Страница 15 из 46
Миролюбу смелости хватило. Подошел, сел рядом:
— Почто в грусти?
Не хотелось ей говорить — вздохнула да и только.
— Сбираемся, — опять протянул побратим.
— Угу, — выдала.
— Аль приснилось что? — спросил осторожно. Халена взгляд отвела, поморщилась — не объяснишь парню, отчего на душе тяжело: здесь и горечь от потерь, и усталость от верашней сечи, и боль за поруганную землю, безвинно погибших детей, стариков… и тоска по синим глазам. И только им она могла признаться, что ей страшно, больно и горько. И страх не за себя, за то, что не увидятся они в яви. Беда в аймаки пришла, а жители здешние, что дети — не уследи, обязательно в переплет попадут. Хватит ли у нее сил помочь им, имеет ли она право советовать, достанет ли ума по правде решить? Сдержаться и задавить глупое женское начало, что по сию пору воет по убитым и омывает душу слезами, тушит огонь ненависти. Нельзя ей сейчас в эмоции впадать, да как подумает — в глаза Мирославу смотреть, вдов и сирот, так мысли путаются, в горле ком.
А прочь! Прочь! Не сейчас!
Миролюб же подумал, что в точку попал. И вопросов больше у него не было — знамо кто душу девице рвет, в сны являясь — он, Гром… Будь он неладен!
Захотелось, схватив ее за плечи встряхнуть, крикнуть ей в лицо: очнись — любый твой там, на небе, а здесь ты люба! Посмотри внимательно — вот я! Для тебя, ради тебя!…
Да разве ж язык повернется такое чужой невесте, божьей дщери сказать?
— Пойдем, — встала Халена. — Правда, пора. Малик вон уже провожать вышел.
Миролюб вздохнул, понуро за девушкой поплелся.
— Может еще погостите? — спросил Малик Лютабора, на Халену, вставшую рядом, покосился, прищурился: ай, знатна девица! И почто не сосватана?…
— Недосуг нам гостевать, княже, дома ждут, — степенно ответил Лютабор, на Горузда глянув — тот кивнул согласно.
— Как знаете. Дары прошу принять от меня, — князь в ладони хлопнул и два отрока из-за терема каурую тонконогую кобылку вывели. — Тебе, Халена Солнцеяровна, с низким поклоном от рода поляничей.
У девушки глаза фиолетовыми стали. Оглядела дар, погладила шоколадную морду:
— Больно дорогой подарок, князь Малик.
— А и ты не дешева, — хитро щурясь, погладил тот усы. Лютабор придирчиво оглядел кобылку. Горузд крякнул:
— Н-да-а. Велик дар, такой и князю гож.
— Князю Мирославу десяток каурых и столько же воинских жеребцов мои люди поведут. Да так, по малости, чем богаты, в благодарность послано. А эта, что Ярой за норов горячий прозвана, только воительнице подстать. Ишь, ластится, а нас и близко не подпускает. Нашла хозяйку, — кивнул на кобылку, что мордой Халене в пустую ладонь тыкалась, требуя не лакомства, так ласки. Девушка засмеялась, погладила лошадь и легко вспрыгнула на нее.
— Знать, по сердцу, — не сдержал довольной улыбки Малик.
Лютабор хмыкнул, поглядывая на Солнцеяровну: ай, угодил княже! Что кобылка, что всадница — вельми!
— Что ж, дар принят и гонцов берем с поклоном Мирославу. Все, как есть, обскажем, а там как княже решит.
— Благодарю, Малик, — поклонилась Халена князю, приложив правую ладонь к левому плечу, как у мирян заведено. И тот в ответ без гордыни поклон положил.
Тут Лебедица подошла, протянула, робея, девушке чеканную пластину с ладонь величиной, на черной веревке:
— От меня дар прими, Халена Солнцеяровна.
— Что это? — взяла да озадачилась — вязь по кругу выбита, словно неведомые слова.
— Оберег это твой, с утра кован, зарей обласкан, — серьезно посмотрела на нее женщина. — Вздень и не снимай. Пока с тобой Морана чураться будет, дальним лесом обойдет.
Халена плечами пожала да одела — почему нет? Нехорошо от подарка отказываться, обижать человека. Склонилась и поцеловала молодку в щеку:
— Благодарствую!
— Вот и славно, — успокоено вздохнула Лебедица, к мужу прижалась.
— Легкой дороги! — махнул ладонью Малик.
— Увидимся! — заверила Халена
И пошли конные со двора: Лютабор впереди, Халена, Гневомир и Миролюб чуть поодаль, за ними остальные миряне, Трувояр с братом, да гонцы — три степенных мужа. За ними небольшой табун — подарок княжий.
Долго Халена оборачивалась, смотрела на красивую пару, что стояла у обгорелой ограды, махала им руками. Пытаясь запомнить их крепче. И других Полянских жителей, что всем толпой провожать мирян вышли.
— Ну, чаво ты там не видала? — пихнул ее Гневомир, когда фигурки Звенигородцев совсем маленькими стали, еле видными.
— Красивая пара.
— Малик-то с Лебедицей? А то!
— Детки-то у них есть? Я не спросила, неудобно.
— Ну, как же — княженок малой — Велияр. Долго Лебедица пустобрюхой ходила. Ее муж-то первый, Атамач атаварский за то и погнал. А стыд-то в отцов дом вернуться? Если б не Малик, десничий ее отца — Велияра, вовсе б зачахла. Князь недолго думал, две Мораны пождал и отдал дочь за старшого. Через годок дитя народилось. А у Атамача до сей поры чад жонки не родят. Вона как.
— А где Велияр?
— Князь? Так помер. Стар был. Можа Ханге зимами вровень. Внученка дождался и помер. Славный был князь… Лебедица-то у него любая дочь, меньшая — последыш. Старшая сгинула в безмирьи, средняя за сына холмогорского князя сосватана. Беда, что одни девки, княженье передать некому было. Так вона Малику отдал. А что? Добрый князь, по чести аймак держит, не ропщут поляничи, своим считают.
— Разве он не полянич?
— Нет.
— А кто?
— Сам не ведает. Нашли как тебя, токмо в поле. В силу вошел, а в разум нет. Так по сю пору о родных корнях не упомнит.
— Давно нашли его?
— Да кто ж знает? Можа десять, а можа и боле зим. Ты ясно не утричала, Солнцеяровна? На-ка, лепешек. Знатно хлеба девки поляничей пекут, — протянул большую душистую лепешку.
— Лаваш?
— Чаво? — брови свел.
— На лаваш похожа, — взяла хлеб и с удовольствием принялась завтракать.
Миролюб молча косился на нее: взгляд странный — задумчивый и жаркий.
`Может, слишком жадно ем'? — подумала Халена, смутилась.
— Вкусно, — пояснила на всякий случай.
— Ха! — гоготнул Гневомир. Миролюб же с трудом взгляд от девушки отвел, нахмурился, на себя, дуралея, серчая: ну, утричает девица — эка невидаль! А что жадно — так голодна небось.
И вздохнул — как на нее ни смотри: вкривь ли вкось, как спит али вечеряет, поутру у бочки личико омывает али на коне гарцует, улыбается ли, серчает ли — хороша, что зорька — взгляд не отвесть. Печаль одна мужам. Эх, боги!..
— Чаво вздыхаешь, барузд?! Домой вертаемся! — гоготнул Гневомир, толкнув парня в плечо.
— Да ну тя, все те бавиться, — буркнул тот.
— А че б нет? Домой вертаемся, паря! И-ех! — и хлопнул по крупу лошади Мирослава ручищей. Гнедую подкинуло, рванула вперед, унося с собой всадника. Гневомир заржал.
Халена осуждающе посмотрела на удалого `мальчика' и насторожилась: что-то очень знакомое было в отношениях побратимов, в них самих — один шутит, другой огрызается, один серьезен да степенен, худощавый да верткий, другой неугомонный весельчак, мальчишка, хоть и комплекция бычья.
— Где-то я это уже видела, — хмуро заметила девушка, пытаясь вспомнить — где? И кого ей напоминают друзья? Но лишь смутное что-то в памяти плавает, тенями-силуэтами. Впечатление возникло, что не хватает кого-то. Третьего — глаза карие.
Девушка обернулась: Трувояр?
Тот делал вид, что внимательно оглядывает местность, не обращая внимания на болтовню и ерзанье брата, что сидит у него на прилуке седла. Но по взгляду было видно, терпения у полянича немного — вот-вот на мальца прикрикнет, а то и в чужое седло перекинет.
— Смолкни, а? — попросил мальчика. Нежан согласно закивал. Ровно минуту спокойно сидел, молчал, и снова крутиться начал, то с воинами, рядом идущими, то с братом заговаривать. Не сиделось мальчику, не молчалось — гордость за себя и родича переполняла. Мужи вокруг огромные, как медведи, воины знатные, серьезные, лица бородатые, схватками былыми отмеченные: где шрамами, где ранами. И мечи, и джириды — загляденье. И все то воинство — братовы сотоварищи, не простолюды — дружники князя Мирослава!