Убийство в Тауэре

– А тебя в чем-то обвиняют, Робби?

– При дворе только и разговоров что об этом отвратительном деле.

Яков коснулся плеча Роберта.

– Не горюй, мой мальчик, – сказал он. – Невинному нечего опасаться.

Сэр Эдуард многих вызвал для допроса. Уэстон, Франклин, Хелвиз и Анна Тернер должны будут доказать свою невиновность, хотя Коук не верил, что они смогут это сделать. Слуг этих людей допросили так тщательно, что они выдали все необходимые сведения.

Нортгемптон был мертв и не мог предстать перед правосудием, хотя сэр Эдуард полагал, что и он приложил руку к этому убийству. Но остаются двое, которые живы и которые, по его мнению, стояли в самом центре заговора: граф и графиня Сомерсет.

Ни с кем не считаясь в порыве наказать виновного, Коуп вызвал Роберта Карра, графа Сомерсета, на допрос в связи с делом об отравлении сэра Томаса Овербери.

Когда Роберт получил вызов, пришел в ужас. Ведь с ним так долго обращались как с самым могущественным человеком в стране! Неужели Коук думает, что может вызывать его в суд, как простого смертного?

Роберт отправился к королю и гневно поведал о случившемся, показав повестку.

Яков взял бумагу и печально покачал головой.

– Ну, Роберт, – сказал он, – это приказ лорда верховного судьи Англии, и ему нужно подчиняться.

– Но ведь…

– Нет, мой мальчик. Если бы лорд верховный судья вызвал меня на допрос, мне пришлось бы явиться.

Роберт пришел в отчаяние, так как рассчитывал, что король освободит его от столь неприятной процедуры. Поняв это, Яков почувствовал страх. Если Роберт ни в чем не виноват, почему он так расстроен?

Король обнял его и нежно поцеловал.

– Возвращайся скорее, Роберт, – сказал он. – Мне тебя будет сильно не хватать, и ты знаешь, что мое сердце всегда с тобой.

Роберт понял, что просить короля бесполезно. Он вызван лордом верховным судьей и должен идти.

Яков смотрел ему вслед, и в его глазах блестели слезы.

– Прощай, Роберт, – прошептал он. – Прощай, мой дорогой. Что-то говорит мне, что я никогда больше не увижу твоего лица.

Франсис ждала, когда злой рок коснется ее.

Те, кому она платила за помощь, были в руках правосудия и, возможно, именно в этот момент сознавались под пытками. Тайна смерти сэра Томаса Овербери наверняка будет раскрыта. Покушение на жизнь Эссекса также выплывет наружу, ибо одно преступление было преддверием другого.

Кто бы мог подумать, что через столько времени ей так не повезет?

Франсис считала, что сэр Томас Овербери умер и похоронен во всех отношениях. Она заверяла себя, что постепенно он перестанет ей являться в ночных кошмарах.

А теперь все только и говорят о нем, и всех больше всего интересует вопрос: как умер Томас Овербери?

Что произошло с ее жизнью, которая шла так гладко? Франсис чувствовала, как в ней шевелится ребенок – дитя ее и Роберта, наследник их величия, как она когда-то думала. Неужели ребенок унаследует их несчастья? Неужели он будет идти по жизни с клеймом «Твоя мать – убийца»?

Жизнь стала непереносимой. Слуги умолкали при ее появлении. Что они судачили о ней, когда она не могла их слышать? Откуда ей знать, что им наговорили про нее?

Роберта с ней больше не было. Его вызвали помочь лорду верховному судье в его расследовании.

Вошла одна из служанок и сказала, что посыльный желает что-то передать ей в собственные руки.

Франсис задрожала. Каждый посыльный теперь вызывал у нее страх.

– Приведи его немедленно! – приказала она.

Вошел посыльный и, передав ей документ, сразу удалился. Франсис догадалась, что это, когда увидела подписи членов комиссии, созданной для расследования смерти сэра Томаса Овербери, и среди них стояла подпись сэра Эдуарда Коука.

Ей предписывалось оставаться в доме в Блэкфайарсе, если он готов для нее, или отправиться в дом лорда Ноллиса рядом с ареной для турниров. Когда она сделает выбор, то должна оставаться в своей комнате и не встречаться ни с кем, кроме необходимых ей слуг, до тех пор, пока не ознакомится с повелением его величества.

Это было то, чего боялась Франсис. Она стала пленницей.

Расхаживая туда-сюда по комнате, Франсис слышала звон колоколов.

Она сильно отяжелела, будучи на седьмом месяце беременности, и временами желала себе смерти. Ей обещали отсрочку до рождения ребенка, но, когда она оправится от родов, настанет ее очередь.

Дженнет находилась с ней. Иногда Франсис казалось, что она больше не вынесет пристального взгляда этой женщины. В ее глазах больше не было дерзости. Дженнет была напугана не меньше, чем она сама, явно жалея о том, что отвела ее к Анне Тернер.

– Мне бы хотелось, чтобы этот звон прекратился, – сказала Франсис.

– Звонят по Ричарду Уэстону, – отозвалась Дженнет.

– А колокола звучат радостно.

– Так должно и быть, потому что преступник уличен и приговорен к смерти.

– Помолчи!

– А вы ожидали, что Лондон погрузится в траур по Уэстону, миледи?

Франсис не ответила. Она сидела, опустив голову и теребя пальцами платье.

– Интересно, что он наговорил на допросе!

– Он всегда был трусом, миледи. Франсис стала бить дрожь, и Дженнет принесла ей шаль.

– Дженнет, – приказала Франсис. – Сходи посмотреть, чем все закончится, а потом расскажешь мне.

Дженнет послушно встала. Проталкиваясь через толпу к виселице на Тайберне, она убеждала себя, что ни в чем не виновата. Она ничего не сделала. Нет закона, запрещающего знакомить одного человека с другим, а если эти люди вместе замыслили убийство, ее это не касается.

Видеть знакомого человека, которого везут на казнь, было не слишком приятно, и Дженнет пожалела, что пошла. Люди кругом говорили о сэре Томасе Овербери.

– Я слышал, что Уэст только дал яд, за что ему хорошо заплатили.

– Те, кто могут себе позволить хорошо заплатить.

– Слышали, что он говорил? Что крупная рыба ускользнет из сетей, пока мелкую рыбешку будут судить.

– О, а мы слыхали другое. Милорд и леди Сомерсет…

– Король не допустит, чтобы Сомерсета и пальцем тронули…

Толпа чуть было не сбила Дженнет с ног.

Она посмотрела на виселицу с раскачивающейся петлей. Уэстон разговаривал со священником, который ехал с ним в телеге. Когда петлю уже собирались накинуть ему на шею, к месту казни прибыла группа всадников.

Зрители удивленно ахнули, увидев, что группу возглавляет сэр Джон Лидкотт, который доводился сэру Томасу Овербери зятем.

Палач остановился, и все услышали, как сэр Джон спросил:

– Ты отравил сэра Томаса Овербери?

– Вы неверно обо мне судите, – ответил Уэстон.

Сэр Джон обратился к толпе:

– Этот человек укрывает кого-то из высокопоставленных лиц.

Но палач продолжил свое дело, сказав, что у него приказ, и Уэстон получил по заслугам.

– Дело на этом не окончится! – крикнул сэр Джои. – Это только начало!

Когда вешали Ричарда Уэстона, толпа молчала. Дженнет отправилась назад к своей хозяйке. Вряд ли она могла ее утешить.

Это действительно было только начало.

Через месяц на казнь повезли Анну Тернер, признанную виновной и приговоренную к повешению. Она была так хороша в своих желтых накрахмаленных рюшах покроя и цвета, которые всегда предпочитала и которые многие женщины копировали с нее, что толпа в молчании смотрела, как ее ведут на смерть, и ни один голос не оскорбил ее.

Но каждая женщина, у которой были желтые рюши, решила никогда больше их не носить. Мода, которую породила Анна Тернер, умерла вместе с ней.

В начале перекрестного допроса она изо всех сил старалась обелить Франсис, но, когда поняла, что все известно, когда ей предъявили письма, которые Франсис писала Форману, и восковые фигурки, она поняла, что запираться бессмысленно.

– Будь проклят тот день, когда я познакомилась с леди Сомерсет! – с горечью воскликнула она. – Моя любовь к ней и уважение к ее величию принесли мне лишь собачью смерть.