Страница 43 из 46
— Уводите.
30
Когда конвойный увел Шевкопляс, Шрамко устало прогнулся в спине и прихлопнул по бедру ладонью:
— Заканчивай, Юра. Утро вечера, как говорится. Ты и так сегодня поработал за троих. Да и вообще, — он сделал неопределенный жест рукой, — тебе бы надо отдохнуть.
— Да ну, — не согласился Климов, — ерунда.
— Не возражай. Санитарку с ее шатией мы взяли, завтра они все расколются. Начнут топить друг друга, не впервой.
Климов глянул на часы и обеспокоенно заметил:
— Что-то до сих пор Гульнова нет.
Шрамко пристально посмотрел на него и, облокотившись о стол, коротко спросил:
— Прочувствовал?
— А то, — ответил Климов. — Думал: все. Живым не выберусь. Теперь волнуюсь за Андрея.
— Ну, — полез за сигаретами Шрамко. — Он с группой. Это ты пошел один.
— Кто ж знал…
Закурив, Шрамко легонечко побарабанил по столу рукой, прошелся по нему костяшками согнутых пальцев. Смягчаясь, проворчал:
— Кто-кто… Обязан знать. Не на себя работаешь.
Климов виновато кивнул и, содрогнувшись, подавил зевоту. В голове звенело.
— Ладно, отдыхай. — Шрамко поднялся из-за стола и сбил пепел с сигареты в раковину. — Жене звонил?
— Звонил.
— Она тут, бедная, изнервничалась вся.
Упрек был слишком явственным, чтобы пропустить его мимо ушей. В горле запершило, заскребло. Он тоже встал.
— Пойду.
— Не обижайся, — подошел к нему Шрамко, — сам понимаешь…
— Да какая может быть обида? — искренне запротестовал Климов. — Виноват по всем статьям. Знаете, кому охота быть третьеразрядным сыщиком, вот и поспешил…
Шрамко кивнул и приобнял его за плечи.
— Бери мою машину — и домой. Даю отгул. Немного отдохнешь…
— Учтешь свои ошибки, — в тон ему проговорил Климов, и они рассмеялись.
— Вот-вот, учтешь свои ошибки. А сейчас бери машину — и гуд бай. А то, — Шрамко с добродушной усмешкой оглядел Климова с ног до головы и неодобрительно прицокнул языком. — В такой одежке…
Климов не выдержал: смахнул слезу. Совсем отвык смеяться, черт возьми.
Перед уходом домой он спрятал пистолет в сейф, наскоро пересмотрел толстенную стопу новых бумаг и натолкнулся на пакет с грифом «Секретно».
Пакет из Министерства обороны. Он разорвал его и вытащил официальный бланк. «По существу запроса сообщаем, что Легостаев Игорь Валентинович, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, считавшийся пропавшим без вести на территории Демократической Республики Афганистан в тысяча девятьсот восьмидесятом году, среди убитых и пленных не значится. Специальной комиссией установлено, что он после тяжелой контузии, полученной им в одном из боев, в бессознательном состоянии отправлен в Ташкентский военный госпиталь. Во время воздушной транспортировки вертолет санавиации был обстрелян и при аварийном снижении рухнул на землю около нашей границы. Экипаж и часть военнослужащих погибли. Был ли среди них рядовой Легостаев И. В., ответить сложно, так как двое человек сгорели полностью. В госпитале г. Ташкента находились на излечении два офицера и трое рядовых, отправленных в тыл на этом вертолете, причем один из солдат поступил в нейрохирургическое отделение в состоянии крайнего возбуждения, с явлениями острого психоза. Никаких документов при нем не было. После проведенного лечения он вспомнил свое имя: Игорь».
Сообщение было настолько важным, что Климов еще раз перечитал заинтересовавшую его строку: «…вспомнил свое имя: Игорь».
Если не теряя времени…
«…Фамилию и отчество он так и не назвал. Периодически впадал в прострацию, а восемнадцатого августа тысяча девятьсот восьмидесятого года при неизвестных обстоятельствах бежал из госпиталя. Настоящее его местопребывание остается под вопросом.
Военный дознаватель, юрист 1-го класса подполковник Астахов».
Держа перед собой ответ из Министерства обороны, ошарашенный Климов сел на стул и снова пробежал глазами текст.
Назвался Игорем.
Отложив бумагу, он потер рукою грудь, резко вдохнул — разок, другой, и словно глухая, смутно ощущаемая тяжесть запоздалого раскаяния внезапно обволокла, притиснула его к столу, взяла за горло. Значит, Легостаева не обманулась… Правда, тут имелась одна несообразность: татуировка… Надо допросить Червонца еще раз, а главное, бармена. Он, видимо, и в толк не может взять, за что его, беднягу, посадили под замок.
Его раздумья прервал Андрей. Он распахнул дверь и с порога выпалил:
— Нашелся, гад!
— Мясник?
— Он самый. Вытащил его из сауны.
С двумя красотками смотрел видеофильм. Ввести?
— Не надо. Позаботься, чтоб сюда доставили бармена, но сначала я поговорю с Червонцем.
— Есть вопросы?
— Есть, — ответил Климов и протянул ему ответ из министерства. — Читай в конце.
По мере того как Андрей знакомился с содержанием официального ответа, брови его все плотнее сходились к переносице.
— Так-так…
Дочитав до конца, он покрутил головой.
— Подумать только…
К полной неожиданности Климова, Червонец был настроен на беседу. На все вопросы отвечал с наглой веселостью, как бы играя.
— А на кой ляд я ее, шлюху, буду покрывать? Скажу как есть: не муж он ей совсем. Вот видите, — поддернув брючину, Червонец показал свою наколку: — Крест и круг.
Климов и Гульнов молчали.
— А кто придумал? — Червонец вопросительно взглянул на них и залихватски стукнул себя в грудь. — Его величество Червонец! Видите, — он снова обратил свой взгляд к татуировке. — В круге крест.
— И что? — спросил Гульнов. — Мы это видели.
— А то, — хвастливо поднял палец вверх Червонец. — У моего креста двенадцать точек, а в круге их двадцать четыре. Этот маленький секрет придумал тоже я. — Тщеславие его буквально распирало. — Как ни раздели, все поровну.
— Зачем? — поинтересовался Климов, и Червонец поведал, что в интернате было их четыре друга: Репа, Блин, Стопарь и он, Червонец, своего рода три мушкетера и д'Артаньян. Все кололи друг друга по очереди, отсюда и такая точность. Для друга ничего не жалко, называется.
Климов почувствовал себя человеком, выставленным на посмешище: как он раньше не дотумкал! Ведь блатные любят тайную символику… хотя… муж Валентины Шевкопляс к суду не привлекался, в зоне не был.
— А как у бармена наколка появилась?
— Валька попросила.
— И вы сделали?
— Куда деваться! Башли позарез были нужны. Для поддержания штанов. Но только ша! — он снова поднял палец вверх, но уже с видом заговорщика. — У Валькиного мужика на круг двадцать семь точек, а в кресте одиннадцать. Я идеалы юности не предаю.
— Но друга предали. Как его звали?
Червонец скис.
— Стопарь… Хороший был друзяк, да сел, мудило, на иглу… Вот крыша и поехала.
— А ну-ка, расскажите поподробнее, — Гульнов включил магнитофон и стал настраивать его на запись.
Червонец замялся, но после того, как закурил и выдохнул табачный дым, прикрыл глаза рукой. Климов давно заметил за ним эту привычку: прежде чем ответить, он прикрывал глаза. Характерная особенность.
— А че тут попусту базлать? — начал Червонец. — Накумарился, зараза, и попер на Вальку с топором. Они тогда в Ташкенте жили, на окраине. Была у них халупа с палисадом, так себе, но им хватало. Главное, никто им не указ, сами себе хозяева. А к ним как раз нагрянула мамаша погостить…
— Гарпенко? Ваша тетка?
— Она самая.
— И вы там были?
— Поднесла нелегкая.
Червонец пустил дым из носа, пепел сбил под стул. Это Климову не нравилось, но он молчал. Надо было ковать железо.
— Продолжайте.
— Ну… попер на Вальку, а она… мамаша, то есть… этим топором его и тюкнула.
— В порядке, так сказать, защиты? — спросил Климов и подумал, что Игорь Легостаев, каким он представлял его себе, вряд ли мог совершить подобное. Тем более таким ужасным способом.
— Смокрушничала, мать ее… Климов вспомнил мощную стать Нюськи Лотошницы, ее тяжелый взгляд исподлобья и спросил: