Все там будем

Осужденные женщины предпочитают забеременеть, надеясь добиться отсрочки отбывания наказания. Как сообщил для БАСА-пресс начальник медицинского управления Департамента пенитенциарных заведений Министерства юстиции Владимир Цэрану, эта тенденция становится все более явной после вступления в силу нового Исполнительного кодекса, который предусматривает возможность отсрочки отбывания наказания матерям, у которых есть дети в возрасте до 8 лет. Цэрану подчеркнул, что новое законодательство направлено на сокращение количества беспризорных детей и детей, направленных в интернаты. Этот закон побуждает осужденных женщин отказаться от абортов, которые недавно были довольно распространенным явлением, добавил Цэрану. В 2005 году поступили 6 заявлений об отсрочке отбывания наказания со стороны беременных женщин, три из которых были ВИЧ-инфицированы. В настоящий момент в пенитенциарном заведении Прункул находятся…

ххх

".. предав город огню и мечу, пилигримы наши доблестные расположились на отдых в парке Унген, что вытянут прямо у границы, которая представлена рекой Прут. И всю ночь мы могли наблюдать огни, горевшие на той стороне, и даже у румынского города Яссы, который не спал. В полночь же прибыли к нам румынские парламентеры, которые сказали, что страна их наше войско не пропустит. Хоть отец Паисий и пообещал им мир и безопасность, сказав, что: - Лишь нечестивая Италия является нашей целью, вы же окажите нам содействие, и пропустите с миром…

Но лукавые румынские посланцы отказались удовлетворить нашему требованию, сказав, что Румыния уже член Евросоюза. И, значит, обязана блюсти границы его. А ведь и Италия в Европейском союзе, сказали посланцы, и несмотря на дерзкие речи, были отпущены с миром нами и нашим вождем, отцом Паисием. Тот же держал перед нами речь, и я, хронист похода сего, первого Молдавского Крестового, привожу ее с некоторым сокращением, потому что отец Паисий говорил много несвязного.

Ибо был, как и все войско, изрядно пьян оттого, что дьявол подсунул воинам при разграблении города Унгены, целый винно-водочный комбинат.

- Братья, слушайте речь мою, - сказал Паисий, - Румыния не хочет видеть крестоносное молдавское воинство на своих границах. Но они ничего не смогут поделать с нами, когда мы окажемся в этой самой Румынии, если мы будем идти через страну мирно. Убить нас они не смогут, потому что мы высоко несем знамя стремления в европейскую интеграцию… Итак, главное для нас, это пересечь реку, и, сбившись единой колонной, идти прямо и строго, и с Богом в сердце!

И сердца наши возликовали, и многие глаз не сомкнули до утра, потому что были пьяны и взволнованы. А под утро многие притихли, потому что были на краю своей мечты, и оставалось им сделать шаг, чтобы воспарить, как выросшим птицам. А огни на том берегу реки погасли, потому что румыны решили, что мы откладываем переправу. И отец наш Паисий, взмахнул мечом, в четвертом часу ночи, когда крепок сон пограничников, и тем дал знак для переправы.

… увы и горе нам. Воинство наше не было чисто помыслами, и Бог разрушил намерения наши легко и играючи, но не подобно младенцу - башню из игрушечных кубиков, а словно суровый отец - нечестивую Вавилонскую башню. И была вся река забита судами малыми и большими, а ширина переправы в том месте не достигала и пятидесяти метров.

Но из-за скопления людей началась давка, и многие ушли на дно, тем более, что тянули их железные доспехи. А еще, по правде говоря, многие тонули потому, что не желали расставаться с награбленным в Унгенах, а еще ранее в Калараше, добром. И рыдали матери, провожая взором тонущих младенцев своих, и плавали мужчины, пытаясь спастись, но не было нам пощады, ведь течение Прута именно в этом месте очень быстрое, и влечет пловца ко дну сильнее, чем Бог влек Иону к исполнению предначертания его. А когда добрая четверть нас утонула, и из-за поднявшегося ветра, опрокинувшего многие шлюпы тоже, настал черед пограничников Румынии, которые меткой заградительной стрельбой разорвали на части то, чему не суждено было утонуть. И еще четверть наших пилигримов были застрелены. Или же, будучи в ранах, и без сил, утонули. И отец Паисий был ранен, и выронил меч императора Траяна в реку, и утонуло святое это оружие.

А тех десять тысяч, что перебрались все-таки на румынский берег, позже, мы слышали, продали албанцам. И те уж разделили людей и продали их. Мужчин, отправили их на апельсиновые рощи Греции, где полно змей, а если не яд тебя убьет, то солнце. А женщин продали в Косово, где ими пользовались солдаты миротворческих сил. А мы, уцелевшие, глядя, как уводят их на том берегу, плакали. И оставшиеся от всей крестоносной армии двадцать тысяч человек были рассеяны холодом и голодом. И мы вернулись по селам Молдавии, прозябать и копить деньги…

… потому что каждый из нас все же мечтал уехать работать в Италию".

ххх

Василий Лунгу и Серафим Ботезату добирались до Ларги почти месяц. Быстрее бы у них не получилось из-за трактора, остатки которого парни тащили на себе все эти двести километров. Шли они по колее железной дороги, и поездам приходилось терпеливо ждать, пока не протащатся они от одной станции к другой. Пассажиры поезда тогда узнавали, что перед ними идут не кто-то, а сами Василий и Серафим, попытавшиеся улететь на тракторе в Италию, - а о них написали все газеты, - и устраивали путешественникам овацию. Единственные, кто не разделял восторгов людей, были проводники и вагоновожатые, и водители поездов, и начальники станций.

- Быстрее, что ли, не можете тащиться! - нервно восклицали железнодорожники, выпуская у паровоза пар, как из себя. - Прочь с колеи, насекомые!

- Оставьте вы их! - вступались за парней пассажиры. - Они идут за своей мечтой, и если той вздумалось ползти медленно, то не оставить ли их в покое?!

Железнодорожники покорялись, и устраивали перерывы. Ставили поезда на самую малую скорость, и те уныло плелись за Василием с Серафимом, то и дело подталкивая их в зад. Пассажиры выходили из вагонов прогуляться и подышать свежим воздухом. Устраивали пикники, не боясь отстать, ведь за час поезд проходил всего два-три километра. Многие принимали на крыше вагонов солнечные ванные, а особо нетерпеливые женщины ловили в зеркала солнечных зайчиков, и отпускали тех только за жаркий поцелуй.

- Как здорово, - говорили экзальтированные девицы, - что есть такие люди, как Серафим Ботезату и Василий Лунгу. Ведь только благодаря им мы вспоминаем, что не всегда нужно спешить. И благодаря им наше время останавливается, как несшийся за птичкой пес, что унюхал зарытую в земле кость…

А Василий и Серафим шли, напрягая спины, и проливая на раскаленные рельсы шипящий пот своей усталости, да невесело улыбались друг другу. Оба думали о том, что, не усни они, может, и увернулись бы от снарядов "Града", которыми разбивали облако, где прятался их летающий трактор. Судьба, понимали оба, и Василий не надеялся больше ни на что, потому что с трактором разбилась вся его жизнь.

- Мы несем остатки машины в Ларгу вот почему, - пыхтя, объяснял он Серафиму, который вовсе не спрашивал, зачем они несут в Ларгу остатки машины, а покорно нес их в Ларгу, - мы предадим их там земле, как тело самого достойного человека…

Василий твердо решил, что похоронит свой летающий трактор рядом со своим отцом, незабвенной памяти достойным мужчиной с сердцем мягче растаявшей ледяной розы. Вспоминая об этом, он вышагивал ровнее, и приободрял спутника.

- Эх, Серафим, - улыбался он, плача, - грош цена нам была бы, не попробуй мы попасть в Италию. Но, видно, не судьба. А раз так, то зачем с ней, судьбой, бороться?