Новый Нечистый из Самого Пекла

– А вдруг ты рассердишься, что она ходит смотреть, как я играю в хозяйку. Она сказала, что уходит из дому тайком, и здесь – тоже тайком, и тебе ничего знать не надо.

И так как Юрка помедлил с ответом, Рийя продолжала:

– Тетя оставила ребенка на дворе, и я играла с ним, пока тетя хлопотала по хозяйству. И знаешь, отец, что она мне сказала: «Послушай, маленькая хозяйка, ты живешь тут прямо как поросенок!..» И после этого…

Рийя рассказала, как соседка обучила ее разным делам: одеваться, причесываться, мыть лицо и руки, полоть траву для свиньи на капустных грядах и для коров в картофеле, подметать комнату и двор. Юрка слушал, но слова дочки, казалось, не доходили до него. Юрка размышлял, но, казалось, не мог собраться с мыслями. Он был похож на голодного пса, которому дали кусок хлеба и погладили по голове. Так что, когда девочка в конце концов спросила у отца, можно ли соседской тете снова приходить с малышкой, – ведь он теперь все знает, – Юрка сказал:

– Ты лгать умеешь?

– Умею, отец. Тетя меня хорошо научила.

– Ну и скажи тете, что я не знаю, что ты мне ничего не говорила.

– А если тетя, как и ты, не поверит?

– Стало быть, ты еще не умеешь лгать как следует.

– А мне нужно учиться лгать?

– Да, и как следует.

Но уменье Рийи лгать по-настоящему потеряло вскоре всякий смысл, потому что в Самом Пекле произошли новые события: Юрке принесли повестку из суда – вернее, две повестки, ибо заодно с требованием Малль о выплате ей жалованья предъявил свой иск насчет арендной платы и Антс. В общем, все шло точь-в-точь, как толковал Антс. Юрке оставалось только удивляться, насколько хорошо его друг Антс разбирается в житейских делах, – умеет предсказывать ничуть не хуже священного писания. Серьезно же интересовал Юрку лишь один вопрос: день суда, и потому он велел несколько раз прочитать повестку вслух, чтобы не забыть срока. Напрасный труд, ведь он мог бы расспросить и Антса, который навестил Юрку на другой день после того, как в Самое Пекло пришла судебная повестка.

– Я получил вызов из суда, – сказал Акте с озабоченным видом.

– И я, – молвил Юрка.

– Что же ты об этом думаешь?

– Чего ж там думать?

– Ну, а если присудят выплатить? Ведь скотину твою продадут!

– Почему?

– Малль, как я слышал, требует жалованья за весь год. А я уже говорил, что если она будет требовать, то потребую и я. Ведь иначе что у нас за дружба, если Малль получит жалованье, а я останусь без своей аренды? В интересах нашей дружбы и мне надо предъявить требование. Поэтому еще раз обращаюсь к твоей совести: поладь с Малль до суда, потому что…

– С воровкой я не полажу, – прозвучал ответ.

Как ни пытался Антс растолковать Юрке про суд и прочее, того ничем нельзя было пронять. По правде же говоря, на пути Юркиных размышлений высилась одна неодолимая преграда: куда бы ни гнул Антс, все выходило так, что Юрке выгоднее бросить Самое Пекло и переселиться к Антсу. Если бы, примирившись с Малль, он мог избежать этого переезда, Юрка пошел бы на мировую без всяких рассуждений, но сейчас мириться не имело никакого смысла, и поэтому он совершенно безразлично относился к тому, что доказывал Антс.

Все произошло как полагалось: Малль и Антс подтвердили в суде свои требования, Юрка же ничего не смог привести в свою защиту. Малль прямо сказала, что захоти она даже что-либо украсть, так в Пекле и взять-то нечего: там, мол, мыши и крысы и те подохли с голоду. Тайком ей приходилось приберегать для ребенка последние крохи, иначе клопы да блохи заели бы голодное дитя. Сначала она, Малль, намеревалась подарить хозяину свое жалованье, да Юрка захотел опорочить ее как воровку, и поэтому она требует платы за целый год вперед. Малль была очень зла – ведь пытались запятнать ее доброе имя!

Когда Юрку попросили высказаться по этому поводу, он объяснил, что ему никак не взять в толк, почему Малль так злится. Он-де, Юрка, не говорил ничего дурного, а заметил лишь одно: о каком жалованье может идти речь, если Малль сама его наворовала? К тому же воровство дело неплохое, если только воровать как следует и в нужной мере. Это, мол, может подтвердить и его друг Антс. Даже грабеж и тот, по-Юркиному, был правым делом, если, к примеру, собирать в лесу грибы и ягоды, доить корову или снимать с нее шкуру.

В ответ на столь мудрые речи судьи только головой покачали и сказали:

– Нечистый он, Нечистым и останется.

Разумеется, Малль присудили ее жалованье и дали право взыскать его в законном порядке в течение определенного срока. Такое же решение вынесли и по Антсову иску насчет арендной платы. Все произошло весьма просто и легко, потому что Юрка не возражал против этих требований. Он только говорил: «Ну что ж, если суд этак думает», или: «Вроде бы так». Суд и решил дело в пользу Малль и Антса. Юрка воспринял судебное решение весьма спокойно, словно он со всем согласен или не понял толком, что случилось. После суда к нему подошел Антс и сказал:

– Малль и сейчас согласна получить с тебя одно лишь отработанное жалованье, только она хочет его сразу.

– Мне сразу нечем платить, – ответил Юрка.

– Я могу одолжить тебе эти деньги.

– Золотой ты человек, Антс.

– Только с одним условием.

– Каким?

– Уезжай из Пекла, чтобы можно было сдать усадьбу в аренду кому-нибудь другому, кто вдвое больше заплатит. Перебирайся ко мне.

– Нет, Антс, из Пекла я не уеду.

– Ну, тогда делать нечего.

– Вроде бы нет.

Юрка отправился домой и принялся спокойно работать, словно ничего особенного не случилось. Так продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный день в Самое Пекло не явился судебный пристав, пришедший посмотреть, что можно здесь описать в покрытие присужденных сумм. Побродив по дому и амбару, он пришел к заключению, что из описи мертвого инвентаря проку будет мало. Тогда приступили к живому инвентарю. Прежде всего записали лошадь, затем двух коров и, наконец, трех овец. Подумали было о петухе и двух курах, по в конце концов махнули рукой – кто их, пернатых, ловить станет!

– А меня, ребенка и кошку не запишете? – спросил Юрка.

Чиновник, вытаращив глаза, поглядел поверх очков на Юрку и сказал.

– У меня нет времени для шуток. Обращаю ваше внимание на то, что описанную скотину – лошадь, двух коров и трех овец – нельзя продавать, забивать и закладывать.

– А если которая утонет? – спросил Юрка.

– Где утонет? – осведомился чиновник.

– Почем я знаю где? Скотина иной раз тонет, иной раз, бывает, на кол напорется.

– За это отвечаете вы.

– Мне отвечать нечего. Я за свою скотину никогда не отвечал.

– Еще раз напоминаю вам, что описанных животных нельзя ни забивать, ни продавать.

Прикрепив к столбу у ворот извещение об аукционе, чиновник собрался уходить. Юрка поглядел на его возню и спросил:

– Что это?

– Извещение об аукционе.

– Можете его забирать, у нас читать не умеют.

– Другие прочтут, – сказал чиновник.

– Кто это – другие?

– А почем я знаю.

Пристав ушел, и в Пекле зажили по-прежнему. Юрка даже чащобу вырубил под новое поле, как делал он это издавна. Но такая мирная жизнь продолжалась недолго. Снова явился описавший скотину пристав, с ним пришли Антс, соседний хуторянин и несколько человек, совершенно чужих. Сначала Юрка никак не мог понять, что нужно пришедшим в Пекле, но затем он вспомнил суд, опись скотины, клочок бумаги на воротах и понял, что все это, наверно, как-то связано между собой. Так оно и вышло. Вскоре начался аукцион, но из-за того, что народу было мало, а покупателей и того меньше, скотину продали – иную, прямо сказать, чуть ли не даром, а иную за полцены. Лошадь и одну корову заполучил Антс в покрытие аренды, другую корову купил сосед, и эти деньги пошли в счет жалованья Малль. Но расходы по делопроизводству чиновник смог покрыть, лишь продав самую большую овцу. От цены, предложенной за нее, оставались кое-какие гроши, и они достались Юрке, чтобы и ему был доход от продажи животных. С двух оставшихся овец сняли опись и сказали, что Юрка снова может их продавать, бить и закладывать. «Вроде бы так», – молвил он в подтверждение слов чиновника.