Подземный Венисс

Губы мужчины изогнулись в мрачной усмешке. Теперь ясно, как ему следует поступить. Нет ничего проще — или безумнее. Нужно ее украсть. Броситься в подземелье и на руках вынести любимую на поверхность…

Шадрах распечатал номер клиента, спрятал в карман плаща и вернулся в главное помещение, где поджидал его Квин.

Дистанционный вариант сидел, вывернув голову набок, чтобы лучше видеть. Его ледяные голубые глаза и беспощадная ухмылка издевались над наивностью Шадраха. Ресницы слабо дрожали. Мужчине вдруг представились тысячи футов каменной тверди, отделявшие его от настоящего Квина, и голова закружилась, а сердце похолодело от ужаса перед столь чудовищной силой контроля.

— Ну как, навестил ты Леди Эллингтон? — произнес Квин.

Напевный голос. Ворчание разбуженных зверей за стеклом. Пурпурные пауки, танцующие на ниточках, точно марионетки.

— Да. Повидал.

— Твои ожидания оправдались?

— Я ничего не ждал.

— Уже влюбился?

— В Леди Эллингтон? Нет.

Дистанционный вариант жутко осклабился, сказал:

— А, ну хорошо, — и замолчал.

Шадрах подождал, пока голова опять опустится на стойку. И пошел мимо аквариумов с тварями, мутантами, жалкими кучками хромосом, каждая из которых пристально провожала его глазами.

Дверь квартиры Николь оказалась полуоткрыта. Черви отчаяния разъедали всякие мысли; изнурительным усилием воли мужчина подавил его, чтобы задаться важным вопросом: неужели Квин убил ее намеренно? Или кто-нибудь выкрал Николь ради органов и случайно продал ему? Подземная тьма исподволь застилала разум. С этой минуты Шадрах стал ищейкой. И захлопнул за собой дверь.

Внутри он обнаружил разбитый аквариум и дохлых рыбок, чьи неподвижные тушки лежали на полу красивыми узорами. Вонь стояла страшная. Чуть поодаль на ковре темнело пятно. Мужчина присел на корточки, потрогал его. Палец остался сухим. Кровь? Вино? Соус для спагетти?

Шадрах обследовал рыбок. Часть из них была наполовину съедена, покусана острыми зубами. Клочья шерсти среди смрадных тушек наводили на мысль о сурикатах. Может, эти существа побывали здесь? Сыщик принюхался. Если так, вонь тухлой рыбы скрадывала их запах. Кушетку недавно двигали: глаз еще различал следы от ножек на ковре. В левом углу под подушкой был аккуратно спрятан лазерный пистолет — блестящая, совсем новая модель. Мужчина оставил его на месте, но вытащил собственный. Тишина начинала действовать на нервы. Под кушеткой обнаружилось еще одно загадочное красное пятно. Шадрах не стал с ним возиться.

Обходя комнату в обратном направлении, новоявленный детектив заметил следы, которых не мог оставить, когда осторожно входил, — грубые вмятины на ковре, грязные отпечатки.

Мужчина направился в кухню. На столе гнило пять манящих крабов: пересохшие стебельчатые глазки, красные, потрескавшиеся клешни.

Оставалась спальня. Дверь была заперта. За ней таились воспоминания — долгие ночи, проведенные за разговорами и любовью, любовью и разговорами, которые в конце концов сливались в одно, как и разгоряченные тела. Вдруг ее труп там, на кровати?

Шадрах против воли нажал на кнопку. Дверь заскользила в сторону. Спальня была пуста. Мужчина сел на постель. Никаких следов насилия или борьбы. Пошарил под кроватью. Ничего.

Он уже собирался в гостиную, когда из платяного шкафа донесся тихий шорох и стон. Шадрах беззвучно приблизился. Приложил ухо к двери. Ничего… И все-таки… Мужчина рванул на себя створку, прицелился прямо по центру… Вполне нормальный шкаф, на дне куча обуви и потрепанные мягкие звери — старинная забава, Николь много лете ними не расставалась. Шадрах опасливо раздвинул одежду, направив пистолет на заднюю стенку. Из темноты ничего такого не выскочило. И тело не вывалилось из сумрака.

Мужчина посмотрел на игрушки. Медвежонок, кролик, сурикат. Шадрах аккуратно приставил дуло пистолета к затылку последнего.

— Шевельнешься, и ты покойник.

— Рыбеецццсссс, — полузадушенно прошипело существо, безудержно содрогаясь.

Шадрах отступил, не опустив пистолета, но продолжая держать его у виска врага. Лицо суриката сморщилось в ожидании выстрела.

— Рыбеецццсссс хороший, — отстраненно промолвил зверь, глядя перед собой остекленевшими глазами.

Еще бы им не остекленеть, когда левая часть его тела была растерзана и прижжена лазером.

— Николь. Ты знаешь Николь?

Сурикат ухмыльнулся, пустив изо рта кровавые пузыри, и уставился на мужчину.

— Ей уже рыбка не нужна.

Шадрах наконец распознал, какой перед ним подвид: модель городского убийцы-наемника. Квин собирался продавать их шпионским агентствам примерно полудюжины городских правительств. Здесь-то зачем эта тварь?

— В принципе ты бы легко отделался, — сказал мужчина. — Если бы я на тебя не наткнулся.

— Сэээээр? — отозвался сурикат, почти завалившись набок.

Шадрах отступил еще на шаг, не отводя дула от его головы.

— Я о том, что у тебя в башке полно умного железа, — пояснил мужчина.

И сжег суриката дисперсионной волной, оставив только шею и голову, которая рухнула на кучу пепла. На лице запечатлелось изумленное выражение, словно обреченное замереть навсегда.

Раздался страдальческий обескураженный вопль:

— Рыбееццццссссс!

Мужчина аккуратно подобрал уцелевший орган за гибкое ухо и перенес на кухню. Головы наемников создавались таким образом, чтобы в случае чего несколько дней существовать отдельно от тела. Пусть даже в шоке, даже страдая нарушением ориентации, а то и с поврежденным мозгом, сурикат еще мог пригодиться. Он еще мог послужить подходящим орудием мести.

Отыскав на кухне простой клей, Шадрах намазал им обожженный срез на шее суриката. Зверь оглушительно стонал и плевался. Мужчина обшарил ящики, нашел небольшое блюдо, приложил к нему отсеченную голову и подержал обеими руками, давая клею застыть.

Потом уставился в глаза сурикату, пронзительные, сверкающие от боли, и сказал:

— Мне по хрену, как тебя звали раньше. Теперь будешь Иоанном Крестителем, сукин ты сын.

Некстати захихикал — и резко оборвал смех, потому что вдруг ощутил, сколько в нем кроется гнева, злости, которые любой ценой надо было сдерживать до поры до времени. Всему свое место.

Сурикат ответил:

— Я тебя прикончу. Своими зубами раскушу твои глаза.

Тогда Шадрах воспользовался кухонным прибором (кто-то умный назвал эту штуку «все-в-одном») и, превратив его в клещи, вырвал зверю все зубы. Тот перенес и это последнее унижение, вскрикнув лишь раз или два. Затем мужчина заткнул кровавую течь во рту, запихав туда посудную тряпку, словно кляп, и тварь успокоилась.

— Сволочь, — произнес Шадрах. — Думаешь, ты лучше чудиков, которые ошиваются по пустырям? Думаешь, ты больше, чем обычная мудреная машинка?

В одном из ящиков лежали целлофановые пакеты. Мужчина выбрал самый вместительный, опустил туда суриката, запихал пакет в огромный карман плаща и сообщил:

— Так, Иоанн Креститель, мы идем под землю. По-моему, здесь, на свету, мне больше делать нечего.

Шадрах поел в кафе в районе Канала, не обращая внимания на придушенный скулеж из кармана и косые взгляды официанта. Разум сверхъестественно прояснился, как если бы мужчине наконец удалось избавиться от мусорных залежей прошлого.

Великая стена, окружившая город, запечатлелась перед глазами почти как под микроскопом. Казалось, достаточно было слегка прищуриться, и мужчина сумел бы различить каждую царапину, каждую щербину на ее слепой, иссеченной временем поверхности. Мигающие под палубой кафе фонарики вспыхивали так, как ему никогда не доводилось видеть: оранжевые полыхали языками костра, голубые — дразнили небо, готовое в любую секунду раздавить его своей необъятностью.

Ветер с моря доносил такое многообразие ощущений, что можно было жить одним дыханием: соль обжигала лицо и, конечно же, слабо пахло пеной, но была еще подспудная сладость, схожая с любимыми духами Николь. Неужели эта самая сладость постоянно витала в воздухе, а Шадрах и не замечал?