Страница 204 из 233
— Переводить будет Бережков. Вызовите его.
— Но Бережков же немецкий переводчик, а не английский, — не унимается Ч. Болен.
— Это не имеет значения, — заявляет Сталин. С американцами — шок!
— Как так не имеет значения?
— Я ему прикажу и Бережков будет переводить с английского, — спокойно объясняет Сталин.
Действительно, явившийся тотчас Бережков отвечает на приказание Сталина – «есть!», блестяще проводит свою работу, а американцы, находящиеся в состоянии легкого обалдения во все время переговоров, следят не столько за их ходом, сколько не устают поражаться гладкому английскому Бережкова, и почти (а может быть и на все 100%) верят, что «Сталин может приказать все, что угодно, и это непременно будет исполнено».
Похлебкин В. С. 134–135
Впоследствии Гарриман придумал анекдот о моем появлении в кабинете Сталина: поначалу беседу переводил с советской стороны Павлов, а с американской — Чарльз Болен, 3-й секретарь посольства США в СССР. В связи с его именем Гарриман, впоследствии приходя иногда с другим переводчиком, любил по-русски повторять: «Болен — болен». Это неизменно смешило Сталина.
У Павлова тогда будто бы возникли трудности с переводом, и Болен принялся помогать ему. Это не понравилось Сталину. Он обратился к Молотову:
— Почему американец поправляет моего переводчика? Это не дело. А где, Вячеслав, тот молодой человек, что переводил беседу с Гитлером? Пусть он придет и поможет нам.
— Но он ведь переводил на немецкий...
— Ничего, я ему скажу, будет переводить на английский...
Так я предстал пред светлые очи «хозяина» и сделался его личным переводчиком.
Говорят, английский парламент может все, он лишь не может превратить мужчину в женщину. Своим рассказом Гарриман весьма язвительно иронизировал по поводу всесилия «великого вождя».
Бережков В. С. 232
Любил пошутить. Не терпел соглашателей, угодников. Узнав его характер, я нередко вступал с ним в дискуссии. Сталин иногда задумчиво говорил: «Может, вы и правы. Я подумаю».
Рыбин А. С. 70
Добавлю еще, что Сталин был — насколько я заметил — живой, страстной, порывистой, но и высокоорганизованной и контролирующей себя личностью. Разве в противном случае он смог бы управлять таким громадным современным государством и руководить такими страшными и сложными военными действиями?
Джилас М. С. 206–207
Выступление Сталина было всегда событием. Его выступления всегда ждали. А когда он говорил, все слушали его внимательно, с захватывающим интересом, чуть ли не благоговейно. Его речи не были насыщены набором красивых оборотов и фраз. Это были речи, которые зажигали слушателей, зажигали их сознательно и разумно действовать так и идти туда, и решать задачи так, как начертала партия. Он всегда оставался сдержанным в словах, но эти слова были простыми, ясными, понятными. Они содержали такую большую логику, глубину, огромную внутреннюю правду, что их трудно было не понять, не подчиниться, не выполнить их. Сталин непроизвольно привязывал к себе, убеждал и потрясал содержанием своих речей...
Я. Чадаев.
Цит. по: Куманев Г. С. 393
Трудно сказать, был ли он сдержан вообще, очевидно, нет. Но личину эту он давно надел на себя, как шкуру, к которой привык до такой степени, что она стала его второй натурой. Это была не просто сдержанность, это была манера, повадка, настолько тщательно разработанная, что она уже не воспринималась как манера. Ни одного лишнего жеста, ни одного лишнего слова. Манера, выработанная настолько, что она воспринималась как естественная. Но на самом деле в ней был расчет на то, чтобы не показать никому, что он думает, не дать угадать своих мыслей, не дать никому составить заранее представление о том, что он может сказать и как он может решить. Это с одной стороны. С другой, медлительность, паузы были связаны с желанием не сказать ничего такого, что придется брать обратно, не сказать ничего сгоряча, успеть взвесить каждое свое слово.
И. Исаков.
Цит. по: Симонов К. С. 347
…А говорил он, особенно когда прохаживался, не очень заботясь о том, хорошо ли слышат его, это мы после беседы со Сталиным почувствовали по собственной усталости от напряжения тех трех часов, в которые мы старались не пропустить ни одного сказанного им слова. Говорил, то приближаясь, то удаляясь, то громче, то тише, иногда оказываясь почти спиной к слушателям, начинал и заканчивал фразу, не успев повернуться.
Симонов К. С. 143
Хотя Сталин ходил не останавливаясь, мне казалось, он не ослабил свое внимание, наоборот, стал более сосредоточен. Его замечания отличались некоторой жесткостью, которую он и не думал скрывать. Подобная резкость по отношению к людям, приглашенным на прием, была caмой, пожалуй, типичной чертой в его поведении, составляя неотъемлемую часть личности Сталина — такую же, как оспины на его лице, придававшие ему суровый вид.
Судоплатов П. С. 104
Он чрезвычайно прямолинеен, почти до невежливости, и не возражает против такой же прямолинейности своего собеседника.
Фейхтвангер Л. С. 213
Он peaгировал быстро, резко, без колебаний и, по-видимому, не был сторонником долгих разъяснений — хотя собеседника он выслушивал.
Джилас М. С. 59
Мы говорили со Сталиным о свободе печати, о демократии и, как я писал выше, об обожествлении его личности. В начале беседы он говорил общими фразами и прибегал к известным шаблонным оборотам партийного лексикона. Позднее я перестал чувствовать в нем партийного руководителя. Он предстал передо мной как индивидуальность. Не всегда соглашаясь со мной, он все время оставался глубоким, умным, вдумчивым.
Фейхтвангер Л. С. 232
В своих выступлениях Сталин был безапелляционен, но прост. С людьми — это мы иногда видели в кинохронике — держался просто. Одевался просто, одинаково. В нем не чувствовалось ничего показного, никаких внешних претензий на величие или избранность. И это соответствовало нашим представлениям о том, каким должен быть человек, стоящий во главе партии. В итоге Сталин был все это вкупе: все эти ощущения, все эти реальные и дорисованные нами положительные черты руководителя партии и государства.
Симонов К. С. 75
Когда он бывал в хорошем настроении или что-либо его смешило, он улыбался. Но улыбался сдержанно, одними уголками рта, и даже и эту скупую улыбкy прикрывал рукой и трубкой.
И. Исаков.
Цит. по: Симонов К. С. 348
Сталин говорит с очень сильным грузинским акцентом. Оратор он плохой. Пишет речи и произносит их плохо, заглядывая в бумажку. Впечатление на слушателей производят не слова: а решительность тона и жестов. Иногда, впрочем, и слова: на заседаниях Политбюро Сталин бывает черезвычайно груб и пересыпает речь матерной бранью.
Беседовский Г. С. 299
Во время пьянок с товарищами по партии на своей даче он с удовольствием употреблял грубые и вульгарные выражения.
Ноймайр А. С. 360
Кстати о матерщине. Обсуждение государственных вопросов в Политбюро и совнаркомах редко когда не сопровождается непечатными словами. Но и в этом отношении соблюдается строгая партийная иерархия: При Сталине позволяли себе «материться» только Рыков да Ворошилов, остальные же почтительно сдерживали себя и распускали языки тогда, когда за Сталиным закрывалась дверь. Из известных «вождей» один только украинский наркомзем Шлихтер не терпел непечатной брани и произнесенное в присутствии матерное слово считал для себя оскорблением…