Речной король

Некоторые мальчики использовали инициацию, чтобы достичь собственных неблаговидных целей. Три года назад Робби Шоу забрался по пожарной лестнице в ту комнату, где теперь жила Карлин, были выходные перед каникулами, многие учащиеся уже разъехались, и Робби прекрасно об этом знал, поскольку тщательно планировал свою миссию. Робби заявил четырнадцатилетней девочке, которую избрал своей мишенью, что если она скажет кому-нибудь хоть слово о том, что он сделал, он вернется и перережет ей горло. Но, как оказалось, в угрозах не было нужды, девочка, о которой шла речь, уже на следующей неделе перевелась в школу в Род-Айленде. Робби раскритиковали за то, что он слишком далеко зашел со своей инициацией, но неофициально его смелость и способность верно избрать жертву были высоко оценены, ведь, хотя та девчонка знала, кто на нее напал, она не рассказала об этом ни единому человеку.

К сожалению, решение принять Огаста Пирса было не слишком мудрым. Весь вечер Гас упорно молчал, было невозможно догадаться, что он ощущает, лежа на сырой траве. А потом он ушел, не сказав ни слова, и остальные мальчики настороженно глядели ему вслед. Некоторые говорили, что не удивятся, если Гас Пирс отправится прямо к декану, чтобы нажаловаться на них, другие предсказывали, что он помчится прямо в город, в полицию, а может быть, просто позвонит домой и уговорит папочку приехать и забрать его отсюда. Но на самом деле Гас ничего этого не сделал. Возможно, другой человек со сходными взглядами уехал бы той же ночью, просто уложил бы рюкзак и поймал попутную машину на шоссе номер семнадцать, только не Гас, он всегда был упрямым. Наверное, еще он был самоуверенным, потому что воображал, будто может победить в этой игре.

Гас солгал Карлин о своем отце, старший Пирс не был профессором, он служил простым учителем в средней школе и по выходным организовывал детские праздники. Не желая того, Гас очень многому научился в те воскресные дни, когда угрюмо поедал именинный пирог на празднике очередного незнакомого человека. Он знал, что монета, проглоченная в один миг, не может секунду спустя снова возникнуть у тебя в руке. Птица, пронзенная стрелой, не сможет встряхнуться и снова взлететь. И в то же время он отлично знал, что некоторые узлы можно развязать одним прикосновением и что голуби отлично умещаются в коробке с фальшивым дном. Он часами просиживал с отцом за кухонным столом, глядя, как повторяется один и тот же фокус, раз за разом, до тех пор, пока то, что сначала казалось неуклюжей попыткой, не перерастало в безукоризненное умение. Всю свою жизнь Гас знал, что у любой иллюзии имеется практическое объяснение, и теперь это знание могло оказаться полезным. Получившему такое воспитание Гасу были известны некоторые возможности, на какие кто-нибудь другой мог не обратить внимания, принять как должное или просто проигнорировать. Кое в чем он был уверен: у любого запертого сундука обязательно имеется ключ.

ИГОЛКИ И НИТКА

В октябре, когда вязы растеряли все листья, а дубы вдруг все разом пожелтели, мыши, жившие в высокой траве за рекой, начали приходить в дом в поисках убежища. Девочки из «Святой Анны» часто обнаруживали их свернувшимися клубочком в ящиках шкафов или устроившимися в туфлях, оставленных под кроватью. Осы тоже прилетали в поисках тепла, было слышно, как они гудят в дуплах деревьев и внутри заборных столбов. Лес казался кружевным от зарослей куманики, которой прежде не было видно из-за зеленой листвы, дождь, если начинался, лил как из ведра. Было то время года, когда люди пребывают в тоскливом настроении, их донимают головные боли и ощущение несчастья. Сырыми утрами электрические приборы начинали бастовать. Машины не желали заводиться, пылесосы выплевывали пыль обратно, кофеварки булькали, а затем умолкали навсегда. В первую неделю месяца толпы народу в «Селене» выстраивались в очередь в ранние промозглые часы, чтобы заказать кофе на вынос, нервы у всех были напряжены до предела, и не было ничего удивительного в том, что завязывались потасовки между кем-нибудь из нормальных посетителей, терпеливо стоящих в очереди, и каким-нибудь несносным сорвиголовой вроде Тедди Хамфри, бывшая жена которого, Никки, была достаточно благоразумна и даже во времена их супружества никогда не заговаривала с ним, раньше чем он выпьет утренний кофе, особенно в темные октябрьские дни.

Однажды холодным вечером, когда лебеди на реке быстро работали лапами, чтобы вода под ними не затянулась льдом, Бетси отправились с Эриком на ужин в гостиницу «Хаддан-инн». Вечер задумывался как особенное событие и некоторое время так и шел. Они заказали ягненка и картофельное пюре, но посреди трапезы Бетси обнаружила, что просто не может есть, она извинилась и вышла на улицу глотнуть свежего воздуха. Стоя в одиночестве на крыльце гостиницы, она смотрела на Мейн-стрит, белые дома которой в догорающем свете постепенно приобретали лавандовый оттенок. Вечер был великолепный, птица-пересмешник сидела на столбе ограды и пела удивительные песни — собственные или подслушанные, не имело значения, мелодия была чудесна. Стоя на крыльце, Бетси невольно думала о том, что та давняя гроза, когда молнии гоняли людей по лугам и полям, сумела ударить и по ней, хотя она и сидела в безопасности дома. Некоторые чувства были выжжены из нее, и она никогда не сожалела об этом. Совершенно точно, у нее имелись все составляющие, чтобы ощущать себя счастливой. Чего еще ей желать, как не мужчины, на которого она сможет положиться, постоянной работы и предопределенного будущего? Почему же она ощущает такое напряжение, словно начала эту свою новую жизнь из страха, а не по собственному желанию?

По счастью, к тому времени, когда Бетси вернулась к столу, чтобы заказать малиновый бисквит и капуччино, в голове у нее прояснилось. Эта гостиница — то место, где у нее в июне состоится свадьба, а это блюда, которые будут подавать на праздничном ужине, бокалы, из которых будут пить за их счастье.

— Хорошо, что мы устраиваем торжество здесь, — сказала она Эрику, когда они уходили, но в ее голосе не было достаточной убежденности.

— Здесь не слишком скучно?

— Здесь очень по-хаддански, — ответила Бетси, и они оба засмеялись, потому что от этого слова веяло ощущением порядка и предсказуемости.

Несмотря на традиционность, гостиница была самым милым местом в городке. Номера уже были заказаны для гостей из других городов, а мать Эрика, придирчивая дама, страдающая от болей в спине, попросила найти ей самый жесткий матрас. Бетси заходила в гостиницу всего день назад, чтобы опробовать кровати, и отыскала идеально подходящую в номере на втором этаже, матрас там был такой жесткий, что, если уронить на него яйцо, оно наверняка разбилось бы.

— Как бы мне хотелось остаться здесь прямо сегодня, — сказал Эрик Бетси, когда они шли обратно в школу.

— Давай так и сделаем. Мы можем удрать после полуночи и вернуться в гостиницу. Никто не узнает. — Бетси вела палкой по металлической ограде миссис Джереми, пока вдруг не загорелся свет на крыльце. Она выбросила палку, когда миссис Джереми выглянула из выстроенного эркером окна, на ее худом лице застыло раздражение. — Ученики все время удирают. Почему бы и нам не сбежать?

К этому времени Бетси уже понимала, отчего комнаты с пожарными выходами пользуются в «Святой Анне» таким спросом; эта светловолосая девочка, Карлин, просто мастерски спускается по металлическим ступенькам после отбоя, не производя ни малейшего шума.

— Предполагается, что мы должны подавать им пример, — напомнил Эрик.

Бетси внимательно посмотрела на него, чтобы понять, не шутит ли он, но нет, на его красивом серьезном лице отражалась только тревога. Он не из тех людей, кто легкомысленно относится к своим обязанностям, и на самом деле было очень кстати, что Бетси вернулась этим вечером. Придя с ужина, она обнаружила не меньше двадцати столпившихся в темной общей комнате девчонок, которые не знали, что делать. В «Святой Анне» постоянно вылетали пробки, и никто, за исключением Морин Браун с ее запасом свечей, не знал, как с этим бороться. Сразу же по приходе Бетси отправилась на квартиру к Элен Дэвис, где оказалось, что старшая воспитательница, вместо того чтобы спешить на помощь, распивает чай в комнате, освещенной сверхмощным карманным фонариком, будто бы благополучие воспитанниц было последней вещью на свете, которая ее касалась.