Страница 97 из 113
В этом и только в этом истинное откровение, тот камень, на котором Христос создаст церковь свою и которую врата адовы не одолеют. Иисус полагается на апостола Петра только поскольку он владеет этим сознанием. Когда же вслед за тем последний становится снова обыкновенным человеком, боязливым и ограниченным, Учитель обращается к нему совершенно иначе. Возвещая своим ученикам о своей предстоящей смерти в Иерусалиме, Он вызывает такое возражение со стороны Петра: "Будь милостив к Себе, Господи! Да не будет этого с Тобою!" Иисус, как бы видя в этом порыв участия искушение плоти, стремящейся поколебать Его решимость, обращается к апостолу с такими словами: "Отойди от Меня, сатана, ты меня соблазнишь, ибо думаешь не о том, что Божие, но что человеческое". (Матф. XVI. 22, 23).
И сказав это, Он снова пошел вперед в пустыню. Смущенные Его торжественным голосом и строгим взглядом, апостолы умолкли и продолжали в безмолвии свой путь по каменистым холмам Гавлопитиды. Это бегство Иисуса и его учеников из предела Израиля походило на приближение к разгадке мессианической тайны, последнего слова которой искал Иисус.
Он приблизился к воротам Кесарии. Город этот, ставший языческим со времен Антиоха Великого, прятался в зеленеющем оазисе у источника Иордана, на подошве снеговых вершин Иермона. Город имел свой амфитеатр, он блистал роскошными дворцами и греческими храмами, Иисус прошел городом к тому месту, где Иордан вырывается искрящимся потоком из расселины горы. Там, по близости, был небольшой храм, посвященный Пану, и в гроте, внутри которого была названная расселина, с обеих сторон, стояло множество колонн и мраморных нимф, изображавших языческие божества.
Евреи относились с негодованием к этим знакам языческого культа, но Иисус смотрел на них иными глазами. Он должен был видеть в них несовершенные попытки найти лик той божественной красоты, сияющие образы которой Он носил в своей душе. Он пришел не для того, чтобы проклинать язычество, но чтобы преобразить его; не для того, чтобы бросить анафему земле и её таинственным силам, но чтобы показать ей путь к небу. Его сердце было достаточно велико, и Его учение было достаточно широко, чтобы объять все культы и сказать всем народам: "Поднимите голову и познайте, что у всех вас один и тот же Отец".
И, несмотря на это, или вернее именно вследствие этого, Он очутился на грани двух царств, преследуемый словно опасный зверь и сдавленный между двумя мирами, которые одинаково отвергали Его. Перед Ним расстилался языческий мир, который не понимал Его, в котором Его слово замирало в бессилии; позади Его — еврейский мир, народ, который побивал каменьями своих пророков и закрывал уши, чтобы не слышать своего Meccию, и стая фарисеев и саддукеев, подстерегавших свою добычу.
Какое сверхчеловеческое мужество и безграничную силу любви нужно было иметь, чтобы разбить всё эти препятствия, чтобы сквозь языческое идолопоклонство и еврейскую жестокость проникнуть до самого сердца страдающего человечества и запечатлеть в нем благую весть о воскресении из мертвых!
Перед лицом иного мира мысль его должна была устремиться назад, по течению Иордана, этой священной реки Израиля. От храма Пана она перенеслась к храму иерусалимскому: она измерила все расстояние, которое отделяло античный мир от вселенских мыслей пророков, и, поднимаясь к своему собственному источнику, она обратилась от скорби, пережитой при Кесарии. И вот перед Ним снова выплыл из Мертвого моря тот же страшный призрак креста… Не настал ли час великой жертвы? В Иисусе, подобно всем людям, было два сознания: одно — земное, говорило Ему: может быть еще возможно избежать тяжкой судьбы; другое — божественное, повторяло неумолимо: путь к победе проходить через врата скорби. И Он внимал последнему.
Мы видим, что во все великие минуты своей жизни Иисус удалялся в уединение для молитвы. Не говорит ли индусский мудрец: "Молитва поддерживает небо и землю и имеет власть над Богами?" Иисус знал эту величайшую из всех сил. Обыкновенно Он не допускал никого в свое уединение в минуты, когда нисходил в святая святых своего сознания. На этот раз Он взял с собой Петра и двух сынов Зеведеевых, Иоанна и Иакова, и пошел с ними на высокую гору, чтобы провести там ночь. Легенда говорит, что это была гора Фавор. Там, между Учителем и тремя наиболее посвященными учениками произошло то таинственное событие, которое в Евангелие передается под названием Преображение.
По словам Матвея, апостолы увидали появившийся в прозрачных сумерках восточной ночи сияющий и как бы прозрачный образ Учителя, причем лик его светился как солнце и одежды его распространяли яркий свет, и две фигуры появились по обеим Его сторонам, которых ученики приняли за Моисея и Илью. Когда же они пробудились из этого необыкновенного состояния, которое казалось одновременно и глубоким сном, и самой яркой действительностью, они увидали что Учитель стоить около них и прикасается к ним, чтобы окончательно разбудить их. Но преображенный Христос, которого они созерцали в этом видении, остался навек запечатленным в их памяти (Матф. XVII 1–8).
Но что же видел, что перечувствовал сам Иисус в течение этой ночи, которая предшествовала решительному моменту в Его, приходившей к концу, миссии? Сперва постепенное исчезновение всех земных вещей в пламени молитвы, затем поднятие сознания все выше и выше, пока оно не проникло в иной мир — в мир чистой духовности и божественного совершенства.
Далеко от Него остались все солнца, все миры, все земли, все вихри скорбных воплощений; перед Ним открылся небесный свет, и в его сияние легионы светлых существ образовали как бы подвижный свод, небесную твердь, состоящую из эфирных тел, белеющих как снег, из которых вырывались нежные зарницы. На блистающем облаке, служившем для Него подножием, шестеро в одеждах первосвященников поднимали в соединенных руках сверкающую Чашу. То были шесть Мессий, которые уже появлялись на земле, седьмым должен быть Он, и эта Чаша означала Жертву, которую Он должен был принести, воплощаясь в свою очередь. Под сверкающим облаком раскрылась черная бездна: бесчисленные круги поколений, пучина жизни и смерти, земной ад.
Сыны Божии поднимают с мольбою Чашу, неподвижное небо ожидает. Иисус, в знак согласия, простирает крестообразно руки словно желая обнять вселенную. Тогда Сыны Божии склоняются ниц и сонм ангелов с длинными крыльями и опущенными глазами возносит сверкающую Чашу к светящемуся небосводу. "Осанна!" разносится от неба и до неба в невыразимо нежных звуках… А Он после того погружается в темную бездну…
Вот что должно было происходить в духовном мире, в недрах Бога Отца, где празднуется мистерия вечной Любви и где круговороты светил проносятся как легкие волны. Вот что Он должен совершить, вот для чего Он родился, ради чего боролся до этого дня. И тогда Им снова овладело великое решение, постигнутое в минуты экстаза Его божественным сознанием во всей полноте.
Он решился: чаша должна быть испита до дна. Он пробудился на дне бездны, на рубеже мученичества. Все сомнения исчезли; час пробил, небо заговорило, земля стонала о помощи.
После этого Иисус спустился по долине Иорданской и направился к Иерусалиму.