Страница 42 из 47
Я могу сказать только то, что Брюс испытывал дикое эмоциональное напряжение, он постоянно все взвешивал и обдумывал – получится фильм хорошо или нет? Он уходил в свой кабинет, и исчезал там на целые часы, обдумывая все до мелочей. Он должен был быть уверен во всем, еще до того, как возьмется за фильм и, если что-то будет не так, то чтобы он мог бы всегда отказаться от этой затеи. Временами он словно терял разум. В один момент он мог чувствовать эмоциональный подъем и был готов преодолеть любые трудности, а несколькими минутами позже он уже впадал в состояние глубочайшей депрессии.
Как говорит Фрэд: [Я должен был часто подолгу настраивать его].
[В течение нескольких недель он был в полушоковом состоянии, он словно пребывал в состоянии зимней спячки. Я думаю, он был ужасно напуган, – утверждал Фрэд. – Ведь у него появилась огромная возможность, тот единственный и неповторимый шанс, которого он так долго ждал. Нет сомнения в том, что если бы он был жив, то стал бы самой выдающейся кинозвездой, так как он обладал тем даром, которым обладают только величайшие личности кинематографа – магнетизмом. То же самое было и с Клинтом Иствудом, просто симпатичным парнем, когда вы встречались с ним где-нибудь на вечеринке, и совершенно уникальным и неповторимым человеком, когда он появлялся на экране.
Что касается различных неувязок, то, во-первых, сам сценарий ему никогда не нравился. С писателем они ни разу не встречались. Но, несмотря на то, что Брюс еще не был готов сниматься, я, откровенно рискуя, начал снимать фильм без его участия, занимаясь теми сценами, в которых его присутствие было необязательным. Я продолжал постоянно докладывать [Уорнер Брозерс], что я ожидаю появления Брюса со дня на день, так как Линда убедила меня в этом. Она оказалась права.
Я обнаружил, что он стал совершенно другим парнем в сравнении с тем, которого я знал в Лос-Анджелесе. Теперь он был ведущей звездой, и он вел себя точно так же, как и все знаменитости шоу-бизнеса. Брюс решил, что все будет в порядке, как только узнал, что директором кинокартины является Боб Клос. Во время работы над фильмом, если кто и мог с ним о чем-либо договориться, то это только Боб и Линда. Со своей стороны я пытался действовать достаточно жестко, как и подобает продюсеру].
[Он ужасно нервничал в первый день съемок. Вы могли видеть, как все в нем дергается. [Он весь задерганный], – заметил Боб Клос. Первая сцена, в которой он участвовал, была очень проста и, тем не менее, потребовалось [убить] на нее двадцать дублей. Затем он успокоился, и, начиная с этого момента, был фантастичен. Стоило ему увлечься этой работой, и он стал по-настоящему профессионален. Но сколько же потребовалось от нас терпения, сколько нервов, прежде чем нам удалось добиться от него этого состояния].
[Уорнер Брозерс] постоянно присылали нам один сценарий за другим в надежде на то, что какой-либо из них, в конце концов, понравится Брюсу. Да, так оно было – мы уже двенадцать дней снимали фильм, а тут из Голливуда прислали нам еще одну версию. Я позвонил им и сказал: [Все, с меня достаточно, я улетаю домой]. Но чуть позже со мной связалась Линда и передала мне: [Завтра все устроится]. Так оно и произошло.
[Ему было очень трудно, и, я не думаю, что кто-нибудь из нас мог бы упрекнуть его за такое поведение.
Вы не можете называть это эгоистической самовлюбленностью или чем-либо в этом роде. Таким он был, великий мастер воинских искусств, прекрасный актер, человек, который находился на пути к вершине Олимпа. Это был жизненно важный для него момент, от которого зависело все то, к чему он так долго стремился. У меня создалось такое впечатление, что, находясь в США, Брюс чувствовал, что его там не принимают всерьез, что такие парни, как Коберн и Мак Квин, считают его своим учителем, но никогда не считали его значительной кинематографической личностью: и вдруг у него появился шанс, когда он мог затмить их обоих. В действительности, после [Острова Дракона] его цена, по крайней мере, в пять раз превышала бы ту, которую мог запросить за себя Джим Коберн. Даже на американском рынке он был бы значительнее, чем Мак Квин. Определенно, у [Острова Дракона] дела шли намного лучше, чем у фильма Мак Квина [Гетвэи]. Именно ради этого Брюс был готов отдать все силы].
[Брюс должен был доказать, что он был прав – что он не сумасшедший. И как только он включился, как только он окунулся с головой в работу, он стал снова таким же взрывным и динамичным, и снова в его голове стали возникать различные интересные идеи. Но он был ужасно расстроен, когда порезал руку о бутылку].
[Не забывайте, что ни разу в истории американского кинематографа фамилия китайца не стояла первой в перечне актеров, участвовавших в фильме. Теперь все пошло так, как он этого хотел, поэтому ему было особенно обидно, что при этом постоянно находились люди, которые говорили между собой о [чужеземных дьяволах], постоянно чувствовался антиамериканский настрой большинства китайцев – ведь эти [чужеземные дьяволы] покушаются на древнее китайское искусство.
Поэтому, когда он поранил себе руку, то расценил это как своего рода [зловещее предзнаменование].
В действительности Брюс был расстроен тем, что позволил себе получить серьезную травму, порезавшись о бутылку, кроме того, он испытывал обычную для таких случаев сильную боль. В конце концов, будучи одним из самых совершенных мастеров кунг-фу, он злился на себя, понимая, что должен был суметь избежать столкновения с бутылками, каким бы образом Боб Уолл ни действовал. Ведь Брюс был всегда настолько точен в своих действиях. Он не был ни параноиком, ни психопатом, и в его голове были совершенно определенные мысли по поводу случившегося, поэтому никакие чужие домыслы не могли разуверить его в своей оценке этого инцидента. Просто он был ранен во время съемок и был этим сильно раздосадован.
Брюс умер раньше, чем [Остров Дракона] появился на экранах кинотеатров. Фильм превысил свой запланированный бюджет, но когда [Уорнер Брозерс] первый раз увидели его, они сразу же поняли, что фильм принесет им колоссальные доходы, и поэтому они без лишних прений дали Фрэду свое согласие на дополнительную сумму в 50 000 американских долларов на музыкальное оформление и звуковые эффекты. Фрэд говорит: [В действительности Брюс сам не подозревал, я думаю, какой прекрасной будет картина. Определенно, что и [Уорнер Брозерс] были поражены].
Я думаю, что этот фильм станет классикой, и я рада, что нашлись авторитетные люди, которые отсоветовала мне давать разрешение на показ фильма по телевидению. Я думаю, что раз в три, четыре года стоит снова пускать его на экраны, так как Брюса нет больше с нами, и если вы захотите увидеть его, то вы сможете посмотреть его фильмы. Сейчас существует целый культ Брюса, и, я думаю, что с годами он, скорее всего, будет расти и увеличиваться, нежели затухать. Его фильмы не устареют, с ними не произойдет того, что произошло с сериями о Джеймсе Бонде, так как фильмы Брюса не основываются на научных достижениях, которые сами по себе рано или поздно устаревают. Вы только задумайтесь над этим – фильм победил все рекорды в Японии – стране, которая традиционно является худшим рынком в мире для продажи китайских фильмов. Большинство китайских фильмов – антияпонские, и всем казалось, что японцы, в отместку, отвергнут этот фильм, но они оценили его по достоинству.
Фрэд: [Я верю в то, что Брюс единолично заработал бы не меньше миллиона долларов на своей следующей картине. Это был не человек – динамит. Он был звездой, которую легко эксплуатировать, потому что он сам рвался работать, как Джон Уэйн, Клинт Иствуд, Кэри Грант…]
…[Он должен был быть очень могучим человеком. Он обладал большой душевной теплотой. И, тем не менее, он был чрезвычайно одинок – он всегда держал вас на дистанции. По моему мнению, он был ужасно одиноким и, за исключением Линды, он никому до конца не верил в этом мире.
Линда была единственным человеком, с кем он мог разговаривать, кому он верил, в ком он был уверен, она была его женой, его матерью, его любовницей, его любимой, всем… Он никогда не был откровенен до конца в разговоре с другими людьми. Если он с кем-то не хотел говорить, то просил Линду переговорить с этим человеком. Если он был чем-то или кем-то рассержен, то он опять же просил Линду позвонить этим людям и сказать им, что он рассержен. Если он с кем-то [сцепился], то потом Линда звонила этому человеку. Он сам в таких случаях никому не звонил и не просил прощения. Он просил ее позвонить, но не для того, чтобы просить за него прощение, а для того, чтобы сказать: [Все, он уже в норме, теперь все будет о'кэй]. Он сам прекрасно сознавал, когда и с кем он был не прав, и вопрос был не в том, прав он или не прав. Брюс хорошо знал, что правильно и что неправильно, все дело было лишь в том, что в данный момент он не хотел об этом думать].