Алый ангел

Если бы речь шла только о нем самом, Маскарон, возможно, склонился бы к решению оставить все как есть и попробовать оправдаться перед Конвентом. Но на карту была поставлена не только его жизнь. Когда Антуан подумал, что Габриель могут использовать, чтобы наказать его, он отбросил мысль о попытке защититься перед лицом равных себе. Оставалась только одна возможность. Под вымышленными именами Маскарон и Габриель сменили место жительства.

Вскоре их предали и им пришлось бежать. За годы скитаний Маскарон столько раз был на волоске от гибели, что уже не оставалось сомнений: он – жертва чьей-то вендетты. Фуше, которому Маскарон сообщал обо всем, что удавалось узнать, так и не смог хотя бы приблизиться к разгадке, кто же стоит за этим непрекращающимся преследованием.

Но все было позади. Бонапарта не интересовали давние конфликты. В такой ситуации предательство перестало быть угрозой. Восемь лет спустя, когда звезда Маскарона снова ярко сияла на небосклоне, он спускался по великолепной лестнице замка Шато-Ригон. У Маскарона было все, чего он хотел, – богатство, положение в обществе, класть. Антуан размышлял над иронией судьбы: хотя приятно, конечно, было реализовать практически все амбиции юности, но теперь эти амбиции поблекли и казались незначительными по сравнению с горячей привязанностью, которую он испытывал к маленькой девчушке.

Габриель была в своей спальне. Она ужасно нервничала, одеваясь перед своим первым званым ужином в обществе самых высокопоставленных гостей, когда-либо удостаивавших своим присутствием залы замка. Служанка оканчивала туалет Габриель.

– Можешь не спешить, – сказал Маскарон, слегка махнув рукой. – Наши гости собираются в grande salle на кальвадос перед ужином. Я подожду тебя в твоей гостиной.

Маскарон тихонько закрыл двери и какое-то время стоял, созерцая личную комнату, святая святых Габриель. Улыбнувшись, он покачал головой и выбрал удобное обитое тканью кресло возле камина.

Эта комната, хотя и немного простоватая, отвечала вкусам Габриель. Стиль, изящество, сокровища Версаля, – все это практически не интересовало внучку Маскарона. Зато тут стояли стулья с вышитыми подушками, которые когда-то сшила мать Габриель, и высокий дубовый буфет ее бабушки. На стенах висели маленькие портреты давно умерших родственников, большинство из которых девушка никогда не видела. Из вещей, что когда-то принадлежали их семье, мало что осталось. А то, что было в этой комнате, по большей части досталось Габриель от ее бабушки по отцовской линии, Мари де Ригон.

Во время революции все было потеряно. Позднее Маскарон выкупил замок, когда его бывший владелец оказался вне закона. Сам Антуан хотел бы осесть в Париже, в фешенебельном квартале Сен-Жермен. Но Габриель тосковала по Нормандии. Нормандская кровь текла в ее жилах, и каждая мелочь, каждая реликвия, напоминавшая об ушедшей эпохе безопасности и счастья, которыми она наслаждалась в детстве, стала предметом обожания.

Мысли Маскарона были нарушены звуком открывшейся двери. Послышался шелест юбок, и вошла Габриель. При виде внучки на лице Маскарона промелькнули гордость, удовлетворение и неясность. Антуан созерцал стройную фигуру Габриель, пока девушка шла к нему навстречу. Она делала широкие неуклюжие шаги, как длинноногий жеребенок. Ей еще предстояло научиться сдерживать свой шаг, привыкнуть к громоздким юбкам. Маскарон не смог сдержать улыбки. Габриель нахмурилась.

– Ну что, Антуан? Ты хотел, чтобы это платье я надела сегодня вечером. Нормально я выгляжу?

Искрящиеся зеленые глаза, обрамленные золотыми ресницами, не отрываясь смотрели на Маскарона. Габриель с нетерпением ждала ответа.

Платье было сшито из белого газа; корсаж украшала сложная вышивка золотой гладью. Низкий квадратный вырез подчеркивал форму молодой груди. Грива белокурых волос была укрощена, заплетенные в косы локоны послушно лежали на макушке. Кожа девушки, учитывая светлые волосы, должна была быть белой, словно алебастр. Однако на щеках Габриель горел здоровый румянец, а кожа были золотистой, словно спелое зерно. «Маленькая шалунья опять взялась за старое, – подумал Маскарон, – она снова загорает голышом».

Антуан поднялся и развел руки девушки в стороны.

– Ты выглядишь как принцесса, – успокоил он Габриель и с удовольствием увидел, как мрачное выражение лица его внучки сменилось лучезарной улыбкой.

– Габриель, – сказал Маскарон, внезапно становясь серьезным, – я решил, что ты поедешь со мной в Париж.

– Но я не готова ехать в Париж, – запротестовала внучка – Ты обещал, что я могу побыть здесь, пока не привыкну носить женскую одежду… и… все такое, – добавила Габриель, беспомощно пожав плечами. – Миссис Блэкмор с нами только месяц. Мне нужно больше времени. Пожалуйста, Антуан!

– От миссис Блэкмор никакого толка. Ошибкой было думать, что она сможет с тобой справиться. Я собираюсь уволить ее.

Правда заключалась в том, что миссис Блэкмор интересовалась только одной особой женского пола – собой. Маскарон познакомился с ней в Париже, на одном из прославленных вечеров мадам Рекамье. Его сразу же расположила манера миссис Блэкмор вести беседу и ее чувство стиля. Именно этого, по мнению Маскарона, не доставало Габриель. К сожалению, хотя молодая нуждающаяся вдова с готовностью приняла предложение Антуана поступить к нему на работу, она не обнаружила ни желания, ни умения передавать свои знания об одежде, о манерах и о светской беседе Габриель. Маскарон досадовал на англичанку. Не прошло и дня с его возвращения, как он понял, что Габриель беззаботно вела прежний образ жизни, несмотря на присутствие миссис Блэкмор.

Габриель поежилась под проницательным взглядом дедушки.

– Я уже лучше говорю по-английски, – неуверенно пролепетала она. – Еще месяц-два…

– Нет!

На какое-то мгновение девушка засомневалась, не выдал ли ее англичанин, не рассказал ли об их встрече в Андели. Но она почти сразу отбросила эту мысль. Когда утром Габриель спускалась по лестнице, она не знала, чего ожидать. Но из того, как улыбался дедушка, гордо представляя ее джентльменам, входившим в состав делегаций, явственно следовало, что англичанин ничего не сказал. Иначе Маскарон вел бы себя совсем по-другому. Что касается Голиафа, Габриель знала, что может рассчитывать на его молчание. Он служил ей, а не Маскарону. А вот молчание англичанина удивило ее.

Габриель прикусила губу.

– Антуан… – умоляюще начала девушка.

– Неужели тебе так сложно называть меня grandpere? – капризно спросил Маскарон.

– Прости, – сказала Габриель, – но иногда я забываю, что можно уже не притворяться.

Они оба помнили, почему им долгие годы приходилось скрывать свое родство. Маскарону становилось тошно от одной мысли, что неведомый враг, преследующий его, решит отомстить и Габриель, если узнает о ее существовании. Именно по этой причине его внучка одевалась как мальчик. «И если принять во внимание условия нашей суровой, нелегкой жизни, – думал Маскарон, – такая маскировка многое упрощала».

– Не знаю, было ли мое решение правильным, – произнес Антуан и коснулся рукой щеки девушки. – Ты была многого лишена. Я обещаю наверстать упущенное, Габи.

Габриель сразу поняла, что имеет в виду дедушка.

– Ролло считает, что все это было отличным приключением, – сказала девушка, пытаясь развеять грустные мысли.

Маскарон улыбнулся.

– А ты? – спросил он.

– Мы выжили, не так ли? Разве не это главное?

– Возможно.

– Возможно? – повторила Габриель, подняв брови.

– Я имею в виду, Габи, что, возможно, я все должен был сделать по-другому.

– Как, например?

Маскарон скрестил руки на груди и посмотрел на внучку полушутя, полусерьезно.

– Во-первых, – произнес он, – если бы я знал, насколько трудно будет разлучить тебя со штанами и отучить от бранных словечек, я совсем не уверен, что разрешил бы тебе переодеваться мальчиком.

– Да ну? – сказала Габриель, надув губы, – и тогда, насколько я понимаю, я носилась бы верхом на лошади по всей Франции в юбках и фижмах?