Страница 21 из 25
Флорентиец расхохотался, его смешили и моя физиономия, и моя досада.
— Ну, давай мириться, — сказал он. — Если я тебя обидел, что сплю на свой манер, а не так, как полагается по хорошему тону, то, пожалуй, и ты подобрал мне сравнение не очень лестное, что не подобает доброму слуге важного барина. Уж сказал бы хоть «тигр», а то не угодно ли «кошка». С этими словами он встал, посмотрел на фрукты и сказал: — Ну и молодец же ты! Вот так фрукты! Можно подумать, ты их стащил в Калифорнии!
— Ну, в Калифорнию я сбегать не успел; а проводнику щедро за них заплатил, — ответил я. — Во время вашего сна приходил сосед — вроде французского комми — и приглашал вас играть в винт.
Флорентиец ел дыню, кивая на мой доклад головой, и вдруг увидел письма обоих Али, которые я оставил на столе.
Я прочел ему оба. Он спросил, куда я спрятал коробочку, и когда я показал на внутренний карман куртки, произнёс:
— Нет, не годится. В моих брюках, с внутренней стороны справа, есть глубокий потайной кожаный карман. Положи её туда.
Я нащупал справа, у самой талии, карман и переложил туда коробочку. Флорентиец наклонился к: окошку, оглядел местность и сказал:
— Скоро подъедем к большой станции. Видишь там вдали деревья, — это уже станция. Тебе надо будет выйти размять ноги и купить газет. Возьми все, какие найдутся, местные тоже.
Я накинул курточку, спрятал письма в книгу и приготовился идти.
— Подожди, письма ты хочешь сохранить? — спросил Флорентиец. — Непременно, — ответил я.
— Тогда убери их в чемодан. И не только теперь, — когда мы можем быть выслежены, — но никогда и нигде не оставляй писем не спрятанными падёжно. А самое лучшее, держи всё в голове и сердце, а не на бумаге.
Я спрятал письма и вышел, так как поезд уже замедлил ход и подходил к перрону.
— Спроси на всякий случай, петли телеграммы до востребования лорду Бенедикту, — сказал мне вдогонку Флорентиец.
Я поднёс руку к козырьку фуражки и вышел, торопясь, как усердный слуга, выполнить приказание барина. Встретясь с проводником, я спросил его, где купить газеты и журналы, в какой стороне перрона телеграф и долго ли здесь стоит поезд. Проводник все мне подробно рассказал и пожалел, что не может пойти со мной, так как это большая станция, здесь всегда многие сходят и садятся новые пассажиры, а потому ему нельзя отлучиться. Но поезд стоит минут двадцать, можно не торопиться.
Я спрыгнул на перрон, как только остановился поезд. Народу было много. Гортанные голоса пёстрой, сожжённой солнцем, темнолицей толпы, рассаживающейся по вагонам, в суете и давке перемешивались со смехом и шутками бежавших за водой пассажиров с бутылками, чайниками и кувшинами в руках.
Жара и здесь стояла палящая, но после душного вагона воздух показался мне райским.
Я сходил на телеграф, получил две телеграммы для моего барина, накупил целую кучу газет, какие только были, и вернулся в вагон. Войдя в него, я встретился с новыми пассажирами. Один был одетый по-восточному, довольно красивый мужчина с мягким выражением лица, другой — в белом кителе и форменной фуражке инженера-путейца, с лицом каким-то безразличным, маленького роста и, видимо, очень страдавший от жары.
Я вошёл в свое купе, подал Флорентийцу телеграммы и газеты. Он прочел телеграммы и протянул их мне. Я сначала ничего не понял, а потом разобрал, что русскими буквами были составлены английские слова. В одной говорилось, что на станции П. нас будут ждать лошади. А другая сообщала, что два дома и два магазина в К. загорелись от неизвестных причин, спасти удалось только людей и животных.
Я взглянул на Флорентийца, который читал местную газету, полученную утром из К. В ней писалось о пожаре в доме Али, о том, что огонь перебросился через дорогу на дом капитана Т. Дом сгорел дотла, спасся один только денщик. А сам капитан, его брат и их друг, хромой старик-купец, не смогли проскочить через стену пламени, так как старый сухой дом загорелся сразу со всех сторон, как картонный. А запас керосина, хранившийся в доме, только раздул огонь.
Флорентиец перевёл мне эту заметку и сказал, что судя по телеграммам, для нас пока всё складывается благополучно. У него с Али было условлено, что если нас выследят в этом поезде, Али вышлет со своего хутора лошадей на станцию П. Мы сойдём и вернёмся на предшествующую станцию, где и сядем в московский поезд. Телеграмма о лошадях есть, до П. уже недалеко. Сердце моё было неспокойно. Мне думалось, что ведь брат действительно мог вернуться и очутиться в опасности. Я поделился своими мыслями с Флорентийцем. Лицо моего друга было очень серьёзно. — Что твой брат в опасности, — об этом ты знаешь. Пока все они не сядут на пароход и не достигнут Лондона, — им грозит беда. Но что его нет в К. - это так же верно, как и то, что тебя там не было во время пожара. Не будем думать о призраках и фантазиях, растрачивая попусту энергию, а станем её собирать, чтобы в полном самообладании выполнить свою долю помощи нашим беглецам. Теперь тебе предстоит организовать наш обед. Заплати проводнику ещё "на чай", попроси свести тебя с поваром вагона-ресторана и закажи для своего барина-чудака вегетарианский обед. Но только чтобы подали его сюда и не позднее чем через час. Скоро ты почувствуешь усталость; надо тебе поесть и выспаться. Нам предстоит в короткое время сделать тридцать вёрст на лошадях. Лошади будут хороши, коляска, думаю, тоже; но твоё здоровье хрупко.
— Я невысок и худ, но здоровье моё крепко. Я хорошо закалён и выдрессирован братом с детства. Не раз сопровождал его в лагеря, один раз даже ходил в поход и могу шутя проехать верхом и сорок вёрст, — ответил я. — Если же я упал в обморок и часто чувствую изнеможение, то только непривычная жара тому причиной. Но конфеты Али спасут меня. Обо мне вы не думайте. Скорее надо бояться вашего страшного сна; ведь если вы эдак заснёте в коляске, как спали только что, то, действительно, можно сгореть в пожаре раньше, чем вас добудишься. Флорентиец снова весело расхохотался. — Эк напугал я тебя своим богатырским сном! Придется одолжить у тебя пилюлю Али и больше так не спать, — весело прибавил он.
— У вас есть свои пилюли. Вам Али дал коробочку, из которой потчевал меня в своём кабинете, — тоже смеясь, ответил я.
— Есть-то есть, да только ты и вторую из этой коробочки уже съел в доме моего друга ночью, значит всё же одну ты мне должен.
Посмеявшись над моей пилюльной скупостью, он сказал, что давно читает вопросы в моих глазах и мыслях о дервише и Али, но что расскажет обо всём в Москве.
Я пошёл хлопотать об обеде. Звонкая монета обстряпала всё легко и просто. Через час в нашем купе стоял складной столик, и лакей из вагона-ресторана принёс отличные вегетарианские блюда. Мой барин велел передать повару денежную и сердечную благодарность и просьбу накормить нашего проводника.
Наконец всё было убрано, и я отправился с последним поручением барина к проводнику. Я сообщил ему, что телеграмма известила лорда о возможности хорошей торговой операции на станции П. Пусть он нас разбудит заранее и поможет вынести вещи на платформу. Он был очень рад услужить нам за хороший обед и всё повторял, что такие отличные пассажиры редко попадаются.
Войдя в купе, я увидел, что Флорентиец приготовил мне постель, вынув мягкую подушку из большого чемодана. Я был растроган его заботой, вспомнил, как сам он спал на твёрдом валике, и с укоризной сказал ему:
— Ну, зачем вы беспокоитесь? Я же мог так же спать, как и вы. Да и вряд ли засну. Нервы взбудоражены, всюду мерещатся западни.
— Ничего, я дам тебе капель, возбуждение уляжется, и заснёшь сном не хуже моего.
Говоря так, он достал из своего широкого пояса-жилета маленький флакон и накапал мне в воду несколько капель.
— Гомеопатия, — сказал я. — Не очень-то я в неё верю, — но всё же проглотил и улёгся. Последнее, что я слышал, был смех Флорентийца; я точно провалился в пропасть и сразу крепко заснул.
Проснулся я, как мне показалось, от стука в дверь. На самом же деле это будил меня Флорентиец. На сей раз я проснулся легко, чувствуя, как дивно я отдохнул. Не успел я встать, как раздался стук в дверь. Выглянув в коридор, я увидел проводника, который сказал, что через двадцать минут будет станция П., я должен собрать вещи, и он вынесет их на площадку, так как поезд стоит здесь только восемь минут.