Пособник

И потом, я ведь плачу за предательство, рассказывая им о трупе. Само по себе это ничего не доказывает, но таким образом я вынуждаю их привезти меня в Стратспелд на похороны. Я могу заглянуть Макданну в глаза и сказать ему всю правду, а он знает, что это правда, и возьмет меня. Так я думаю.

И возможно, этим актом предательства я в конце концов смогу освободиться от груза тайного страха, который связал меня с Энди двадцать лет назад, и теперь я (избавившись от того греха) могу предать его еще раз.

Макданн в это утро появляется очень рано, мы все в той же старой комнате, где проводятся допросы. Это место мне хорошо знакомо, оно для меня уже как дом и приобретает оттенок иллюзорного уюта. Макданн стоит за столом, курит. Он кивает мне на стул, я сажусь и зеваю. Но вообще-то эту ночь я спал довольно хорошо — в первый раз с тех пор, как попал сюда.

— Они оба исчезли, — говорит Макданн.

Он разглядывает столешницу. Затягивается сигаретой «Би-энд-Эйч». Я бы тоже закурил, хотя еще рано и я еще толком не успел прокашляться с утра, но Макданн, похоже, забыл о хороших манерах.

— Хэлзил и Лингари, — говорит он, глядя на меня, и вид у него теперь и в самом деле озабоченный, взволнованный, обеспокоенный, усталый — впервые за время нашего знакомства; да, здесь все по-другому в Паддингтон-Грине. — Они исчезли оба, — говорит мне инспектор, по всему видно: он потрясен. — Лингари только вчера, доктор Хэлзил — три дня назад.

Он отодвигает стул и усаживается на него.

— Камерон, — говорит он, — что это за труп?

Я качаю головой:

— Возьмите меня туда.

Макданн втягивает через зубы воздух и отводит взгляд.

Я сижу молча. Наконец-то я чувствую, что владею ситуацией. Теоретически я мог бы, конечно, и безбожно врать и иметь совсем иные причины для посещения Стратспелда (может, меня просто ностальгия замучила по Шотландии), но я уверен: он знает, что я не вру и труп там есть; думаю, он видит это по моим глазам.

Макданн тяжело дышит, затем поднимает на меня тяжелый взгляд.

— Ты ведь знаешь, да? Знаешь, кто это, да? — Он втягивает воздух сквозь зубы. — Это тот, о ком я думаю?

Я киваю:

— Да, это Энди.

Макданн мрачно кивает. Он хмурится:

— Так кто же был в отеле? Вроде бы в тех краях никто не пропадал, заявлений не поступало.

— Еще поступит, — говорю я ему. — Парня зовут Хоуи… Не помню его фамилии — начинается на «Г». В тот день, когда я уехал, он собирался отправиться в Абердин — нашел там работу на буровой. Мы вечером немного поддавали в отеле, а потом произошла драка, но я к тому времени уже дошел до кондиции и рухнул спать. Энди мне сказал, что Хоуи и два других местных парня поколотили пару приезжих, которые были на вечеринке. Потом вызвали местного полицейского, и тот искал Хоуи. — Я вытянул вперед руки. — То есть так мне Энди говорил, поэтому, может, это все и россказни, но я уверен, что до этого момента все чистая правда. Думаю, Энди предложил Хоуи переждать в отеле, затаиться, пока копы будут его искать, а все остальные пусть думают, что Хоуи уже давно в море — на буровой. — Я стучу пальцами по столешнице и разглядываю макданновскую пачку сигарет, надеясь, что он поймет намек. — Гриссом, — говорю я Макданну, неожиданно вспомнив. Всю ночь мучался, и вот вам пожалуйста, поговорил немного, и оно тут как тут. — Вот как его зовут. Хоуи Гриссом. Его фамилия Гриссом.

В желудке какой-то страшный холодок, тошнота. Руки у меня снова дрожат, и я засовываю их между коленок. Издаю коротенький смешок.

— Я утром перед той пьянкой даже видел местного полицейского — рядом с кабинетом зубного. Думал, это он ходил пломбу ставить или еще что, но, вероятно, Энди пробрался туда и пошуровал.

— Мы сверяем данные судебной экспертизы по трупу в отеле с армейскими архивами, — говорит Макданн, кивая. Он бросает взгляд на часы. — Сегодня утром должны прийти результаты. — Он трясет головой. — А этих-то двоих за что? За что Лингари и доктора Хэлзила?

Я рассказываю инспектору за что; я рассказываю ему о двух других предательствах; об офицере, который послал солдат на смерть, чтобы прикрыть собственную некомпетентность (по крайней мере, Энди так считал, а это-то и было самое главное), рассказываю ему о докторе-заместителе, который не пожелал прийти к пациентке, а когда все-таки пришел, то счел, что боли у нее абсолютно неопасные.

Макданн наконец-то предлагает мне сигарету. О, наслаждение! Я беру, глубоко затягиваюсь, немного кашляю.

— Видимо, — говорю я Макданну, — он теперь перешел на знакомые ему личности, потому что обычные его жертвы стали более осмотрительными. — Я пожимаю плечами. — А может, догадался, что я наведу вас на него или что вы сами обо всем догадаетесь, потому и спешит свести старые счеты, пока есть такая возможность — прежде чем их предупредят об опасности.

Макданн сидит, уставившись в пол, и крутит на столешнице золотую пачку «Би-энд-Эйч». Он трясет головой. Такое впечатление, что он со мной согласен, а головой трясет, поражаясь мере человеческого коварства и ненависти. Кажется, на некий странный манер мне жаль Макданна.

Наступает пауза, во время которой входит молодой констебль с чаем; охранник у дверей получает свою чашку, а мы с Макданном пьем из своих.

— Так что же, инспектор, — говорю я, откидываясь на спинку стула. Черт, я чуть не упиваюсь происходящим, и плевать на это чувство в желудке. — Мы едем или нет?

Макданн облизывает губы, по всему видно — он мучается. Он кивает.

Я спотыкаюсь обо что-то в папоротниках, теряю равновесие, колени у меня подгибаются, и я падаю на спину, развернувшись во время падения. Лежу, хватая ртом воздух, в страхе перед мужчиной, который вот сейчас схватит меня, пока я лежу тут беспомощный; затем я слышу крик.

Я поднимаюсь на ноги.

Смотрю на землю — обо что это я споткнулся; обломанный сук толщиной с руку. Я смотрю на него и мыслями возвращаюсь к тому морозному дню несколько лет назад у реки.

Возьми ветку.

Снова крик.

Возьми ветку.

Я все еще разглядываю сук; мой мозг словно кричит внутри меня, и я не знаю — чем слушаю этот крик, только я не слушаю, мой мозг кричит мне: «Беги! Беги!» — но я этого не слышу, мне что-то мешает, что-то тянет меня назад, назад к Энди, назад к тому схваченному морозом берегу реки. Я слышу, как Энди зовет меня, и все еще вижу, как он тянет ко мне руки, я знаю, вот он сейчас снова ускользнет от меня, и ничего не могу поделать… Но я могу, на этот раз я могу; я могу сделать кое-что — и сделаю.

Я хватаю сук, выдергиваю его из травы и папоротника. Снова бегу, но теперь в обратную сторону, а перед собой обеими руками держу сук. Я слышу приглушенные крики Энди, в какой-то момент мне кажется, что я их потерял, пробежал мимо, но вдруг я вижу их — почти перед собой. Мужчина двигается вверх-вниз на Энди, его задница на фоне папоротниковой зелени кажется большой и белой; рюкзак все еще на нем, вид у него странный, пугающий и комический одновременно. Одна его рука крепко сжимает лицо Энди, голова повернута в другую от меня сторону, рыжие волосы упали на одно ухо. Я бегу к ним, держа сук двумя руками и закидывая его на правое плечо, перепрыгиваю через кустик и, приземляясь рядом с ними, со всей силой опускаю сук. Он с тупым, глухим звуком ударяется о голову мужчины, откидывая ее в сторону, тот крякает и пытается подняться, но потом обмякает. Я стою над ним.

Энди тяжело дышит, хватая ртом воздух; он выбирается из-под мужчины; на заднице у него кровь; он отталкивает мужчину в сторону — тот заваливается на бок, а потом снова падает лицом вниз и стонет.

Энди никак не может отдышаться, он смотрит на меня, натягивает брюки, потом протягивает руку и берет сук. Поднимает его и со всей силы обрушивает мужчине на затылок — раз, другой, третий.

— Энди! — кричу я.

Он поднимает сук еще раз, потом роняет. Его трясет, он обхватывает себя руками, упирает подбородок в грудь и смотрит на человека. Энди бьет дрожь.