Страница 8 из 14
Сильно ударившись о землю, Просперо на мгновение потерял сознание, а когда очнулся, понял, что идет за человеком в оранжевом и несет в каждой руке по пакету. Человек изредка оборачивался и молча указывал, куда следует идти.
И вот они подошли к одному из бараков. Дверь была открыта. Человек поманил Просперо рукой и вошел внутрь.
Было темно. Просперо споткнулся обо что-то и больно ударился головой. Человек взял Просперо за руку и осторожно повел за собой. Постепенно глаза привыкли к темноте, и Просперо ясно понял, что это вовсе не концлагерь. Они шли по длинному узкому коридору, по обе стороны которого располагались аккуратно покрашенные двери.
– Сюда, – сказал человек и открыл одну из дверей.
– Приятель, так как насчет пихармистов?
– Вот тут и будешь.
Просперо удивленно поднял брови.
– Чего надо будет, свисни. Придут.
– Пихармисты?
Человек мягко взял Просперо за руку и ввел в комнату. Комната была просторная и хорошо обставленная. Из узкого окна на потолке лился тусклый свет.
– Сюда, – сказал человек и усадил Просперо на кровать, тот попробовал встать, но не смог.
Он неожиданно почувствовал, что не хочет вставать, день выдался тяжелым, и одно воспоминание о нем вызывало тупую боль в голове.
– Вот так, – сказал человек и ушел.
Просперо лег на кровать, не раздеваясь, глаза моментально закрылись, но головная боль не проходила. Какие-то обрывки мыслей копошились в голове, не находя выхода, он попробовал разобраться в этом хаосе, но были понятны лишь отдельные слова, которые никак не желали выстраиваться в связные, осмысленные предложения. Помучившись, наверное, очень долго, Просперо неожиданно очнулся от странного забытья, навалившегося на него, и понял, что уже давно во весь голос орет: "Никогда!"
Было еще темно. Сквозь окошко в комнату проникал слабый свет звезд, и Просперо вдруг почувствовал, что с каждой минутой ему становится все радостнее. Волна неосмысленного счастья затопила его, и он, ничего не понимая, радовался этому. Каждая клеточка его тела радовалась чему-то своему, и весь он трепетал и никак не мог совладать с собой.
Он понял, что никогда в жизни еще не был так счастлив. Пусть для этого нет особых причин, пусть был тяжелый день – не это главное – он вдруг понял, что впервые в жизни испытал настоящее счастье. И это счастье, наполнившее его – не преходящее, внешнее, а истинное, внутреннее… Он понял, как смешны его попытки разобраться в непонятном и найти логические связи там, где их нет и в помине.
Неожиданно ему захотелось петь. И слова песни возникли в его голове, как бы сами по себе. Можно было подумать, что он их сам сочинил, или знал их с раннего детства.
"Кругом земля родная,
И мы стоим на ней.
Туман над Городищем
Сильней, сильней, сильней…"
– Туман над Городищем сильней, сильней, сильней, – вырывалось из него вновь и вновь. Он орал так, выкладываясь на полную катушку, пока окончательно не обессилил. И только тогда пришел в себя.
Лежал он почему-то не на кровати, а в углу, судорожно поджав ноги, потный, взбудораженный, испуганный.
Где-то за стеной что-то пилили, кто-то кричал.
Просперо перебрался на кровать и затих. Ему ужасно хотелось спать, глаза слипались, но что-то мешало.
Это ведь была истерика, подумал он, и по телу пробежала судорога.
Он долго лежал и смотрел на чистую серую стену перед собой, пытался успокоиться, и когда это ему удалось, и сон, наконец, пришел, в дверь постучали.
– Кто? Кто там? – крикнул Просперо, вскакивая с кровати.
Никто не ответил, но стук повторился.
– Сейчас, сейчас, – сказал он и почувствовал, как трясутся колени, и слегка кружится голова.
Глава 5
Откуда-то издалека, неясно, сверху ли, снизу, доносился слабый, но настойчивый шум. Что это? Так скрипят деревья в безветренную погоду, точно так шумит снег, когда хлопьями падает на землю. Муут приоткрыл глаза. Что-то молочно-белое, расплывчатое нависло над ним.
Присмотревшись, он понял, что это хорошо отштукатуренный потолок. Значит, он в помещении. Странно, подумал Муут. Он попытался вспомнить, что с ним случилось. Вспомнил, что куда-то долго шел. День шел, ночь… Потом что-то яркое и пьянящее, потом краски слились в единое, в какой-то мутный поток, потом все вокруг закружилось, все быстрее, быстрее и тут – что-то резкое и непреодолимое, словно толчок и, уже надолго, очень надолго стало темно и безразлично. И расплывчато, как этот потолок…
Муут глубоко вздохнул и почувствовал себя лучше. Немного приподняв голову, он увидел, что лежит в широкой, просторной постели. Снова послышался легкий, почти незаметный шорох. Муут покосился влево. Рядом с ним, мирно свернувшись клубком, спала какая-то женщина.
Что за чертовщина, подумал Муут. Где я?
Он сделал резкое движение, пытаясь встать, но тупая боль в затылке тут же уложила его обратно. Перед глазами пошли фиолетовые круги. Боль проходила медленно, так медленно, что Муут в бессилии скрежетал зубами. Но, наконец, стало немного легче. Муут с тревогой и интересом посмотрел на женщину. Были видны лишь лицо и руки поверх одеяла. Женщина была привлекательна – черные, как смоль, волосы, разбросанные по подушке, правильные черты лица. И удивительно белая кожа. Любопытно, подумал Муут. Приступ боли отнял у него, и без того ослабленного, немало сил, и теперь он чувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой – все тело стало словно ватным, появилась страшная усталость. Муут закрыл глаза и заснул.
Когда он проснулся, было уже далеко за полдень. Муут встал, осмотрелся. На нем была длинная белая рубаха, ноги обмотаны на странный манер. Комната, где он спал, была небольшая, стены бревенчатые. Мебели почти не было – кроме кровати, два стула, грубый деревянный стол. На стенах висели убогие предметы домашней утвари. Женщины в комнате не было. Потягиваясь от легкого головокружения, Муут вышел в прихожую. Здесь было грязно, по углам разбросаны неуклюжие и непонятно для чего сделанные инструменты.
Судя по всему, здесь занимаются земледелием, подумал Муут.
Толкнув скрипучую дверь, он вышел во двор. Посреди двора лежали здоровенные бревна. Муут огляделся – леса нигде не было видно. Кто их сюда притащил? – подумал он. В тени небольшого сарая, около плетня сидел дряхлый старик и меланхолично курил длинную трубку. Муут подошел к нему. Старик поднялся ему навстречу. На обтянутом сухой кожей лице появилось подобие улыбки. Старик положил свою руку Мууту на плечо.
– Меня зовут Эпба Муут, – сказал тот. – Мне нужно идти. Скажите, где я?
Старик неторопливо затянулся.
– Куда ити? Некуда больсэ ити.
– Мне нужен Бвана-Тэ. Мне нужно его найти.
– Куда ити? Я – Бвана-Тэ. Некуда ити, – сказал старик и уставился на Муута бесстрастным взглядом.
– Это очень хорошо. Я из Объединенной Лиги. Мне сказали, что вы можете помочь найти Поставщиков. Мне очень нужно встретиться с Поставщиками, – у Муута заблестели глаза.
Старик на время замолчал. В руках у него был посох. Он ковырял им землю у ног, видимо, о чем-то размышлял. Наконец, он поднял глаза.
– Нету больсэ Постасиков…
– То есть как это нету?
– Нету. И Лига твой больсэ нету. Лопнул Обединены Лига.
Муут побледнел.
– Послушай, старик. Что ты несешь? Ты думаешь, что ты несешь?
Бвана-Тэ помолчал. Потом протянул какую-то бумажку. Муут поднес ее к глазам и прочитал: "Объявление
Назначенная на вторник эвакуация Объединенной Лиги переносится на пятницу."
Мууту ужасно захотелось вырвать у него посох и ударить им как следует по этой старой голове с хитрыми, спокойными глазками, но он сдержал себя. К тому же и сил не было.
Может, старик путает, подумал Муут. Или врет. Но зачем ему это?
– Ты серьезно? – спросил Муут. – Ты ничего не путаешь?
Старик молчал.
– Тогда я пойду обратно. Очень жаль, что ты не смог мне помочь. Как мне отсюда выбраться?