Червоточина

Грегори БЕНФОРД

ЧЕРВОТОЧИНА

Перевел с английского Алексей КОЛОСОВ

 Gregory Benford. The Worm Turns. 1995.

 Журнал "Если" 2008,2

Она чувствовала, что вот-вот превратится в пюре, и все из-за хитрой бухгалтерии.

— Дай мне инфракрасный, — попросила Клэр.

— Я могу дать тебе полный спектр, — обнадеживающе прошептал голос Эрмы в наушниках.

Перед Клэр возник хаотичный набор цветов, от которого стало больно глазам.

— Ты по-прежнему пытаешься заставить меня смотреть на мир таким способом, черт возьми!

«Возможно, я задела ее за живое, — подумала Клэр, — надавила на нее». Но программное обеспечение не может обижаться, по крайней мере, Клэр так считала.

— Я всего лишь примат. Давай мне по одной части спектра за раз.

Пожалуйста.

— Как скажешь.

Последовало ли за этими словами сердитое сопение? Не важно —

Эрма подчинилась.

Теоретики называли объект, летавший сейчас на экране, червоточиной[1]. Эта червоточина выглядела как размытый красноватый бублик. Он вращался в бешено сияющем ореоле. На его «коже» извивались сердитые красные змеи. У северного отверстия бублика ветвились желтые и синие молнии, которые, однако, не проходили насквозь. Те же шипящие вспышки обходили и южное отверстие, но молнии на севере не отвечали им. Где-то на этой оси крылась проблема. Именно туда они и должны были отправиться.

— Какова наилучшая траектория, теоретически?

— Подходящей траектории не существует. Математики говорят, что есть несколько входов, но все они предполагают приобретение существенного момента вращения.

— Да, но должно же быть какое-то наиболее популярное предположение...

— У меня есть результаты последнего численного моделирования, которое ты заказала с Земли.

— О, хорошо. Я всегда чувствую себя лучше после освежающего компьютерного моделирования.

— К вопросу нашей безопасности лучше относиться без вызывающего стресс сарказма.

— Сарказм — это всего лишь еще одна услуга, которую мы предоставляем на нашем корабле.

— Сарказм приводит к стрессу.

— Кого?

— Нас обеих.

— Я что, напряжена?

— Ты выглядишь взволнованной.

— Я думала, ты понимаешь риторические вопросы.

— Ты тянешь время.

— Да, черт возьми. Посмотри на эту червоточину через детектор массы.

И Эрма посмотрела. Все виртуальные изображения, всплывавшие на экранах, были наполнены сиянием, которое не мог убрать даже терапроцессор Эрмы. Эти изображения выглядели слишком хорошо, чтобы быть реальными. Правильные геометрические фигуры путались и переплетались, плавая вокруг вращающегося бублика. Завитки пространства-времени разлетались в разные стороны, излучая волны со злобным красным шипением.

— Это кажется тебе безопасным?

— Я бы сказала, что моя резервная копия каждый раз сбрасывается на Луну по лазерному лучу.

— Ага, ты бессмертна, пока я плачу за твое использование.

— Я могу найти другую работу...

Клэр улыбнулась. Эрма редко начинала произносить фразу, если не знала, чем ее закончить. Возможно, ее диалоговая программа сейчас общалась с обширной сетью сенсоров, развешанных по всему корпусу «Серебряного люггера». Эти сенсоры измеряли все, что только можно, по мере того как корабль осторожно приближался к завихряющейся червоточине.

— Что ты там говорила?

— Я отвлеклась. Я считаю, что вероятность успеха этого предприятия достаточно высока. Однако я ни за что не поручусь, если мы будем висеть возле этого странного объекта.

Может ли программное обеспечение нервничать? Эрма не была такой в прошлый раз, пять лет назад, когда они поймали злосчастную червоточину. После этого астрофизики начали ломать голову, пытаясь расширить ее так, чтобы через нее мог пройти корабль — и облажались. Ученые подталкивали ее, зондировали, и в итоге каким-то образом добавили ей момент вращения. Они случайно преобразовали все пространство-время вокруг того, что ранее являлось чем-то более или менее предсказуемым. Они толком не знали, что делать с червоточинами. В конце концов, она у них была одна-единственная — вот эта вращающаяся, наполненная энергией, сожравшая великое множество зондов, но ничего не выплюнувшая обратно.

— Нам нужно подобраться ближе, чтобы определить, где здесь возможные входы.

Вдоль оси червоточины двигались мерцающие глыбы, определенно состоявшие из какой-то экзотической материи. Эти глыбы, похоже, тоже вращались. Клэр много раз предупреждали о том, чтобы она не соприкасалась с этими глыбами. Предыдущие зонды от этого распадались на элементарные частицы.

— Вообще-то входов тут два, так? Северный и южный полюса этой релятивистской карусели. Но от оси надо держаться подальше.

— Да. Я думаю, наше вращение тоже имеет значение. Предыдущие зонды пробовали изменять свой момент вращения, и некоторым из них удавалось какое-то время после этого посылать отчетливые сигналы.

— Конечно, где-то секунд десять. Я рассчитываю, что моя стратегия «схватил и убежал» займет примерно столько же времени. Согласно нашему контракту мы должны только снять кое-какие данные и вернуться домой. Ни один зонд не вернулся?

— Вернулся, если считать частицы углерода.

— А этот зонд что, был керамический?

— В том числе.

С помощью сенсорного управления Клэр получила теоретическое расстояние до червоточины, плавающей в космосе в магнитных зажимах в ста метрах от нее. Вихри вывернутого пространства-времени хлопали по металлической коже корабля, заставляя зубы Клэр стучать.

По экранам шли брызги бело-желтой пены, обозначавшей гравитационную турбулентность вокруг них.

— Бублики есть бублики, Эрма. Давай быстренько засунем внутрь наш нос.

А все из-за хитрой бухгалтерии.

* * *

Лунные ребята с чемоданчиками добрались до нее даже прежде, чем она успела распаковать вещи. Она надеялась устроить непристойный поход по барам, чтобы избавиться от воспоминаний о том, как два года перенаправляла кометы. Она как раз собиралась забраться под пенный душ и проторчать там час или два, чтобы снова почувствовать себя человеком, потом покричать на кого-нибудь, кроме Эрмы, и тут ее дверной звонок исполнил Баха.

Она не ответила. Но они все равно вошли.

— Эй! Я снимаю эту квартиру!

Высокий даже не моргнул.

— Мы можем прямо сейчас посадить вас под замок, и это будет абсолютно законно.

— Последнего, кто попробовал это сделать, я в итоге едва не заморозила.

Низкий, который определенно любил поесть, самодовольно произнес:

— Мы проверили. Тогда вы не пошли дальше угроз.

— В вашем случае я могу сделать исключение, — по ее лицу растеклась улыбка, и она сощурилась на коротышку, который нервно моргнул и невольно отступил на шаг. Она отругала себя за использование столь простого приема, но, в конце концов, ей же требовалось немного отдыха, черт возьми! Забавно было бы завалить этих двоих, а заодно потренировать застоявшуюся сердечно-сосудистую систему.

— Ты уже по уши в долгах, — высокий улыбнулся от уха до уха, но в его оскале не было ни грана теплоты. — Это служащий судебного ведомства, — кивок на толстяка, — а я бухгалтер проекта. Нам предписано конфисковать твой корабль.

— Тот, последний, тоже так говорил. Но я выкарабкалась.

— Да, восхитительно. Но твой бизнес по буксировке комет переживает трудные времена, — заметил высокий.

— Слушай, за меня поручится вторая по размеру корпорация в мире.

Толстяк все еще моргал, приводя в порядок свою самооценку.

С учетом его комплекции это было непросто. Высокий иронично улыбнулся и без приглашения опустился в гравитационное кресло.

Она следила за тем, как он садился, как его ноги сгибались, словно демонстрируя принцип рычага, и с удивлением почувствовала, как начинает возбуждаться. «Меня не было о-о-очень долго», — подумала Клэр.

1

В оригинале рассказ называется «The worm turns», буквально — «Червяк поворачивается». Эта фраза — цитата из Шекспира (Генрих VI, часть третья). Смысл ее в следующем: тот, кого когда-то втоптали в грязь, рано или поздно отомстит, и все повернется против того, кто сей акт втаптывания некогда осуществил. Цитата, в свою очередь, восходит к старой поговорке «Tread on a worm and it will turn», буквально — «Наступи на червяка, и он повернется». То есть даже самое смирное и робкое существо может дать отпор, если плохо с ним обойтись. (Здесь и далее прим. перев.)