Страница 19 из 66
— И подпись: чёрным по белому. Да.
: Пищер сидит тихо-тихо — принято, значит. Даже Сашка молчит. Только — Толкиена! — мало-ли что ОБС — “одна баба сказала”,— что делать с этим, с позволения сказать, фактом?!
— Мистика и есть мистика. Да. Не обмерить и не повторить. И грош с ней цена всяким измерителям и счётчикам, как бы они муторно ни вопили —
... А Шурка-Гитарист с тех пор, между прочим, так и не ставит Свечей. «Жить, говорит, охота. Ставить — чтоб какая-то дура...»
: Это точно. Все бабы — дуры. Да.
: Пит смотрит на меня, разинув рот. В конце концов, это немного раздражает — не люблю я внимания к своей скромной персоне. “Рот закрой — язык потеряешь”, так и хочется сказать мне. Но тут нужен заключительный аккорд, точка.
— Давайте, послушаем ‘Ж-М-Ж’,— заявляет Сумасшедший Зву-кооператор Егоров — и, не спрашивая ни у кого позволения, втыкает в маг кассету.
“Этого нам только не хватало...”
: “Съедем все” — уж это точно.
И я беру гитару и, не утруждая себя проверкой строя, ору:
— “А бабы — дуры, бабы — дуры, бабы —— дуры! А БАБЫ БЕШЕНЫЙ НАРОД!..”
— и извлекаю последний аккорд.
Получается — отвратительно.
: Да.
голос второй — “КТО ТАМ, В ТОЛЩЕ СКАЛ?..”:
— И было так:
Давно было; раньше всего, что было после, и дальше — много дальше — того, что звалось тогда здесь.
: Может, в Альпах — но быть может, и в Пиринеях,— кто знает; мало-ли горных пещер на свете,— недалеко от одной деревушки была пещера. Заколдованной называли её — а почему, никто уж не помнил. Может, гномы или тролли сокровища в старину в ней прятали — а может, ещё почему.
И жили в этой деревушке три брата; жили они со старушкой-мамой своей, и жили очень бедно. Такая уж жизнь была: в горах в то время — какое богатство?
И до того невмоготу стало им бедно жить, что решили братья как-то отправиться в эту пещеру и клад старинный достать. Не стала мать отговаривать сыновей — дала только младшему клубочек ниток с собой и сказала: ступай, сынок, по этой нитке — может, приведёт она тебя к кладу подземному, а может, нет,— да только по ней обратно всё ж легче возвращаться будет.
Взяли братья с собой верёвку покрепче — в пещеру спуститься; факелов нарубили смолистых — для свету — и пошли.
Первым решили младшего брата спускать — он полегче других был; значит в случае опасности какой, рассудили браться, поднимать его наверх легче будет.
Опустили младшего брата вниз и сидят наверху у входа — сигнала ждут, чтоб среднему спускаться. Да только сигнала всё нет и нет. Подняли верёвку наверх — а край её точно ножом срезан. Испугались братья: что делать, как домой без младшего возвращаться,— перевязали верёвку и полез средний брат младшего из беды выручать. Остался один старший брат наверху.
Сидел-сидел — уж поздно стало, темнеть начало. Видит: нет братьев. Да только как одному в деревню назад возвращаться, что сказать?..
— И полез он вниз: один. Братьев искать,— а может, повезёт и сокровище подвернётся. Всё равно одному назад возвращаться — что с пустыми руками...
: Долго ждали их в деревне. Да так и не дождались вовсе. Уже собрались идти искать — горы окрестные прочёсывать — как тут мать сказала, куда они пошли.
Не сразу, конечно, решили люди пойти к той пещере. Утра дождались — ночное-то время, понятно, время нежити,— за священником послали...
Приехал священник. Поднялись к пещере, смотрят: верёвка, привязанная к дереву, висит — и край будто ножом срезан.
Испугались люди. Никто не хочет вниз лезть.
— Тогда священник начал молиться, осенил вход в пещеру крестом,— а оттуда в ответ словно вздох человеческий, да стук каменный с плачем.
: Тут все и вовсе перепугались, бросились врассыпную — кто куда, и священник, конечно, тоже — и больше к этому месту уже никто никогда не подходил.
Остались у пещеры только мать сыновей пропавших, да мальчишка соседский,— известно, мальчишки ничего не боятся, и всё им любопытно и интересно,— он и рассказал потом всем, что дальше было.
: Как упала мать на колени и взмолилась — отдай, гора, мне моих сыновей, зачем ты отняла их у меня! А обращаться к духам языческим старинным в те времена большим грехом считалось... И тут из-под земли голос такой неживой ей будто отвечает: не звала я их, сами они пришли ко мне за сокровищем,— а что клубочек твой путеводный не взяли, забыли — так и забыли дорогу домой.
: Пещера-то заколдованная была — правду старики говорили! Не иначе, как гномов это заговор был или троллей каменных... А снять такой заговор никто из людей, конечно, не может: не по силам такое волшебство простому смертному одолеть.
И взмолилась тогда мать — если не можешь отдать мне сыновей дорогих моих, пусти меня к ним!
Схватила она клубочек свой — а он всё время у входа в пещеру лежал, младшим братом забытый — и кинула его прямо в камень.
— И раздалось вдруг зелёное сияние, и раскрылась гора, и покатился клубочек сам вперёд — в гору, и пошла она за ним следом.
И закрылась за ней гора:
: Только нитка и осталась, уходящая в камень.
Да и та потом пропала: вечная-ли вещь — нитка?
: Так, говорят, было.
ГОЛОС ТРЕТИЙ — ОТБЛЕСК НА ПОТОЛКЕ:
... Ну, после всех этих мучительных трансплантаций и вечерних сталкеровских ужасов ( вот уж, Господи, как говорится, не ожидал! ) заснули мы все довольно быстро — кажется, даже “Эквинокс”, который я всё-таки поставил, не смотря на дурацкие протесты Хоррор Сталкера, дослушали только до половины,— только первую сторону,— и так же быстро проснулись:
Который был час — не знаю; по научной воле Пищера мы тут все пребываем ‘безвременно’ — но только я сразу понял, что до “утра”, нашего условного “утра”, во сколько бы ‘колов бремени’ оно ни наступало волею судеб — было ещё страшно далеко. А значит, стал-быть, спать нам ещё и спать — да...
— В общем, я сразу понял, что это.
: Два раза у меня уже было такое — когда мы впервые остались на две недели в Ильях,— Пищер, кстати, позавчера поминал те две недели в связи со Свечёй; да только, кажется мне, до конца он свой случай так и не рассказал. Угу — оно понятно: попробуй-ка, поговори о чём серьёзном в присутствии Иререн Сталкера... Тоже мне — Великий Кондухтор... УХАНДУКОР, “да”.
..: Хотя — “ай, да Сталкер” — действительно... кимирсен, в общем, тот ещё: какую историю завернул! Сам, выходит, не без греха... И ведь — даже если, по обыкновению, врал — до того складно, и в таком, можно сказать, дивном унисоне с действительностью,—
— я ведь знал, что у Кости на самом деле что-то с Двуликой произошло,— как уверен до сих пор, что никому, ни одной живой душе он об этом случае не рассказывал,— “по ряду причин на самом деле”, как обожал в былые годы выражаться Пищер,— и уж тем более не рассказывал Люберу, потому как никогда не общался с ним толком,—
— Откуда же тогда Сталкер взял свою повесть: не высосал же, в самом деле, из пальца ( за исключением явно стебовых в моём отношении деталюшек-подробностей )?..
: Загадка. “На грани фола”, значит,—
— ладно. Пит, кажется, не спит. Да и Пищер с Любер Аллесом ‘шеволятся’; впрочем, когда это приходит, просыпаются все — какой бы ты уставший ни был, и ‘каких бы снов ни наблюдал’. Потому что вовсе не во сне тут дело. И не в усталости.
— А в чём???
: Тихое потрескивание — слабое такое и с шорохом, будто электрическое — от входа. Как обычно.
— Пока все молчат. Правильно: поначалу это так ошарашивает... Просыпаешься среди ночи — словно и не спал: такое бодрое настроение, будто среди дня это происходит...