Ящик Пандоры

«Ну, это уже наглость, — без особого, впрочем, возмущения подумала Ванда, медленно сползая с тренажера, мельком взглянула на часы: звонок был сверх меры ранним, — и только после этого запоздало испугалась. Сказалась, видимо, бессонная ночь и напряженная работа сознания на протяжении последних часов: реакция ее была чуть замедленной. — Господи! — с тоской и ужасом подумала Ванда, чувствуя, как колючий холодок медленно, от кончиков пальцев начиная, ползет по рукам и ногам, словно кто-то натягивает на них мокрые чулки и перчатки. — Кого-то снова убили».

Она не ошиблась.

— Простите, что разбудил, Ванда Александровна, но дело у нас, извините, швах. — Это был Олег Морозов.

(страницы 330–331 в исходнике, к сожалению отсутствовали)

чей, заметьте, находятся на руках у риэлтеров, которые занимаются их сдачей или продажей. Теперь вы представляете, какое количество народа нам предстоит просеять, чтобы вычислить госпожу Фролову, если она вообще к этому дому имеет какое-нибудь отношение. А то ведь вполне вероятно, что она как-то раздобыла ключ от подъезда и просто использует его как трюк, чтобы оторваться от хвоста.

— Да, вполне вероятно.

— В общем, на данный момент констатируем просто некоторую странность в поведении, которая, скажем так, говорит не в ее пользу.

— Это все?

— Нет, к сожалению. Вчера она довольно много времени провела в косметическом салоне, а оттуда, Ванда Александровна, направилась прямехонько, извините уж за откровенность, к вам.

— Ко мне?

— Ну, не к вам домой, конечно. А к вашему дому, скажем так. Покружила, покружила у вас во дворе, на стоянку заглянула, убедилась, что ваша «альфа» на месте, даже вышла из машины — посмотреть на ваши окна. Потом довольно быстро, словно опаздывала куда- то, помчалась снова туда, на Сретенский, и там мои раздолбай, извините, ее опять потеряли. А ночью нашли этого транса.

— Где нашли?

— Я не сказал разве? В вашем дворе, Ванда Александровна. Правда, в дальнем от вас углу, в скверике. Такие вот дела.

— А Татьяна?

— Пропала. В точности как прошлый раз, когда девушку Виктора Михайловича убили. Ни дома, ни на даче не появлялась. На звонки не отвечает. Ищем.

— А машина? Где все это время, пока она пропадает в том доме, и сейчас тоже, где ее машина?

— Стоит на стоянке у Чистых прудов. Охрана говорит, она там часто стоит, бывает, что несколько дней. Машина приметная, дама тоже: они запоминают.

— Да, дело действительно швах.

— Куда уж хуже. Поэтому, Ванда Александровна, у меня к вам нижайшая просьба: посидите сегодня хотя бы дома. Хотя бы сегодня, я постараюсь за день уложиться.

— Но у меня лекция, и потом на радио какая-то программа пригласила… И вообще я хотела одного коллегу посетить в институте Корсакова.

— Ну, скажитесь больной. Могли же вы на самом деле заболеть, черт возьми! Ванда Александровна, Христом-Богом прошу! У меня людей не так уж много грамотных, если еще троих сажать вам на хвост… В качестве охраны, разумеется, не подумайте чего…

— Ничего я не думаю. И не надо мне никакой охраны, вполне достаточно, что вы меня предупредили…

— Ванда Александровна, я профессионал…

— Я тоже. А Татьяна к тому же — моя почти что ученица, кстати. Так что считайте, что мы с вами работаем параллельно, и еще неизвестно, кто более эффективно. Ладно, не обижайтесь…

— Я не обижаюсь. Я боюсь. За вас боюсь, между прочим, Ванда Александровна!

— Откровенность за откровенность, Олег. Я тоже боюсь. Очень боюсь. Но запомните! Это я вам как профессионал профессионалу сообщаю, так сказать, в порядке обмена информацией: ничто так не притягивает палача, как страх жертвы. Поверьте, проверено многократно. Так что если я займу круговую оборону и выставлю батальон вооруженной до зубов охраны, это ее только подхлестнет и раззадорит. И поверьте мне — тоже проверено многократно! — она просочится сквозь оцепление и откроет надежно запертые двери.

— Так что же делать будем?

— Как что? Работать. Мы же с вами профессионалы, вот и давайте работать профессионально. Я бы даже сказала, высокопрофессионально. Договорились?

— Мне бы вашу выдержку, Ванда Александровна. Договорились. И все же будьте на связи.

— Обещаю. Вы — тоже.

Легко ей было бравировать перед неприметным внешне, но, судя по всему, действительно толковым сыщиком Олегом Морозовым, изображая из себя железную леди с ярко выраженным ироничным началом.

Но когда закончен был разговор и пусть не сам Олег Морозов, но хотя бы голос его растворился в тишине пустой квартиры, оставшейся в полном одиночестве Ванде сохранить этот образ, а точнее — себя в этом образе, оказалось куда сложнее. Что там такое самоуверенно несла она про ненадежность самых хитрых, крепко запертых к тому же замков? Ванда метнулась в коридор, пару раз дернула для полной уверенности и без того очевидно, что запертую изнутри дверь. Стремительной тенью пронеслась вдоль всех окон, незаметная снаружи, за легкой дымкой дневных портьер, зорко и настороженно осмотрела окрестности: тих и безмолвен был запорошенный снегом двор. Ничего не разглядела Ванда за торжественным белым кружевом кустарников в палисаднике под окнами и в крохотном скверике в центре двора, сейчас, в морозном убранстве, принявшем вдруг обличье занесенною пургой настоящего зимнего леса.

«Остановись! — сказала она себе. — И будь добра выполнять хотя бы собственные рекомендации, если никто ничего более существенного посоветовать тебе не способен! Не паникуй и не притягивай к себе беду своим бессознательным страхом. Не останавливайся на месте, парализованная ужасом, это недостойно тебя — ты владеешь приемами воздействия на сознание, причем даже на больное сознание малознакомых людей, так будь любезна, и немедленно, совладать с собственным! Кроме того, — Ванда взглянула на часы и поняла, что вожделенные девять утра наступили, — пора звонить профессору». Возможность и необходимость перейти от рассуждений к конкретным шагам возымела на нее самое эффективное действие: почти забыв о липком страхе, она схватилась за телефон и спешно набрала номер домашнего телефона профессора Максимова.

Трубку долго никто не снимал, а когда наконец в ней раздался слегка дребезжащий старческий и явно страшно недовольный спросонья голос профессора, Ванда возблагодарила судьбу, что дотерпела хотя бы до восьми, не решившись позвонить раньше.

— Григорий Иванович, миленький, я вас разбудила, простите ради Христа! — взмолилась Ванда, совершенно искренне сожалея и побаиваясь даже, что сонный профессор не захочет говорить сразу, а велит позвонить позднее, но, на ее счастье, Григорий Иванович Максимов был человеком незлобивым.

— Ванда? Девочка! Вот так сюрприз в восемь часов утра… Я теперь и правда грешен стал, сплю долго. Господи! — вдруг очнулся он ото сна. — Да у тебя случилось что-нибудь?

— Случилось! — вдруг откровенно, без обиняков призналась Ванда и совсем уж неожиданно для себя горько, навзрыд расплакалась.

Знаменитые венские балы в этом сезоне удались на славу. Об этом говорили все: избалованные представители венского высшего общества, которые, собственно, поочередно и давали эти блестящие балы, себе на радость и на зависть черни; иностранные аристократы, коим повезло оказаться в Вене как раз в разгар знаменитого сезона и быть зваными в тот или иной знаменитый дом; досужие журналисты, часами караулившие вместе с толпой зевак сиятельную вереницу экипажей, торжественно выплывающих из вечернего сумрака, подвозя к освещенным подъездам пассажиров, которые затем гордо шествовали в дом, ослепляя окружающих сиянием драгоценных убранств и оглушая громом прославленных фамилий. Потом, изрядно продрогшая, но довольная своей наблюдательностью газетная братия с восторгом живописала подробности роскошных экипажей и туалетов, подмечая при этом мельчайшие детали поведения венской аристократии: чью-то нескрываемую досаду, чей-то кокетливый взгляд, резкое движение или, напротив, слишком нежное пожатие тонкой руки в высокой перчатке. Они, эти ушлые газетчики, одним им известными способами разживались информацией и о том, что происходило в сверкающих тысячами огней залах, на узорном их паркете, в буфетных и кулуарах, — и наутро вся Вена с жадностью читала самые пикантные подробности отшумевшего бала, с тем чтобы немедленно забыть о них, дожидаясь следующего.