Богохульство

– Следующий запуск запланирован на среду, ровно в полдень. Попрошу каждого из вас в оставшееся время сосредоточить на своих задачах максимум внимания.

Хазелиус сел. Все взяли ножи и вилки, и разговоры мало-помалу возобновились. Когда беседа потекла оживленнее, Форд тихо произнес:

– Привет, Кейт.

– Привет, Уайман. – По взгляду Кейт было сложно что-либо понять. – Никак не ожидала тебя здесь увидеть.

– Ты замечательно выглядишь.

– Спасибо.

– Заместитель руководителя. Звучит внушительно. – Изучая ее досье, Форд в некотором смысле чувствовал себя извращенцем, но ничего не мог с собой поделать и вчитывался в каждое слово. Жизнь Кейт с тех пор, как они расстались, складывалась отнюдь не благополучно.

– А ты? Почему махнул рукой на работу в ЦРУ?

– С ЦРУ покончено.

– Теперь занимаешься антропологией?

– Да.

На том разговор и прекратился. Звук ее голоса, его напевность, живость, даже едва заметная шепелявость взволновали Форда сильнее, чем привлекательная наружность. Перед его глазами вновь воскресли воспоминания. Смешно, ведь они расстались сотню лет назад. У Форда за это время было с полдюжины романов и законный брак. К тому же они разошлись с Кейт не тихо и мирно, не предложили друг другу остаться друзьями, а наговорили такого, чего вовек не забудешь.

Кейт отвернулась и завела беседу со вторым соседом. Форд, глубоко погруженный в мысли, сделал глоток вина. Память перенесла его в тот день, когда он впервые увидел Кейт в Массачусетском технологическом институте. Как-то раз, придя после занятий в библиотеку, он отправился на поиски тихого уголка и заметил лежащую под столом девушку. Зрелище, само собой, поразило его необычностью. Стройная и свеженькая, с тонкими чертами лица, которые свидетельствовали о смеси азиатской и европейской кровей, она спала, подложив под щеку руку, и походила на отдыхающую газель. Длинные блестящие волосы рассыпались по ковру. Ямка у основания ее белой шеи показалась тогда Форду чрезвычайно эротичной. Он бесстыдно рассматривал девушку, упиваясь безмятежностью и красотой ее сна. Прикоснуться к ней он даже не думал, а просто разглядывал каждую ее черточку.

На щеку незнакомке села муха. Девушка приподняла голову, распахнула темно-карие глаза и взглянула прямо на Форда. Он почувствовал себя правонарушителем, застигнутым на месте преступления.

Она покраснела и неловко выползла из-под стола.

– Чего тебе?

– Мне показалось, тебе плохо, – пробормотал Форд.

Ее взгляд потеплел.

– Да, странно, наверное… – смущенно пробормотала она. – Лежу себе на полу… Обычно в это время тут никого. А мне, чтобы взбодриться, достаточно подремать минут десять.

Форд заверил ее, что он всего лишь испугался за ее здоровье. Она, будто между прочим, сказала, что, прежде чем засесть за учебники, сходит и выпьет двойной эспрессо. Он ответил, что тоже не откажется от чашечки. Так и состоялось их первое свидание.

Они были слишком разные. Отчасти поэтому, наверное, и понравились друг другу. Кейт родилась и выросла в небольшом городишке, в небогатой семье. Форд был представителем столичной элиты. Она слушала «Блонди», он любил Баха. Она, бывало, курила марихуану, он не признавал наркотиков. Он был католиком, она – завзятой атеисткой. Он умел быть сдержанным, она слыла бунтарем, даже сорвиголовой. На втором свидании не он, а она первая его поцеловала. И при всем при этом ей среди студентов удавалось быть лучшей из лучших. О ней отзывались почти как о гении. Ее блестящий ум пугал и вместе с тем притягивал Форда. Она была одержима идеей познать суть человеческой природы, смело выступала против несправедливости, участвовала в демонстрациях и писала письма редакторам газет. Порой они спорили на политические или религиозные темы ночь напролет. Кейт с поразительной чуткостью умела разгадывать загадки человеческой психики, хоть и высказывала свою точку зрения излишне эмоционально.

Как только Форд решил работать в ЦРУ, их отношения прекратились. Кейт придерживалась мнения, что даже самые порядочные люди, связавшись с разведывательными службами, автоматически становятся подлецами. ЦРУ она именовала не иначе как «центр распространения ужасов», причем в те минуты, когда старалась не выражаться грубо.

– Почему ты ушел из управления? – спросила Кейт.

– Что? – вздрогнув, переспросил Форд.

– Я спрашиваю, почему ты оставил карьеру разведчика. Что случилось?

Форд хотел бы ответить честно: «Потому что моя жена погибла в машине, в которую встроили взрывное устройство. Мы вместе выполняли секретное задание», – но ушел от прямого ответа.

– Не сложилось.

– Понятно. Но… твои взгляды на это дело остались прежними?

«А твои?» – мысленно спросил Форд. Кейт не изменилась: как и раньше, невзирая ни на что, без обиняков переходила к тому, что ее особенно волновало. Форд любил ее за это и ненавидел.

– Ужин потрясающий, – заметил он, пытаясь сменить тему. – Раньше ты готовила исключительно на скорую руку. Главным образом в микроволновке.

– От пицц и хот-догов я стала полнеть.

Разговор снова прекратился.

Форд почувствовал легкий тычок в ребра с другой стороны. Мелисса Коркоран держала в руке бутылку и предлагала вновь наполнить его бокал. У нее раскраснелись щеки.

– Бифштекс – просто объедение, – пропела она. – Кейт, ты умница!

– Спасибо.

– С кровью. Я такой обожаю. Но… Эй! – воскликнула она, глядя на тарелку Форда. – А ты к своему даже не притронулся!

Форд отрезал кусочек бифштекса и отправил его в рот, но почувствовал, что совсем потерял аппетит.

– Готова поспорить, Кейт тебе объясняет, что такое теория струн. Послушать занятно, однако это чистой воды домыслы.

– Темная энергия, конечно, совсем другое дело, – с нотками сарказма парировала Кейт.

Форд мгновенно почувствовал, что его соседки недолюбливают друг друга.

– Темную энергию, – невозмутимо протянула Коркоран, – открыли экспериментально. Путем наблюдений. А теория струн – это всего-навсего несколько уравнений. В ней невозможно ни что-либо просчитать, ни проверить. По сути, это не наука.

Волконский низко наклонился над столом, и в нос Форду ударил застарелый запах табака.

– Да хватит вам: темная энергия, струны! Кого они волновать? Лучше давайте спрошу, чем занимается антрополог.

Форд обрадовался, что Волконский невольно пришел ему на выручку.

– Обычно мы ездим в разные отдаленные места, поселяемся в каком-нибудь племени и задаем его представителям пропасть глупых вопросов.

– Ха-ха! – засмеялся Волконский. – Может, ты слышать и о том, что сюда, на нашу гору, собираются краснокожие? Надеюсь, они не затеял устроить вечеринку со снятием скальпов? – Он издал индейский вопль и огляделся по сторонам, надеясь, что его выходку одобрят.

– Не вижу в этом ничего смешного, – ядовито заметила Коркоран.

– Да уймись ты, Мелисса. – Волконский внезапно озлобился, вскинул голову и затряс патлами. – И без нотаций!

Коркоран повернулась к Форду:

– Иначе себя вести он не умеет. Докторскую защищал в каком-то там гадючнике.

«И тут распри, – отметил Форд. – Надо быть поосторожнее и побыстрее выяснить, кто как к кому относится».

Волконский объявил:

– По-моему, Мелисса очень уж охотно угостился сегодня вином. Впрочем, как обычно.

– Да, канеш-на, – протяжно произнесла Коркоран, имитируя акцент Волконского. – Зато, в отличие от некоторых, я не глушу на ночь водку! Za vas! – Она подняла бокал и в два счета осушила его.

– Простите, что вмешиваюсь, – профессионально спокойным голосом произнес Иннс. – Но если кому-нибудь нужно прямо теперь излить чувства, я готов предложить…

Хазелиус взмахом руки велел ему умолкнуть и строго посмотрел на Коркоран и Волконского. Воцарилась тишина, которую нарушало лишь потрескивание пламени. Волконский откинулся на спинку стула. Форд заметил, что уголки его губ нервно подрагивают. Коркоран скрестила руки на груди.

Хазелиус выждал минуту и произнес: