Один толстый англичанин

Во всяком случае, дальше все пошло как по маслу. Он безошибочно узнал Молли Эткинс в стоявшей перед ним женщине, когда та с подчеркнутой многозначительностью поздоровалась:

– Привет!

Роджер, по правде говоря, терпеть не мог это выражение, но признавал его полезность в определенных обстоятельствах.

– Очень рад видеть тебя, – сказал он, отбросив показную сердечность.

– Я могла бы сейчас освободиться и куда-нибудь пойти с тобой.

– Звучит очень заманчиво.

– Куда бы ты хотел пойти?

– О, не имеет значения. Совершенно никакого.

– Но все же, что ты предпочитаешь?

– Оставляю на твое усмотрение.

– Я предпочитаю какое-нибудь тихое местечко.

– Я тоже.

– Если позвонит миссис Хартогенсис, передай, что я буду завтра, во второй половине дня, – сказала Молли, но ее слова явно предназначались не Роджеру. Девушка-японка (непонятно, что давало ей основание думать, будто, при всем старании избавиться от акцента, она может оставаться не узнанной в мире белого человека?), проходя мимо них, улыбнулась и поклонилась с самым скромным видом. Но Роджер все же заметил в ее взгляде одобрение и поддержку. Среди сотрудников магазина, очевидно, было еще несколько белых, возможно, достаточно, чтобы кто-то один мог проводить Роджера и других клиентов-американцев до двери.

Не сказав больше ни слова, Роджер вышел на улицу, у тротуара стояла машина, огромная, белая, с золотой выпуклой надписью, красовавшейся в нескольких местах, – то ли названием марки, то ли каким-то броским слоганом. Он забрался на место пассажира и стал ждать, когда его куда-то повезут. Надо сказать, он гордился тем, что никогда не водил машину, и не видел необходимости учиться этому. Как и танцам. Подобно тому как в том веселом занятии, где ты вынуждаешь партнеров трудиться в поте лица ради того лишь, чтобы не отставать от других собратьев по обществу и полу, так и здесь неумение могло обернуться прямой выгодой. Не многое могло так же убедительно продемонстрировать, что весь этот мир и в самом деле подчиняется незыблемой, установленной свыше иерархии (убийственно-общий опыт последнего времени), как стычка жены биржевого маклера, слишком гордившейся своим сиренево-кремовым «мерседесом», с полицейским, чему он сам был свидетелем. Последний просунулся в дверь бара, куда он и она заскочили слегка перекусить, и гаркнул: «Кто тут водитель 923 DUW?» Роджер, радостно улыбнувшись спутнице, сказал: «Это ведь твоя машина, не так ли, дорогуша?» – и повернулся к стоявшей за стойкой девице с торчащими зубами, но зато с такой выдающейся грудью, какую ему еще не приходилось видеть, и предложил присоединиться к нему: он, мол, хочет ее угостить.

Молли Эткинс – если это в самом деле была Молли Эткинс, а не другая женщина, что, впрочем, особой роли не играло, – спросила, отъезжая от тротуара:

– Как там поживает моя подружка, Элен Банг?

Роджера взяла досада, не оттого, что вопрос был неуместен, но оттого, что задан был не ко времени. Намного лучше было бы ответить на него, или скорей парировать встречным вопросом, позже, нежели раньше, то есть после того, как произойдет что, как он надеялся, произойдет в самом скопом времени. Он ответил, как можно беспечней:

– Насколько знаю, очень хорошо.

– И сколько это «насколько»?

Роджер медленно, очень медленно повернул к ней голову.

– Что-то я не вполне…

– Не вполне понимаешь? Придется пояснить, если я выразилась недостаточно ясно. Не знаю, спал ты с Элен или еще нет, но и ребенку видно, что ты очень этого хочешь, а раз так, то не остановишься, пока не добьешься своего, я тебя насквозь вижу. Вот я и спрашиваю, как твои успехи?

– Не понимаю…

– Да оставь ты свое «не понимаю», приятель. Если ты в самом деле не можешь понять, так постарайся. Я хочу знать, когда ты дашь мне от ворот поворот, только и всего. По-моему, это совершенно нормально, и я имею на это право. Поверь, я много чего знаю о тебе, но есть еще один пустяк, который я хотела бы знать. Ты пока со мной?

– Пока – да. – Роджер спокойно отвернулся к окошку, но тут его взгляд упал на проплывавшее мимо здание, которое походило на груду обломков бетонного броненосца, с мачтами, орудийными башнями и бойницами. Наверху здания, отрицанием его боевого предназначения, торчал хромированный крест.

– Ты что, влюблен в красотку Элен?

– Да, – мгновенно ответил он. – По уши. Влюблен уже несколько лет. – Учитывая, что в число его Достоинств не входила отчаянная смелость, это был сильный ход. Женщины столь далеки от того, чтобы чувствовать себя оскорбленными, слыша откровенное признание в любви к другой, что относятся к этому очень даже одобрительно (разумеется, если только сами не рассчитывают быть объектом этой любви, о чем в данном случае не могло быть и речи). Создается впечатление, будто для них все же лучше обладать сердцем, принадлежащим другой, чем вообще никаким.

– Но ты на что-то надеешься? Я имею в виду в будущем?

Он пожал плечами и постарался изобразить уныние.

– Уж не знаю сам, есть ли смысл на что-то надеяться, – ответил он уклончиво, отчасти из соображений безопасности, отчасти – тактики.

– Так я и предполагала. Ты небось будешь ждать, пока этот ее – как там его зовут, Эрнст? – не умрет, я права? Боюсь, слишком долго тебе придется ждать. Ты женат?

– Формально – да.

– Ладно, это все, что мне нужно сейчас знать. Когда ты возвращаешься в Европу?

– Пароход в Англию во вторник через неделю.

– Двенадцать дней. Ну что же. Этого нам вполне хватит. Правда, тебе придется ездить на поезде, конец немалый. Ты водишь машину?

– Нет, и не собираюсь учиться.

– Еще бы, конечно не собираешься. Пожалуй, лучше сделаем так: я как-нибудь приеду в Нью-Йорк, чтобы по магазинам походить. И похожу – с полчасика. Ты снимаешь квартиру?

– Я живу у своего друга, который сейчас в отъезде, но его сын постоянно приходит домой, шатается туда-сюда, и я вряд ли могу запереть дверь на засов и не впускать его.

– Не можешь? А я-то как раз думала, что ты на такое способен. Почему ты не можешь запереть дверь?

– Да потому, что стоит это действительно сделать, как именно тогда он и заявится и устроит скандал, да почти наверняка придет не один, а притащит с собой полдюжины таких же оболтусов. Он не очень-то обращает внимания на то, что ему говоришь. Понимаешь, он чуть ли не все время пьян в стельку. Если запереть замок изнутри, он способен разнести дверь вдребезги. Такое уже не раз случалось.

– Сколько мальчику годков?

– Да, наверно, двадцать с небольшим.

– Нынешним молодым палец в рот не клади, а? Хорошо, понимаю твои трудности. Попытаюсь сама что-нибудь устроить. У нас в Нью-Йорке есть собственная квартира, и Строд почти в ней не бывает, но никогда не знаешь, что взбредет ему в голову. Во всяком случае, поговорим об этом позже. Между прочим, в следующий раз, когда приедешь, я, возможно, сумею найти, где нам уединиться. Это будет нелегко, но я постараюсь. Ничего, мы и сегодня отлично устроимся. Жаль, что солнца нет, но пока еще тепло. Будь добр, помоги мне с этим барахлом.

Барахлом оказались одеяло, две подушки и плетеная корзина. Молли достала все это из багажника и посмотрела в сторону большого белого дома в пятидесяти ярдах от них, потом в дальний конец чьих-то владений, возле которых они остановились.

– Не думаю, что хозяева станут возражать, если мы припаркуемся здесь на полчасика, а ты как считаешь? – негромко спросила она.

– А как они обычно – не возражают?

Она заразительно засмеялась, показав довольно хорошие зубы, хотя, конечно, и не такие, как у Элен.

– Холмс, это поразительно! Как вам это удается?

– Все очень просто, Ватсон. Из того, что вы направились прямо сюда, я заключил, что вы знали, куда ехать, и бывали здесь не раз. Полагаю, это ближайшее из удобных мест. Сколько времени ушло у нас на дорогу, пять минут? Не больше.

– Четыре с половиной, – как правило, именно столько нужно, чтобы добраться сюда от магазина. Когда я влюблена, то могу доехать даже быстрей – всего за четыре минуты. В этой стране пионеров, уважаемый сэр, до сих пор полно мест, куда не ступала нога человека.