокаивающее и даже укачивая, как ребенка. И тут же опустил в гамак, отошел на шаг в темноту, повозился там и вновь оказался рядом. В руке его снопиком слабого света вспыхнул электрический фонарик, и Алексей быстро мазнул лучом по съежившейся в гамаке фигурке.
— Где? Покажи… Где поранилась? Чем? Как? О, господи… — в голосе его была такая тревога, что Оксана совсем перестала сдерживаться и откровенно заплакала, по-детски хлюпая носом и вытирая обильные ручьи слез длинными рукавами халата. Он тут же плюхнулся в гамак рядом с ней, обхватил ее большими сильными руками, поднял, посадил к себе на колени и крепко прижал к своей широкой твердой груди, гладя по голове и бормоча в ухо:
— Ну, что ты, маленькая? Ну, что случилось? Ну, не плачь… Все будет хорошо, вот увидишь… Ну, что мне сделать? Ты только скажи…
Оксана свернулась клубочком, вцепившись руками в его рубашку и уткнувшись мокрым от слез лицом в его широкое теплое плечо, и плакала в три ручья, и не могла остановиться, потому что она так давно не позволяла себе плакать… И потому, что ей никогда еще не попадалось такого подходящего для этой цели плеча. И потому, что было темно, и никто не видел ее покрасневшего носа и опухших глаз. И потому, что ей было уютно и спокойно в его объятиях.
Он все гладил ее волосы, все шептал спокойные нужные слова, и она постепенно успокаивалась, затихала, впадая в оцепенение, — ни горя, ни страха, ни ожидания, одно большое теплое спокойствие с оттенком усталости.
— Я устала, — сипло сказала она, отрываясь от его плеча и пытаясь освободиться из его теплых рук. — Я вообще никогда не плачу, а тут вдруг… Я, наверное, просто устала.
Он тут же посадил ее рядом, выпустил из объятий и слегка качнул гамак.
— Еще бы, — согласился он серьезно. — Днем — сельхозработы, ночью — сочинение диплома… Кто угодно устал бы.
— А, ерунда все это, — отозвалась она слегка раздраженно и топнула ногой, качнув гамак. — Какая это работа… Я вообще устала. От всего. От жизни.
— Это бывает, со мной сто раз так было… — Алексей не особенно задумывался над тем, что говорить. Ему просто хотелось, чтобы она сидела рядом. Ему хотелось слушать ее чуть осипший от слез голос, и угадывать в темноте ее прелестную заплаканную мордашку, и вдыхать волшебный запах ее волшебных волос. — Это со всеми так бывает. Кажется: ну все, никаких сил больше нет. А потом: раз — и вдруг все меняется. И опять жить интересно.
— Интересно? — Оксана саркастически хмыкнула и шмыгнула носом. — Это что же такое должно измениться, чтобы жить стало интересно?
В ее голосе слышалась горечь. И злость. Алексей помолчал, борясь с острым желанием опять взять ее на руки и укачать, как ребенка, вздохнул и сказал:
— Ну, мало ли… Защита диплома, например.
Она хмыкнула еще саркастичнее и еще сильнее качнула гамак.
— Или, скажем, изменение семейного положения, — продолжал он там же ровным тоном. Она уперлась в землю пятками, затормозив движение гамака, и буркнула:
— Поздно уже. Я спать хочу.
— Или, например, крупный выигрыш, — не обращая внимания на ее слова, продолжал Алексей.
Она опять качнула гамак и подтянула ноги, устраиваясь рядом с ним теплым уютным комочком.
— Вам тетя Надя сказала?
— Нет, Марк.
— А-а… И что мне теперь делать? — В ее голосе слышался искренний интерес.
— Знамо дело, что, — авторитетно ответил Алексей. — Потратить все поскорей, чтобы голова не болела.
— А на что? — Она даже наклонилась к нему, пытаясь в темноте увидеть его лицо.
— Да на что хочешь! Ведь ты же хочешь чего-нибудь?
— Я хочу дом купить. Бабушке и дедушке, — мечтательно сказала Оксана. — Самый лучший.
— Со всеми удобствами? — озабоченно поинтересовался Алексей.
— Со всеми, — решительно подтвердила Оксана. — Но за городом. И чтобы сад был. Большой. Или даже огромный. Это дорого?
— Безумно дорого. Миллиона на два потянет.
— Ух, здорово, — обрадовалась она. — Тогда я еще хочу лошадь, собаку и пистолет.
— Лошадь у меня есть, — похвастался Алексей. — А собак аж четыре штуки, не считая бродячих. Все бродячие всегда почему-то возле моего дома пасутся.
— А пистолет есть? — затаив дыхание, шепотом спросила Оксана.
— Охотничье ружье есть. Старинное. Отец подарил.
— Ружье — это тоже хорошо, — задумчиво сказала она. — А почему тебя Лешим зовут?
Алексей не удивился внезапному обращению на ты, но волна горячей радости обдала его с такой силой, что он даже дыхание задержал и зажмурился.
— Почему? — Она еще ближе наклонилась к нему, задев его плечом.
— Потому что я в лесу живу, — хрипло сказал Алексей. — Потому что я дикий человек, нецивилизованный. Серый и неграмотный. Небритый и нестриженый. И таким желаю предстать.
Оксана тихонько засмеялась, совсем так же, как смеялась, когда слушала Жванецкого. Алексей положил руку ей на плечи, слегка притянул к себе и, наклонившись, близко заглянул в лицо. Почувствовав, как она вдруг вся сжалась, быстро чмокнул в нос и отпустил. Оксана вздохнула, опять коротко засмеялась и с интересом спросила:
— Ты все мои косточки съел?
— Что? — удивился он. — Какие косточки? А-а… абрикосовые. Нет, не все. Половину тебе оставил. Я щедрый.
Она опять вздохнула и сказала теплым голосом:
— Знаешь, мне кажется, я тебя тыщу лет знаю.
— Это ты такая старая? — ужаснулся Алексей, утопая в новой волне горячей радости.
— Не считая того, что я такая мудрая, — гордо сказала Оксана. — По-моему, вот-вот светать начнет. Или мне так кажется? — Она вдруг ахнула, резко наклонилась вперед и свалилась на землю. Не успел Алексей испугаться, как она засмеялась, завозилась под гамаком и встала. — Буксир, скотина бестолковая… Чуть до смерти не напугал. Тапку мою нашел, принес и на ногу мне надеть хотел. Не на ту!
— Действительно, бестолочь, — согласился Алексей. — Я бы обязательно на ту ногу надел. Я умный.
— Ты правда умный, — подтвердила Оксана. — Даже удивительно, откуда у Марка такой… — Она вдруг замолчала, вздохнула и сказала скучным голосом: — Я же просплю все царствие небесное. Мне завтра постирать нужно, книги библиотечные собрать, починить кое-что… И еще в этот китайский кабак неизвестно в чем идти. Ужас какой-то… Пойдем спать, да?