Страница 36 из 56
Он склонился и несмело прикоснулся к ее губам, они приоткрылись, устремились на встречу, словно ждали этого, податливые, сладкие, желанные…
И утонул, провалился в бездну, засыпанную лепестками роз, и все же понимал, что у этих цветов есть шипы, и они будут колоть, они и сейчас ощущались, еще не осознанно, где-то далеко, глубоко, на самом дне, как и совесть, забытая в этот момент, и все же бродящая по краю сознания, не сдающаяся, хоть и зряшно взывающая к себе.
Анжина не противилась, наоборот, разделяла его страсть, поощряла смелыми ласками, стонами, податливостью. Она так тесно прижималась к Кириллу, что не было сил сдерживаться, устоять, если только не отдирать с болью и кровью от собственного тела, сердца. Да и зачем? Ведь против сотни, тысячи — `да' на право обладать ею встало лишь одно хлипкое — `нет', и тут же исчезло.
Его ласки стали более настойчивыми, требовательными, и Анжина, уже не стесняясь, стонала, извивалась, требовала, снося последние доводы, останавливая любые поползновения со стороны разума и совести. Еще бы минута и уже не переиграть, не исправить, но Кирилл вдруг резко отпрянул, словно обжегся. Всего одно вольное движение со стороны Анжины, непристойная ласка, шокирующая, не вяжущаяся с ее образом, подействовала на парня как холодный душ, а казалось бы, должно было быть наоборот.
Он врос в стену, пытаясь унять дрожь, перевести дыхание и найти свой разум, но глаза противились хозяину и стремились к Анжине. Она стыдливо отвела взгляд, спрятала руки за спину и всем видом выказывала крайнюю степень смущения, разбавленную долей огорчения:
— Извини, я, кажется, совсем потеряла голову. Но, Кирилл, я так люблю тебя! Так хочу быть рядом! — она в порыве вновь прижалась к нему. — Я сейчас же уйду, сейчас… Кирилл… Если б ты знал, как я скучаю по тебе! Я так мечтала об этой минуте!
Она словно винилась перед ним, в голосе было столько тоски и смятения, что парень снова поддался ее чарам и уже хотел обнять, готовый пасть, окончательно сдаться, и пусть завтра его архаичное воспитание и прочие, обременительные в данной ситуации, качества дадут о себе знать и раздавят своими жерновами. Но это будет уже не важно, потому что это будет лишь завтра.
Анжина спасла его: резко отпрянула, тихо прошептала, заглянув в глаза: — Я приду завтра, в полночь, когда все уснут, хорошо? Ты только не гони меня, не лишай возможности видеть тебя, слышать, — и выскользнула за дверь.
Кирилл так и остался стоять истуканом с зависшей в воздухе ладонью, готовой укрыть плечи любимой, и, наконец, минут через пять обессилено сполз по стене, опустился на пол, дрожа от перевозбуждения.
Во истину, и так каждый день, проведенный в Кефесском дворце Д'Анжу, изобиловал сюрпризами, а уж та ночь была полна ими, как корзина Голгоры.
Когда Кирилл пришел в себя, он ушел в ванную комнату и встал под ледяной душ, возлагая большие надежды на холодную воду.
Алкогольное отупение было немилосердно изгнано из головы и тела, смыто без следа, за всем последовала вон вялость, и даже внутреннюю дрожь получилось унять, но мысли об Анжине не сдавали своих позиций.
Он ожесточенно тер кожу, грозя изодрать себя в клочья, злясь на неуместную впечатлительность, которой казалось он, лишен, но пальчики королевы словно выгравировали свои прикосновения на его теле. Кирилл промучился с час и вышел из душа обессиленный борьбой с призраком своей мечты и собственными похотливыми мыслями, не поддающимися ни вразумлению, ни истреблению.
Душ не помог, а мягкая постель, в которой он промучился не меньше часа в тщетной попытке уснуть, усугубила его состояние, довела до исступления.
Теперь ему казалось, что он обидел Анжину, пренебрег, оттолкнул, и завтра она ни за что не появится, и в душу закрадывался страх, что его заветная мечта, облеченная уже не в иллюзорные, а реальные формы и преподнесенная ему фортуной чуть ли не на блюдечке с нижайшим поклоном и просьбой принять, из-за его щепетильности, нерасторопности, нерешительности может оказаться в руках другого, менее совестливого и робкого.
Его тело горело от естественного мужского желания, а здравый смысл, доводы совести, догматы долга, уважение к Ричарду, не желание предавать и становиться предателем сплавились в его горниле, и отступали на задний план.
В итоге он не выдержал и, спешно одевшись, устремился к Анжине. В эти минуты его не заботило ни то, что она скорей всего спит, ни элементарные законы приличия. Им двигало желание удостовериться, что любимая не обиделась на него, что не передумала за эти несколько часов, не поменяла своего решения. Он хотел поставить ее в известность, что завтра, вернее, уже сегодня, обязательно поговорит с Ричардом и объяснит ему их позицию, значит, Анжине не нужно играть, притворяться, да и он не желает больше скрывать своих чувств. Хватит. Все должно быть честно и открыто, им нечего стыдиться, а тем более бояться.
Кирилл прошел по полутемным, притихшим ночным коридорам дворца на половину королевы и толкнул дверь в ее спальню. Где-то на краю сознания удивляясь и своей бесцеремонности, и нерадивости охранника, стоящего у входа и даже не пытавшегося остановить непрошенного ночного гостя.
Анжины в спальне не было. Свет ночника открывал взору пустую, даже не смятую постель. Кирилл растерянно осмотрел взглядом комнату — она была пуста.
Вряд ли королева пряталась за портьерами или пуфиками в три часа ночи. Парень погладил затылок и вышел, потоптался с минуту у дверей, соображая, где можно найти королеву в это время ночи? Получалось — в постели…в которой ее не было.
Шерби посмотрел на охранника:
— Ты не в курсе, где королева?
Тот и не взглянул на наместника, только головой мотнул, но лицо вмиг закаменело. Впрочем, в тот момент Кирилл не придал этому значения и вспомнил о нем позже, после того как сходил в аппаратную, прощелкал под недоуменным взглядом дежурного кнопки дисплеев и не нашел королеву ни в покоях мужа, ни в библиотеке, ни в видеозале, ни в других спальнях.
Исчезновение Анжины не на шутку встревожило парня, возродив воспоминания об одной прискорбной ночи, когда королева была еще принцессой, а он ее капитаном. Он уже готов был поднять службу безопасности по тревоге, как вспомнил закаменевшее лицо охранника, и здраво рассудив, что тот, видимо, знает, куда подевалась Анжина, вернулся. Встал напротив и спросил прямо:
— Где королева?
Парень моргнул, тяжко вздохнул и промолчал.
— Понятно — конфиденциальность информации. Ладно, просто намекни. Ты знаешь, где она?
Парень подвигал тяжелой челюстью и нехотя кивнул, не глядя на наместника. Кирилл перевел дух и призраки прошлого инцидента ворча уползли в подворотни памяти.
— В каком направлении ее искать? Там? — Кирилл кивнул влево. — Или там? — кивнул вправо. Охранник опять вздохнул, покосился на настырного посетителя, взгляд с нехорошим прищуром, то ли осуждающий, то ли сочувствующий. И кивнул вправо.
— Спасибо, — поблагодарил Кирилл и пошел по темному коридору. В его душе росло недоумение и беспокойство.
В этой нежилой половине, по его разумению, Анжине нечего было делать. Бальные залы, гостиные, приемные, альковы и масса уютных ` закутков' для желающих уединиться гостей. Правда, были еще бильярдные, но сомнительно, что Анжине захотелось сыграть партию в пул с самой собой, да еще в кромешной темноте.
Эта территория даже не освещалась — из окон лишь лил свет ночных светил и помогал разве что не свернуть напольные вазы и статуи, да не сломать ноги, лавируя между инкрустированными столиками, изящными стульями, диванчиками, голографическими фонтанами и аквариумами.
Кирилл забирался все дальше, прошел несколько поворотов и замер посреди коридора. Из-за угла, слева доносились неясные всхлипы и стоны. Сердце, словно предчувствуя беду, противно заныло. Он выглянул из-за угла и увидел у окна, на диване, в глубине небольшого коридорчика двоих, слившихся в порыве страсти воедино.