Ночная охота

В почти бесконечном списке райдорской нечисти особняком стояло фамильное проклятие эрлов Ронина.

Отдаленный предок вельможного Алаша Ронина по пьяной глупости обесчестил родную сестру волшебника, входившего в конклав Белой Руки Гипербореи. Маг не остался в долгу — он проклял сие семейство эрлов до сорокового колена, вызвав неизвестно откуда леденящее кровь чудовище, поселившееся в болотах, прилегающих к замку.

Трехглавый огнедышащий пес уже больше столетия наводил панику на всю округу, изредка появляясь из трясин и непринужденно гуляя по окрестностям замка эрлов. Если подходить к вопросу научным образом, то выходило, что многоголовая собачка, серебряной с черными полосами масти, являлась именно нечистой силой: ее видели исключительно по ночам и только за пределами крепости Ронин, псина опасалась даже факельного света и некоторых заклинаний деревенских колдунов. Митрианских оберегов и арбалетных болтов с серебряными наконечниками тварь боялась как огня, и мигом убегала обратно, в болота. Но не всегда.

Проклятие было весьма действенным. Никто из потомков беспутного эрла не дожил до пятидесяти лет. Каждый наследник мужеского и женского пола рано или поздно умирал при весьма таинственных обстоятельствах, а на теле убиенных всегда обнаруживались следы чудовищных клыков. Ронины отчаянно сопротивлялись: семья была богатой, ибо владела почти неисчерпаемыми серебряными рудниками в Граскаале, а посему за немыслимые деньги нанимались маги, Дербники или просто отчаянные бойцы, вызывавшиеся прикончить демоническую собаку. И все охотники (среди них был даже колдун из Черного Круга!) погибали. Все, до единого!

Третьего года, нынешний эрл Алаш, выложив не менее одной пятой впечатляющего семейного состояния, пригласил знаменитейшего мага Тот —Амона, из Птейона, однако стигийский колдун, осмотрев местность и проведя тщательные исследования, вернул деньги и отказался работать. Сказал, будто избавить Ронинов от проклятия ему не по силам. Надо обращаться не к людям, а к богам.

С тем Тот-Амон холодно раскланялся и отбыл в неизвестность, построив магический портал, ведущий незнамо куда.

Знакомых богов у молодого Алаша Ронина не было, а потому…

Потому, Гвай и его небольшой отряд некогда получили заказ от ронинского эрла на изведение твари, приняли его, но, издалека посмотрев на чудовище, тоже возвратили Алашу аванс и отказались от дела. Уничтожить одного из самых страшных демонов Черной Бездны (или откуда он там вылезает?) человеку не по силам. А как только серебристо-полосатый Триголов чувствует, что на него охотятся, он сам начинает охоту. И никогда не проигрывает.

Гвай привел еще один, почти несокрушимый довод, оправдывающий его отказ заниматься проклятием Ронинов. Огнедышащий пес стал легендой. Волшебной, пусть и жуткой, сказкой. Настоящей достопримечательностью герцогства. Даже самый известный на Закате сочинитель страшных баек, Стефан Король Историй, чьими рассказами зачитываются и дворяне, и простецы, описал Триголова в одной из повестей! А сказку разрушать нельзя.

Кроме того, чудище охотится только на потомков Ронина и не трогает обычных людей. По расчетам Гвайнарда многоголовая псина совершает одно убийство раз в двадцать пять лет, если не считать незадачливых охотников, которые сами напрашиваются…

Четыре человека за столетие — это несерьезно. Гораздо серьезнее «бешеный каттакан», вырезающий целые деревни. Ночные стражи трудятся ради спокойной жизни обычных людей. И только во вторую очередь — ради денег. В том –то закон и правда.

Такие дела, киммериец… Вот он, Ронинский замок!

Предки эрла Алаша выбрали для строительства родового гнезда весьма оригинальное местечко, но традиции соблюли. Квадратная каменная коробка без единой башенки воздвигалась на вершине скального выхода, поднимающегося возле пологих холмов. Скала очень высокая, около четверти лиги. И невозможно крутая.

Оригинальность состояла в окружающем пейзаже: с Заката и Полуденного заката маленькое укрепление окружали болота, поросшие мелким сосняком и худосочными березками, едва достигавшими трех локтей в высоту. Со стороны болот простиралась равнинная часть владений Ронин, а прочие части света украшались лесистыми возвышенностями, плавно перераставшими в непреодолимую стену Граскаальского хребта, украшенную по верхней кромке серебристыми шапками ледников.

Замок стоял точно на границе неосвоенных чащоб и жутковатых в своей вековой молчаливости топей.

Со стороны леса к скале прилепилась деревня. Совсем небольшая, раз в пять меньше Райдора. Ничего особенного: частокол из заостренных кверху бревен, над соломенными и дранковыми скатами вьются почти невидимые голубоватые дымки. Солнце постепенно уползает в глубины болот, отдавая миру последние красноватые лучи.

Кажется, будто замок Ронин облит кровью…

Полнейшая тишина, нарушаемая только перестуком копыт.

Ворота деревни оказались запертыми.

— Открывай! — привычно заорал Конан, едва отряд приблизился к тыну. — Не бойтесь, мы не упыри, а всего лишь вурдалаки!

— Кто таков? — угрюмо осведомились со стены. Над частоколом показалась заросшая по самые глаза физиономия ронинского стражника в древнем шлеме-шишаке. — Откуда, зачем?

— Вельможный эрл не предупреждал, что Ночные стражи приедут? — осведомился Гвай. — Сам-то господин прибыл?

— Как же, сиятельный еще днем приехать изволили… — задумчиво ответил медведеподобный блюститель. — Вас обогнали. Сейчас открою, почтенные. Только давайте пошустрей, ночь близко. А ночи у нас беспокойные.

Левая створка ворот, со страшным скрипом заржавленных петель, отошла в сторону. Дербников окружил десяток стражников и обычных кметов, назначенных старейшинами в дозор. Потребовали слезть с лошадей. Гвай невозмутимо подчинился, его примеру последовали остальные.

Дальше началась сущая комедия. Ронинцы приложили ко лбу каждого гостя серебряный амулет с солнечным коловоротом, приказали открыть рот — вдруг обнаружатся упыриные клыки? — и только потом отпустили с миром, указав, где находится единственный в Ронине постоялый двор с лирическим наименованием «Свинья и котел».

— Да, запуганы они основательно, — ворчал Гвай по пути через деревню. — Если уж не верят людям, приехавшим на лошадях, от которых нечисть шарахается, будто от живого пламени, значит эрл не зря поднял панику и нанял Ночных стражей. А, вот и таверна. Асгерд, Эйнар, займитесь лошадьми и поклажей, а мы с Конаном прогуляемся в замок. Надо повидаться с вельможным Алашем. Если он еще со страху не помер.

— Темнеет, — напомнил киммериец. — Может, переждем до утра?

— Конан, от упыря не спасет самая высокая и крепкая стена, — укоризненно заметил Гвай. — Каттаканы способны преодолевать любые преграды. Их не отпугивают серебро, заклинания или обереги. Таким образом, получается, что если упырь задумает напасть именно на тебя или меня, неважно, где именно это произойдет. В замке, на улице или в нужнике. Асгерд, присматривай за Эйнаром!

Подошли двое конюхов, заинтересовавшихся поздними визитерами, с радостью узнали, что приехали Ночные стражи и сразу принялись помогать нордхеймской девушке и разговорчивому броллайхэн. Конан вместе с Гваем быстро зашагали к подножию скалы.

— …Ф-фу! — варвар утер пот с лица. – Теперь я понимаю смысл выражения «неприступная крепость! Как они сюда коняг заводят?

— Да никак. Лошадки вельможного эрла стоят в конюшне, внизу. Сюда кроме человека, кошки и упыря никто забраться не может.

Доблестные охотники стояли на единственной ровной площадке скального выхода, прямиком перед воротами крепостишки Ронинов. Гвай заметил, что неудобная тропа недаром именуется «Пыхтелкой», а Конан с ним немедленно согласился — тропка, ведущая к замку, больше подходила горным козлам, а не людям. Крутая, осыпающаяся, извивающаяся между гранитных зубьев, будто пьяная змея, идти можно только по одному, цепочкой… Неужели Ронины настолько боятся семейного чудища, что не удосужились проложить наверх более удобную дорожку? Ночью будешь спускаться — ноги переломаешь. Или просто сорвешься и загремишь вниз. Результат вполне предсказуемый: свернутая шея.