Богохульство

Долби прошелся пальцами по клавиатуре, и сверхъестественный звук немного усилился.

– Девяносто шесть, – произнес он.

– Энергия – семнадцать целых четыре десятых тераэлектрон-вольт, – сказала Чен.

– Девяносто семь… девяносто восемь…

Воцарилось напряженное молчание, нарушаемое лишь гудением откуда-то из-под земли. Казалось, вся гора вокруг поет странную песню.

– Пучки по-прежнему сфокусированы, – произнесла Чен. – Энергия – двадцать два целых пять десятых тераэлектрон-вольт.

– Девяносто девять.

«Изабелла» заголосила еще громче, еще звучнее.

– Секундочку, – сказал Волконский, горбясь над уставленным чудо-компьютерами рабочим столом. – «Изабелла»… как будто терять скорость.

Долби резко повернул голову:

– Оборудование в полном порядке. Глючат твои компьютерные программы.

– Да нет, с программами никакие проблемы, – пробурчал Волконский.

– Подождите-ка, – сказала Мерсер. – Может, все же возникла миниатюрная черная дыра?

– Нет, – ответила Чен. – Излучением Хокинга здесь и не пахнет.

– Девяносто девять и пять, – произнес Долби.

– А у меня двадцать два и семь, – сообщила Чен. – И выброс заряженных частиц.

– Каких? – спросил Хазелиус.

– Неизвестных резононов. Взгляните.

По обе стороны цветка, изображенного на мониторе, запульсировали красные лопасти, похожие на огромные уши клоуна.

– Жесткое рассеяние, – сказал Хазелиус. – Может, это глюоны. И гравитон Калуцы-Кляйна.

– Нет, исключено, – возразила Чен. – При такой-то энергии?

– Девяносто девять и шесть.

– По-моему, разумнее остановиться, Грегори, – сказала Мерсер. – Происходит слишком много странного.

– Неизвестные резононы… Само собой, – произнес Хазелиус обычным голосом, однако будто отделившись от остальных. – Мы же ступили на неизведанную территорию.

– Девяносто девять и семь, – сказал Долби. В своей машине он не сомневался ни капли и мог запустить ее на полную мощь, а если потребуется, даже выйти за допустимые пределы. Задумываясь о том, что в эти минуты они расходуют почти четверть энергии, вырабатываемой плотиной Гувера, он поеживался от волнения. Вот почему приходилось ставить эксперименты посреди ночи – в это время энергорасход в округе был минимальный. – Девяносто девять и восемь.

– Происходит некое совершенно неизученное взаимодействие! – воскликнула Мерсер.

– Чего тормозить, дурень? – закричал Волконский на свой компьютер.

– Нет… мы и правда имеем дело с теорией Калуцы-Кляйна, – произнесла Чен. – Невероятно!

На экране с цветком возникли помехи.

– «Изабелла» как-то странно себя вести, – заметил Волконский.

– В каком смысле? – спросил Хазелиус, сидя в своем кресле посреди центра управления.

– Будто ехать по ухабам.

Долби поднял глаза к потолку. Волконский действовал ему на нервы.

– У меня все идет как надо. Системы работают исправно.

Волконский суетно впечатал какую-то команду, выругался по-русски и шлепнул ладонью по монитору.

– Грегори, ты не думаешь, что необходимо сбросить мощность? – спросила Мерсер.

– Подождем еще минутку, – отозвался Хазелиус.

– Девяносто девять и девять, – сказал Долби.

Предельное напряжение, казалось, стало осязаемым. Один Долби сохранял обычное спокойствие.

– Я согласен с Кейт, – произнес Волконский. – Говорю же: «Изабелла» странный. Надо сбросить мощность.

– Всю ответственность я беру на себя, – сказал Хазелиус. – Ничего сверхъестественного, на мой взгляд, еще не происходит. Информационный поток со скоростью десять терабит в секунду немного замедляет ход, только и всего.

– Только и всего?

– Мощность – сто процентов, – объявил Долби с нотками удовлетворения в невозмутимом голосе.

– Энергия пучков – двадцать семь целых тысяча восемьсот двадцать восемь десятитысячных тераэлектрон-вольт, – сообщила Чен.

Помехи пошли и по компьютерным мониторам. Кабинет наполнился еще более звучным пением, доносившимся неизвестно откуда. Цветок на визуализаторе исказился и разросся. Посередине возникла черная точка, будто дыра.

– Ого! – воскликнула Чен. – Данные исчезают.

Цветок задрожал. По нему поползли темные полосы.

– Кошмар! – закричала Чен. – Я не шучу – информация пропадает!

– Это нельзя, – ответил Волконский. – Информация не может пропасть. Исчезает частицы.

– Подождите-ка. Частицы тоже не могут исчезнуть.

– Но исчезает.

– Нет ли проблем с программным обеспечением? – спросил Хазелиус.

– Никакие проблемы, – громко ответил Волконский. – Дело в самой машине.

– Да пошел ты, – пробормотал себе под нос Долби.

– Грегори, «Изабелла» на пределе возможностей, – сказала Мерсер. – Надо сейчас же снизить мощность.

Черная точка на экране стала расти и поглощать цветок. Ее яркие разноцветные края судорожно вибрировали.

– Полное безумие, – пробормотала Чен. – По-моему, время и пространство делают немыслимый крен. Такое впечатление, будто это центр черной дыры или что-то вроде того. По-видимому, мы и впрямь ее создали.

– Исключено, – вступил в разговор математик, Алан Эдельштайн, который все это время тихо сидел за столом, корпя над подсчетами. – Нет никаких признаков излучения Хокинга.

– Клянусь, возникла дыра! – воскликнула Чен.

На экране, отображавшем в реальном времени ход работы, проносились, точно поезд-экспресс, символы и цифры. С самого большого верхнего монитора исчез дрожащий цветок, полностью поглощенный чернотой. Внезапно во мраке возникло призрачное движение, напоминавшее парящую в ночи летучую мышь. Долби в изумлении уставился на экран.

– Черт! Грегори, да скиньте же мощность! – закричала Мерсер.

– «Изабелла» не принимать информацию! – объявил Волконский. – Выходить из-под контроля!

– Попробуй удержать ее хотя бы на минутку, – велел Хазелиус. – Сейчас мы что-нибудь придумаем.

– Ушла! – воскликнул русский, резко поднимая руки и откидываясь на спинку стула с выражением полной растерянности на узком лице. – Связь с «Изабеллой» больше нет!

– А мои приборы до сих пор показывают, что все в пределах нормы, – сказал Долби. – По-видимому, произошел серьезный сбой в программном обеспечении, только и всего. – Он вновь посмотрел на визуализатор. В черноте возникало новое изображение. Настолько необыкновенно прекрасное, что в первые мгновения было невозможно трезво раздумывать, что это. Долби огляделся по сторонам. На экран больше никто не смотрел – все изучали приборные панели и компьютерные мониторы. – Эй! Взгляните… Кто-нибудь понимает, что происходит? – спросил он.

Ответа не последовало. Все были слишком заняты своими делами. Диковинное пение не смолкало.

– Послушайте, я ведь всего-навсего инженер, – сказал Долби. – Объясните же мне, гении-теоретики, что это такое? Алан… по-твоему, это в порядке вещей?

Алан Эдельштайн поднял глаза и рассеянно взглянул на большой экран.

– Всего лишь случайные данные, – пробормотал он.

– Случайные? Что ты имеешь в виду? Изображение обретает какую-то форму!

– Компьютеры вышли из строя. Конечно, это случайные данные, что же еще?

– Я бы в жизни не назвал это случайностью. – Долби впился в изображение взглядом. – Оно двигается. Там что-то есть, клянусь. Почти живое… Такое чувство, что ему вздумалось выпрыгнуть. Грегори, взгляни!

Хазелиус посмотрел на экран и на миг замер в изумлении.

– Рей? Что это с визуализатором?

– Понятия не имею. Послушайте, а мне поступает совершенно упорядоченный поток данных от детекторов. По-моему, «Изабелла» работает вполне нормально.

– Что означает картинка на экране?

Чен взглянула на большой монитор, и ее глаза расширились.

– Боже… Не знаю.

– Оно движется, – произнес Долби. – И как будто… приближается.

Детекторы продолжали петь.

– Рей, да это же пустая информация, – сказал Эдельштайн. – Компьютеры накрылись… Зачем обращать на это столько внимания?

– Это не бессмыслица, – пробормотал Хазелиус, не сводя с монитора глаз. – Майкл, а ты что думаешь?