Задание

— Со мной ничего, — решил Леденцов.

— У тебя темное лицо.

— Наверное, он сегодня не умывался, — предположил капитан.

— Это не грязь, — сказала Ирка.

— Это загар, — определил Леденцов.

Они перешли в комнату. Поискав взглядом четвертого, Петельников удивился:

— Ваши ряды поредели.

— Шиндорга смылся, — неохотно выдавил Бледный.

— Почему? — спросил Леденцов.

— Обозвал меня урлой, — объяснила Ирка, — а Бледный его по губам.

Картину она упростила. Сперва Шиндорга обозвал капитана с Леденцовым мильтонами, за что Ирка треснула его толстым томом «Современного японского детектива». Шиндорга хлестнул ее журнальчиком и обозвал урлой. Тогда и вмешался Бледный.

— По губам нельзя, — строго заметил Леденцов, глянув на губы Иркины.

— А что такое урла? — заинтересовался Петельников.

Ирка пожала плечами. Оперативники стояли посреди комнаты, будто не знали, на чем они тут остановились и что делать дальше.

У Петельникова лежала на столе вечерняя работа — упитанная папка с материалами о гражданине Грешило, показывающем за десять рублей всем желающим космическую ракету, на которой он прилетел к нам из другой цивилизации… В сушилке лежал ворох белья, который надлежало сегодня выгладить… Прочесть ворох газет и журналов… Хотелось принять горячую ванну… Хотелось сбросить ту опустошавшую усталость, которая случалась редко, а вот сегодня будто отжала его досуха выстрелами, бачками, детским криком… В конце концов, хотелось кофе.

Леденцову уже ничего не хотелось. Оперативные дела, шатровые ребята, женитьба, мамины слезы — все куда-то отошло, заслоненное небывалой сонливостью. Он предположил, что во время падения с машины и кувырков в кювет задел в голове какой-то центр, ведающий сном. И он бы уснул, не ной все тело, не боли порезы и ушибы.

— Вы не сыщики, — угрюмо сказал Бледный, которому Ирка после явления кителя вынуждена была все рассказать.

— Мы оперуполномоченные уголовного розыска, это и есть сыщики, — объяснил Петельников.

— И Желток опер? — усмехнулся Бледный.

— А откуда такое пренебрежение? С чего бы? — тихо спросил капитан.

Эдуард Бледных оглядел рыжего и неказистого паренька, которого он бил, учил жить, надевал ему на голову мешок и у которого сейчас слипались глаза. Но Леденцова заслонил капитан, подступивший к Бледному так близко, что тот слегка отпрянул.

— Этот Желток рисковал сегодня жизнью, спасая ребенка и задерживая преступника. И не в первый раз. Да мы эти случаи не считали… Теперь мне ответь: кого ты спас за свои семнадцать лет? Кого вытащил из беды? Кого защитил? Кому протянул руку?

Голос капитана крепчал от слова к слову и на последнем вопросе так рыкнул, что Леденцов окончательно проснулся.

— Ира, где же горячий кофе? — спросил он весело.

Она засуетилась, убирая давно остывшие чашки. Оперативники сели за столик рядом, под яркий свет торшера. Совпало ли, или Леденцов уже привык предвосхищать движения капитана, но они синхронно сняли пиджаки и повесили на спинки креслиц. И все увидели, что у каждого под мышкой висит кобура с пистолетом. Ребята не дышали…

Модные рубашки, крепкие руки, сухие, чуть осунувшиеся лица. Усталые зоркие глаза. Пистолеты на боку…

— Боря, оружие-то не сдали, — вяло спохватился Петельников.

— Про Гундосого расскажите, — попросил Грэг, запомнивший слова капитана, брошенные Леденцову.

Петельников рассказал. Греть кофе Ирка так и не пошла — сидела, приоткрыв рот. Артист слушал сосредоточенно, все обдумывая. Бледный ерзал, точно хотел им заявить, что он тоже бы так, тоже бы смог.

— А почему Гундосый не стрелял из машины? — спросил Грэг по существу.

— Видимо, надеялся скинуть лейтенанта виражами. Или на большой скорости не сумел вести машину одной рукой. Впрочем, мог и бояться быть застреленным первым.

— Гундосый погиб?

— Да.

Потом они пили кофе, ели ветчину и сыр. Килограмм овсяного печенья, высыпанный в блюдо, стараниями Леденцова перекочевал ближе к Ирке, и она выдавала каждому по штучке. Одного кофейника не хватило — сварили второй. И ветчины с сыром не хватило. Петельников принялся открывать консервные банки разных форм и объемов. Но больше всего удивило, что они все вместе съели буханку черного хлеба.

Ребята требовали историй. Бледному нравились с погонями и стрельбой, вроде ловли Гундосого; Грэг предпочитал запутанные с ошарашивающими концовками; Ирка просила про любовь. Но Петельников рассказывал то, что могло вспомнить усталое сознание.

Например, про того же гражданина Грешило, прилетевшего из другой цивилизации. Уголовный розыск заинтересовала не его ракета, кстати, стоявшая в ванной и очень походившая на стиральную машину, а десятки людей, платившие ему за показ. Когда пришли к Грешило, или к Грешиле, чтобы пригласить в милицию, то обнаружили записку, в которой он сообщал, что вернулся на свою, или в свою, цивилизацию. Улетел, короче.

Петельников вспомнил про подростка, который начал раскурочивать легковушку ветерана войны. Тот его схватил, привел домой, рассказал про свое детство и бои; они пили чай всю ночь.

Вспомнил капитан историю про хулигана восемнадцатилетнего, арестованного и посаженного, и про девушку, которая требовала посадить тоже и ее с ним в одну камеру; это смешное желание и помогло установить истину и выпустить парня.

Рассказал Петельников про подростков-помощников, которые прочесали весь район и отыскали маленькую штучку, помогшую раскрыть большое преступление… Про того тигра рассказал, которого они задержали, то есть поймали, всем райотделом… Заодно и про ручного медведя вспомнил, убитого директором лесопарка ради мяса и шкуры… Как ловили под городом Лешего, нападавшего на грибников…

Когда Петельников устал, Бледный невнятно пробубнил:

— Я Желтка, то есть Бориса, уважаю…

— И правильно делаешь.

— Как бы мне на сыщика, на оперуполномоченного выучиться?

— Я же тебе сказал про две главные мужские работы… Переделать себя и переделать мир. Ну, мир пока оставь, но с себя начни.

— А как… с себя?

— Эдуард, у меня тридцать три условия. Но сперва три. Не курить. Один неопытный оперативник закурил в засаде и спугнул запахом дыма. Не пить. Как-то оперативник выпил бутылку пива и позабыл пароль. Стать классным монтажником.

— Монтажником-то зачем?

— Нужны технические знания. Знал бы я сопротивление материалов — догадался бы сегодня, что пуля бачок пробьет.

Их разговор слушали. Ирка вдруг вклинилась:

— Про Валентину-то с ребенком забыли?

— Да, у нас есть дела, — встрепенулся Леденцов, готовый расцеловать Ирку за ее добрую память.

— Какие? — спросил Грэг Леденцов стал перечислять:

— Валентине помочь. Сходить на концерт «Плазмы». По-моему, надо посетить того отличника, стоявшего на коленях. Отметить Ирин день рождения… — И, увидев, что капитан понес на кухню посуду, добавил: — Готовиться к нашей с Иркой свадьбе. А?

Ребята согласно кивнули. Лишь избитое тело да чугунная усталость помешали Леденцову крикнуть от радости или всхлипнуть: шатровые приняли все дела. Лейтенант знал, что мороки с ребятами будет еще много, он еще повсхлипывает… Но главный шаг сделан.

— Ирка, ты скоро заржешь, — предупредил Грэг.

— Чего?

— Печенье-то овсяное.

На тахте вновь зазвонил оранжевый телефон. Теперь ребята насторожились: они уже знали, что мог значить телефонный звонок в этой квартире. Но Петельников взял трубку спокойно, веря в порядочность судьбы, которая не станет посылать второе происшествие на дню.

— Вадим Александрович? — спросил грустный женский голос.

— Да, Людмила Николаевна, я вас сразу узнал. Ваш оболтус здесь.

— Вадим Александрович, я согласна, пусть он работает в милиции…

Петельников помолчал, не зная, что ответить.

— Вадим Александрович, пусть служит в органах, только не позволяйте ему жениться!

— Людмила Николаевна, если найдет достойную…

— Он уже нашел…