Подземный Венисс

— Голлукс, он знает.

— Нужно идти туда? — Мужчина указал в ту сторону, в какую шел прежде.

— Нет.

Мужчина лукаво покосился на Иоанна Крестителя:

— Ага, значит, туда? — и ткнул пальцем в обратном направлении.

— Нет.

Шадрах указал в противоположную от моря сторону, где высились горы.

— Нет.

— Говорю тебе, он сам не понимает, что несет! — прошипел сурикат.

— Осталось только море, Голлукс.

— Голлуксу известно, что никакого моря нет.

— Совсем спятил, — встрял Иоанн Креститель. — Прикончить бы его! Правда, лучше убей! — Он попробовал укусить своего спутника за руку.

Шадрах и ухом не повел.

— Что это значит? — спросил он у Голлукса.

— Это не море. Это рот существа, которое держит в себе Квина. Посередине рта вы его и найдете. Я — Голлукс. Голлукс — порочное место, но не порочный Голлукс.

— Хватит уже, — зашипел сурикат, — не слушай ты его.

— Молчи, Иоанн, — отрезал человек и вновь обратился к Голлуксу: — Знаешь, как туда добраться?

— Пешком. Шагайте по воде. Если вам известен путь.

— А тебе он известен?

— Да.

— Проводишь нас?

— Я — Голлукс, который делает, что хочет. Но Голлуксу приятно оказать услугу тем, кто спас Голлукса из порочного места.

В этот миг утомленная карта, описав широкую предсмертную дугу, приземлилась у ног мужчины. Ее состарившееся тельце покрыли морщины и трещинки. Сияние окончательно потухло. И все-таки Шадрах за всю свою жизнь не встречал ничего прекраснее.

Глава 8

Шадрах смотрел на мерцающие волны. Ему не очень хотелось вручать свою судьбу в лапы незнакомой твари, однако что еще оставалось? Карта умерла. Иоанн Креститель тоже умирал. Мужчина мог бы шагать по берегу до бесконечности, но так и не достичь цели. По дороге его в любую минуту могли растерзать создания Квина. А двадцатью четырьмя уровнями выше ждала Николь.

— Голлукс, — произнес мужчина с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал, — показывай дорогу. Я за тобой, только иди впереди.

Тот повернулся и пошел прямо в море. Вскоре тело скрылось в волнах, торчала одна лишь голова на стебельке шеи. И вот когда ему оставалось утонуть или отрастить жабры, Голлукса начало поднимать, и он оказался целиком над водой.

— Чтоб мне провалиться, — сказал Шадрах.

Иоанн Креститель фыркнул.

— Идиот, здесь нет никакого чуда. Разве не видишь?

— Плевал я на чудеса; это больше, чем я или ты могли представить.

Голлукс побегал по воде, чтобы определить безопасные границы перемещения. Теперь и Шадрах разглядел под его ногами гладкую темную поверхность в форме крыла. Над волнами раздался пронзительный голос:

— Голлукс говорит, идите быстрее! Сейлбер долго не ждет.

— Иду! — крикнул мужчина и бросился вперед, поднимая брызги.

Теплая, очень плотная вода казалась почти живой. Сурикат остервенело грыз мужчине руку беззубыми деснами, плевался и вопил:

— Он нас убьет! Он врет!

Пока на полпути, по лодыжки в воде, Шадрах не остановился, чтобы засунуть Иоанна Крестителя в карман.

Строго говоря, сейлбера нельзя было назвать лодкой (впрочем, мужчина настолько свыкся с чудесами, что настоящая лодка изумила бы его куда больше); скорее он походил на длинного тонкого мускулистого осьминога с чудовищно гигантским плавником и фосфоресцирующими фарами вместо глаз. Кончики его «крыльев» извивались, создавая маленькие водовороты. Крепкая спина даже сквозь ботинки напоминала наждак. Сейлбер скользил по волнам бесшумно, без видимого трения (не то что подземный поезд), а в это время Шадрах шатался, пытаясь удержать равновесие. Потом он приноровился к ежеминутным изменениям курса с поправкой на турбулентность и расслабился.

Теперь, когда не нужно было напрягаться, чтобы устоять на ногах, мужчина сумел рассмотреть окрестности, да и весь распахнувшийся вокруг мир тридцатого уровня. Темный воздух отличался особой легкостью: наверняка здесь никогда не собирались тучи. Сумрак на все лады менял свои оттенки, переходя от сизого холмистого фона к поблескивающей кромке прибоя, к синеватым подтекам неба, наконец, к зеленоватому и, казалось, воистину бескрайнему морскому простору. К аромату соленой пены примешивался крепкий дух подводной живности, сладкое зловоние падали, да еще откуда-то издали, словно эхо запаха, веяло сгоревшей ржавой техникой. Что сталось бы с этим миром, пролейся сюда хотя бы луч света? Может, он съежится и умрет — или же восстанет, чтобы навеки поглотить солнце?

Голлукс ровно стоял на голове сейлбера, за которой тянулись две пенные дорожки. Жидкие волосенки четырехпалого существа колыхались на усилившемся ветру. Вода громко булькала. Сейлбер шумно рассекал волны. А Голлукс помалкивал.

Когда линия берега канула в безвестную мглу, Шадрах полюбопытствовал:

— Что, если наша «лодка» надумает нырнуть?

— Тогда, считает Голлукс, мы утонем.

Мужчина устроился поудобнее, то есть попросту уселся на спине сейлбера.

— А есть такая вероятность?

— Только если сейлбер надумает нырнуть.

Шадрах прикинул и решил, что спутник над ним издевается.

Некоторое время спустя мужчина услышал далеко впереди стук барабанов.

— Голлукс? Это что за шум?

— Горько признаться, Голлуксу это неизвестно. Но Голлукс думает, мы скоро все узнаем.

— Очень мудрое замечание.

— Голлукс не мудрый. Голлукс есть Голлукс. Не больше того. И не меньше…

В конце концов открытый морской простор загромоздили большие, быстро плывущие плоты, на которых высилось что-то вроде соборов. Барабанный бой усиливался, вскоре от него уже болело в ушах. Когда над головой выросли первые шпили, стало видно: флотилией управляют исключительно сурикаты. Шадрах достал свою бляху и снова присел, потому что сейлбера начало покачивать на серьезных волнах.

— Они-то откуда взялись? — произнес человек. — Это не опасно?

— Голлукс говорит, обычно плоты носятся по течению, повинуясь ветру. А сегодня они стремятся к берегу. Не знак ли это опасности? — спрашивает себя Голлукс. Голлукс не чувствует никакой угрозы лично для себя, но не может судить о ваших чувствах…

— Спасибо. Тебе, как всегда, удалось рассеять все мои страхи.

Даже вопреки недоброму предчувствию, Шадрах проникся благоговением и восхищением, глядя на проплывающие мимо обсидиановые храмы со строительными лесами. Вокруг суетились тысячи сурикатов самого разного роста и вида, самой разной масти — от белой до ржаво-рыжей, мохнатые и щетинистые, с висячими и вывернутыми ушами, — и никто не взглянул со своего нашеста вниз; все пристально смотрели на берег, так что Шадраху стало не по себе. Казалось, этими напряженными взглядами сурикаты желали еще быстрее подогнать плоты к цели. От мускусного запаха мужчина расчихался. Сердце у него ослабло, и он готов был поддаться страху, свернуть назад, но тут перед глазами возник образ Николаса. Шадрах продолжал держать перед собою бляху, точно боевой щит.

Сурикаты не говорили ни слова — ни ему, ни друг другу. Окидывая взглядом шпили, леса и широкие гладко струганные доски между плотами, мужчина не находил ни одного подвижного матроса. Нет, все стояли и молча смотрели. Огни, пылающие в сердцевинах нежно качающихся на волнах городов, плевались искрами и стекали потоками по желобам; на них не обращали внимания. Разило раскаленным добела железом, шумели исполинские моторы, помогая флотилии держаться на плаву…

Скользя между плотами, Шадрах увидел то, чего не заметил прежде, обманувшись неподвижностью их команд: со шпилей и подмостков, похожих на почернелые скелеты гигантского зверя, спускались петли, свитые из веревок, проводов и гибкой проволоки, а в петлях качались сотни ганешей и прочих не-сурикатов. Безжизненные, обмякшие тела висели прямо, головы покоились на вытянутых шеях, точно во сне.

Итак, молчание не было связано с появлением Шадраха. Мужчина вдруг почуял разлитый в мертвой тишине сильный и настороженный страх.