Страница 11 из 52
«Ну да, – внутренне согласился Аникеев. – Иначе ты бы лучше знала жизнь…»
– Ольга, – сказал он вслух. – А вы показывали мужу это письмо?
– У меня же его милиция изъяла.
– Но рассказывали?
– Да, конечно. Я хотела посоветоваться.
– Что он посоветовал?
– Он сказал, что уже заплатил за все… И чтобы я не беспокоилась.
– Значит, он понял, о чем говорилось в письме?
– Значит, понял…
«Ну и ну! – Аникеев угрюмо вздохнул. – Все поняли! У каждого своя версия! А мне что делать?»
– Может, все-таки терроризм? – с надеждой спросила Катаева.
… К окнам прильнул весь салон красоты. Она это видела. Она знала, что сейчас в салоне нет ни одного клиента, и они рады хотя бы такому развлечению: ее допросу после всего этого крика и швыряния чашек с кофе. «Радуйтесь!» – злобно подумала она.
Мир, действительно, рушился. Бедность, бедность… Ведь потом будет девять тысяч, потом восемь… «Ох и времена настали! – пряча глаза, сказал Глыба. – «Промэкспо», вообще, соскочило! Выкупили нашу долю, мы даже пикнуть не успели! Там такие дяди вмешались!..» Как жить? Было бы хотя бы тридцать лет! Ах, какая она была в тридцать! Виталий тогда потерял дар речи. Увел ее у такого любовника – по черной икре любовника, вот какого… Сказал: «Таких ног не бывает! Такие ноги противоречат всем законам анатомии!» Тот, что по черной икре, полез в драку, но ему шепнули что-то на ушко, и рука провисла в воздухе, словно он хотел всего лишь крикнуть «Хайль Гитлер!» «Вот это мой мужчина!» – сразу поняла она тогда. А теперь… Тридцать восемь лет! Старуха! Злорадствуйте теперь! Обсуждайте мое падение!
Салон красоты, прильнувший к окнам, обсуждал не ее, а Аникеева. Кто он такой, было непонятно. Но он всем понравился. «Ах, какой мужичок! – сказала маникюрша. – Плечи-то какие!» «Любовник?» – предположила массажистка. «Да она ему в мамы годится!» – возмутилась администратор. «Жиголо!» – догадалась уборщица. Маникюрша вздохнула.
Вздохнул и парикмахер. Аникеев был и в его вкусе.
– Ну что? Подведем итоги? – сказал Левицкий, оглядывая подчиненных, сидящих вдоль стола. – Отвратительная работа! К чертовой матери всех гнать, погоны снять, идите работайте охранниками в супермаркете. Там ваше место!
В отделе Григорьева был свой штатный мальчик для битья. Его звали Борис Николаевич. Когда сгущались тучи, Борис Николаевич выходил вперед и так сокрушенно качал головой, что даже самое суровое начальственное сердце смягчалось.
Борис Николаевич был маленький, щуплый, интеллигентный на вид очкарик. Все знали, что у него тяжелые семейные обстоятельства (кто-то многодетный или больной или то и другое вместе). Борис Николаевич был первым кандидатом на получение квартиры (дом уже достраивался) и, следовательно, первым кандидатом на ее лишение. Лишить же Бориса Николаевича жилья мог только человек из гранита, человек-памятник. В Левицком были некоторые признаки каменности, но и они легко крушились, когда маленький и щуплый майор подслеповато вглядывался в него, всем своим видом напоминая о страдающей в этот самый момент семье. Такой номер с участием Бориса Николаевича никогда не давал сбоев.
Он и сейчас двинулся вперед на своем стуле, но опытный Левицкий сразу же погрозил ему пальцем.
– Сиди на месте! – сказал он. – Сдвинешься хоть на миллиметр, пеняй на себя. А лучше выйди! Уйди с моих глаз к чертовой матери!
– Что это он разбушевался? – шепотом спросил Аникеев у Григорьева.
– Вставили ему сегодня, – пояснил тот. Это было правдой.
Гроза пришла откуда не ждали. Ни с того и ни с сего позвонил генерал – заместитель министра. Вяло порасспрашивал о текущих делах и вдруг проявил недюжинное знание истории с письмами.
– Вообще-то, это уголовное дело, – осторожно объяснил Левицкий свою позицию.
– Ты уже достаточно знаешь, чтобы делать такие выводы? – притворно восхитился генерал и вдруг заорал, как на параде. – Вы с депутатом этим поговорили?! Вы у него были?! Он первый получил письмо, у него жену убили, он сам – шишка такая, что ты и не слышал, что такие шишки бывают! Вы уже две недели мудохаетесь, а главному фигуранту даже не позвонили! Это работа?! Нет, ты мне скажи, это работа?!
Вообще-то, Левицкий не любил, когда с ним так разговаривают. Его крутой нрав был известен даже на самом верху. Но он также умел читать между строк: генерал был умный мужик. В серьезных случаях он не кричал, а молчал. «Рядом с ним, что ли, этот депутат сидит?» – подумал Левицкий.
Но в целом, генерал был прав. Первым человеком, получившим письмо, был именно Евгений Александров. Депутат и чиновник. Пароход и человек… Если бы дело ограничилось письмами, к нему бы поехали в первую очередь. Но ведь было еще убийство Ледовских. А Ледовских имел брата, который учится у Мордовских. А Мордовских имеет сына, который мечтает от него освободиться… Такой вот дом, который построил Джек.
– Депутат у нас в списке следующий, – спрятав гонор подальше, сказал Левицкий. – Завтра собирались поехать. Зато появилась новая зацепка – как раз в связи с депутатом. Письмо получил и его бывший друг.
– Бывший друг, – сказал генерал куда-то в сторону. Тот, кто в стороне, наверное, успокоительно махнул ему рукой, мол, напугали подчиненных, спасибо. Дальше они сами. Их ведь пока не подстегнешь, работать не будут. Россия матушка…
Хоть это все и являлось спектаклем, но спектаклем унизительным. Поэтому Левицкий был не в духе. Он проводил взглядом Бориса Николаевича и обернулся к сотрудникам.
– Докладывай! – сказал он Аникееву.
– Следуя вашему указанию, мы, в основном, проверяли, как могут быть связаны между собой все шестеро, получившие письма, – тоном бывалого бюрократа начал тот. (Указание было следующее: «Найди между ними связь, и мы избавимся от этого дела немедленно! Спихнем его обратно, в УВД!») – Насколько я могу судить, некоторая связь существует только между Александровым и Катаевым.
– А этот преподаватель и брат убитого художника?
– Связь менее явная, – с неудовольствием пояснил Аникеев. – Сам этот брат художнику – седьмая вода на киселе, из университета отчислен, да если бы и не отчислен – их там тысяча, в университете. Это вполне может быть совпадением. Что касается сына Мордовских, то это вообще несерьезно. Профессор утверждает, что сын ставил целью довести его до инфаркта, но я поспрашивал соседей: у них через день устраиваются такие концерты, что письмо с мышьяком и угрозами – это цветочки. Они расчленением друг другу грозят, и при этом никакого инфаркта! А ведь интеллигентные люди…
– Но он, тем не менее, получил это письмо! напомнил Григорьев. – Что ж ты делаешь вид, что никаких писем не было?
– Евгений Петрович, – не обращая на него внимания, сказал Аникеев полковнику. – Честно говоря, я не вижу никакой связи между всеми этими людьми. Даже Катаев с Александровым здесь притянуты за уши. Ну, общались они когда-то. Разумеется, делали какие-то дела. А какие дела могли быть в начале девяностых? Не самые законные, правда? Катаев в прошлом бандит. Сейчас он практически легализован, имеет небольшие доли в нескольких бизнесах, но был он бандитом, это абсолютно точно. Ну, вот судите сами: человек два года назад заболел. Страшно тяжелое лечение, почти никакой надежды. Вспомнил Бога, крестился. Подолгу лежит в больнице, все думает, вспоминает жизнь… Там есть что вспомнить, правда ведь? Так постепенно он пришел к мысли, что его болезнь – это наказание за прошлые преступления. Вполне возможно, что самый бурный период его жизни пришелся на годы общения с Александровым. Тот, конечно, депутат, все такое, но мы же не поручимся, что он всегда был с крыльями? Да, некоторая связь есть, но связь-то эта существует только в голове самого Катаева! Умирающего человека. И то – существует только со слов его жены.
– А с ним самим не разговаривали?
– Его к операции готовят… По пересадке спинного мозга. Там должна быть полная стерильность. Ему иммунитет подавляют…