Страница 9 из 46
Задумавшись, он потер веко, а она рассмеялась. Рассмеялась, обнажив вставные зубы, как-то бесшабашно запрокидывая голову.
— Подумать только! Не хотела, да придется.
— Вы о чем?
— Вот, думаете, кляча сухоребрая, развыступалась…
— Нет, ну что вы…
— А того не знаете…
— Марья Николаевна, — впервые обратился он к ней по имени и отчеству, пытаясь вставить слово и оправдаться за свой, как ему показалось, обескураженный вид. — Я действительно…
— Да знаю, знаю! — замахала на него рукой хозяйка, и пепел с папиросы снежинками закружил перед ее лицом. — Ведь вы же сыщик, уголовный розыск, а я тут… — Она смахнула с глаз непрошеные слезы. — Про масонов… Погодите.
Влезши в шлепанцы, Яшкина пошлендала на кухню и вернулась…
Он глазам своим сначала не поверил.
…Вернулась с пачкой облигаций и двумя картинами.
— Ведь вы, ха-ха, за этим приходили?
Если отвлечься от символики фактов, как пишут в учебниках умные люди, главное — не попасться на крючок излишне жесткой схемы поведения: пришел, увидел, нацепил наручники.
Не зная, что сказать, он потянулся к картинам.
— Это чьи?
— Масонки этой недобитой.
— Как? — не понял Климов, поднимаясь с шатко скрипнувшего под ним стула. — Они здесь, у вас…
— Как очутились?
— Да.
— А это я их выкрала, взяла на время… Есть люди, просто жаждущие, чтобы их водили за нос.
Вряд ли это камешек в мой огород, подумал Климов и отошел к окну, чтобы лучше рассмотреть картины.
Яшкина потерянно уронила руки вдоль тела и горестно вздохнула.
— У меня нет денег, но я честный человек.
— Поэтому я к вам и заглянул, — успокаивающе произнес он первую пришедшую ему на ум фразу. На одной картине было что-то вроде цветущего луга, а на другой сквозь радугу просвечивало женское двоящееся тело в капельках дождя. Картины были написаны маслом. Автор — Легостаев. На картонной изнанке цветущего луга стояла дата: 1953 г.
Можно было и отложить изучение столь неожиданно нашедшихся картин, но так уж он привык: располагать с самого начала следствия максимумом сведений, а привычки, как известно, сильнее людей. В конце концов, чем бы человек ни увлекался, он льстит прежде всего своему самолюбию.
— А как вы к ним попали, я хочу сказать…
— В квартиру сына?
— Да.
— Обыкновенно, через дверь. Своим ключом.
— А я так понял, что ключи от своей квартиры Звягинцевы вам не доверяли.
— Не знаю, что они вам говорили, но ключи у меня есть. Как только врезали замок, так сын мне и принес, да, видимо, забыл. Похоже, что они меня и за живую не считают. Я для них что есть, что нет. Отбросы общества. Вот я им и доказала, что еще живу!
Положив пачку облигаций на стол, Яшкина опустила руку в карман халата и выудила оттуда золотые серьги.
— Вот. И это тоже. Мой подарок ей на день рождения.
Глаза ее играли тайным смехом.
Климов придвинул стул к столу и, прежде чем позвать понятых и начать составлять опись добровольно сданных вещей, полюбопытствовал:
— А почему вы мне открылись? Яшкина держала одну руку, согнутую в локте, за спиной и грела тылом кисти поясницу.
— Да потому что вкрадчивость — признак упорства. Умного упорства.
— По-вашему, я вкрадчивый?
— Ужасно! Таких захочешь, не обманешь. Да я и не хотела. В нашем дворянском гербе масонских знаков нет. Мои прародичи стали дворянами, служа Отечеству, служа царю!
Она встряхнула головой и гордо вскинула внезапно задрожавший подбородок.
Климов повертел в руках шариковую ручку, отложил ее, задумался. Выходит, он ужасно вкрадчивый и хитрый человек! Вот уж не знал.
Яшкина засунула руки в карманы, и вся ее фигурка стала еще суше и беспомощнее.
— Вот я и решила: придет легаш, дубина, вертухай, пошлю к рябому Иоське. Что с меня возьмешь, с кикиморы болотной, пыли лагерной, а вы… — Она печально посмотрела мимо Климова, на улицу. — Вы очень даже благородный человек. Вы мне понравились, а это много значит. Для меня. Ведь все когда-нибудь кончается. Умру и я. Практически нас никого уже на свете не осталось, и так отрадно знать, что честь и совесть не пустые звуки для таких, как вы, а эти… — она махнула рукой в сторону кухни, где говорило радио, — эти и понятия не имеют о жизни души.
По-видимому, она имела в виду свою невестку, а возможно, что и сына.
Сказано это было с такой затаенной болью и страстью, что сомнений больше не было: перед ним исповедовалась действительно дворянка. Перетока-Рушницкая. Тут стоматолог оказался прав. А вот в том, что «груша моченая», тут он ошибался, и зло ошибался. Когда знакомишься с официальной справкой, а потом встречаешься с человеком, эффект бывает, как при рассматривании негатива: то, что казалось белым, на самом деле черное, и наоборот. Истинная сущность человека, его настоящая жизнь отличается крайней светочувствительностью.
Все поступки человека поверяются добром.
6
Нетрудно представить удивление Гульнова, когда Климов срочно вернулся в управление и выложил на стол перед его изумленным взором золотые серьги, пачку облигаций и две легостаевских картины.
Андрей недоверчиво потрогал все это руками и, зная, что честность и принципиальность советчики не ахти какие в тех делах, где нужен опыт, не без зависти спросил:
— Откуда, Юрий Васильевич? Прямо не верится…
— Оттуда, Андрюша, оттуда, — весело заговорил Климов и с ироничной назидательностью провещал, что для того, чтобы справиться с работой, мало ее любить. Необходимо особое направление мыслей и согласованность действий! — И тогда, — он сделал жест рукой, изображая пафос и напыщенность, — не будет надобности чем-то жертвовать в противоборстве с подлыми людьми, например, своей жизнью или…
— …Жизнью своих подчиненных, — подыграл ему Гульнов, и заключительные слова: — …что так отличает профанов, — они произнесли одновременно.
Довольные друг другом, рассмеялись. Дело о кражах начинало проясняться.
— Звягинцевы уже были у тебя?
— Минут пятнадцать, как отбыли, — меняя клоунское выражение лица на буднично-официальное, ответил Андрей и показал протоколы из допроса. — Жалкие какие-то людишки, мелковатые… Из тех, что за копейку продадут.
— Я такими их и представлял, — уселся за стол Климов и, позвонив Озадовскому, попросил перенести их встречу на вторую половину дня. Тот не возражал, но, сославшись на плохое самочувствие, предложил наведаться к нему домой где-то часикам к семи или пораньше.
Договорились на восемнадцать тридцать.
Положив трубку, Климов продолжил прерванную мысль.
— Нет ничего страшнее, чем жить «как все». Мелочные всегда ничтожны, это их неотъемлемое качество, которым они, судя по всему, втайне гордятся.
Гульнов согласно кивнул головой.
— Непонятно, что связывает этих двух людей? Детей у них нет…
— Благие намерения, — съязвил Климов. — Те самые, которыми вымощена дорога в ад. — И он рассказал Андрею о столбовой дворянке Перетоке-Рушницкой.
— Значит, напомнила им о себе? Заставила поволноваться.
— Теперь их радости конца не будет.
— Или злобе, — засомневался Гульнов. — Того гляди, притянут старую к ответу, затаскают по судам.
— А мы не скажем, — неожиданно для самого себя ответил Климов. — Возвратим украденное, и шабаш! А где нашли, это уж наше дело. Может, мы эксперимент проводим…
— По профилактике квартирных краж?
— Вот именно. Секреты производства, одним словом.
— А что, она действительно в масонов верит?
— О! — воскликнул Климов. — Целая теория. Оказывается, Пушкин…
— Александр Сергеевич?
— Он самый, был масоном.
— Не может быть. А где об этом можно почитать?
— Не знаю. Тут свои бы мемуары одолеть, — он кивнул на груду папок и побарабанил пальцами по краешку стола. — Вон их сколько.
Бумаг действительно скопилось многовато.
— А про Дантеса что она гутарит?