Страница 11 из 14
Его организм был столь же вынослив, как и мой, острый ум позволял быстро развиваться и схватывать на лету, но в один из дней я заметил в нем совершенно несвойственную Оша агрессивность и упрямство, низменное пристрастие, безосновательное и бездумное. Ему нравилось сшибать палкой листья и ветки, и… разорять гнезда, лакомясь яйцами птиц. Острое зрение и чутье Оша, как и ловкость, увы, в этом ему способствовало.
Я упорно втолковывал ему законы мироустройства, пытался привить уважение к планете, но он слушал как Эва — внимательно, и в тоже время, находясь мысленно, где угодно. И запоминал ровно столько, сколько мог принять, как и мать — по сути пшик.
Воображение, передавшееся от матери, увлекало его в немыслимые небесные дали и не давало принять очевидное на земле.
Я не сдавался и все же не преуспевал.
Второй у нас родилась Эви-йна. Девочка на удивление была похожа больше на меня и казалась истинной Оша. Именно она впитывала знания, понимала больше чем ее брат и мать, и первым научилась общению с миром, энергиями, а не с нами. Ее интеллект и энергетика были на уровне отца, но организм и психика был материнским, хрупким. Она часто болела, но никогда не жаловалась и проявляла уникальные терпение и терпимость.
Эви-йна была немногословна, как и я. Эверли очень беспокоилась за нее из-за этого, обвиняла меня в совершенно непонятном — ненормальности дочери.
Мне действительно было не понятно на чем базируется столь странный вывод женщины.
— Если кто и ненормален из нас, так это ты, — сказал ей честно, не сдержав себя. Мне было больно за девочку, более организованную и развитую чем мы все.
Эва позеленела от ярости и отвесила мне пощечину, принялась бросаться словами, как предметами, обвинять, придумывая еще большие нелепости, чем уже выдала.
Меня не задевала устроенная женщиной буря, но я видел, как ссора больно ранит девочку. И взял ребенка на руки, ушел в лес, чтобы вернуть ей душевное равновесие.
Несколько дней мы провели вдали от дома и не вспоминали о той, что ждала нас. И не вернулись бы, но есть такое слово — ответственность, и я не в праве был его забывать.
К счастью, к нашему возвращению Эва поняла свою неправоту и больше не устраивала столь громких демонстраций. Но попытку «вразумления» — то ли меня, то ли себя, то ли Эви-йны, не оставила.
У нас уже родился третий ребенок — сын Тха, а девочка все не разговаривала. Эва не понимала, что ей не нужны слова, как впрочем, и мне — мы с ней понимали друг друга без слов. Но Эверли не удосужилась разобраться и упорно пыталась разговорить малышку, а та бежала ко мне за спасением, и невольно вновь и вновь сталкивала меня с Эверли.
Я знал диспуты, но не знал ссор. Я знал неприязнь, но не ведал обид.
Однако Эверли ознакомила меня и с тем и с тем. Обиды так и остались для меня недосягаемыми, но я познал их вкус и отвратный удушающий запах.
Они и дочь окончательно нас разделили. Впрочем, соединялись ли мы в принципе?
Нет, скорее терпели друг друга, и просто жили вместе не мешая, не близкие, не далекие.
И жили в общем-то спокойно, быстро обустроили быт. Кай-йин в матерью плели корзины, помогая собирать плоды. Я и Эви-йна нашли способ селекционировать известные мне растения, пригодные в пищу и полезные, и вскоре засеяли два небольших поля, одно пшеницей, другое — подсолнухом. Девочка увлеклась селикционированием и с увлечением принялась выводить одну культуру за другой, правда не всегда удачно. Но главное было не в результате, а в поисках его. Эва этого не понимала и возненавидела огород, что мы с дочерью разбили недалеко от дома. Ей казалось, что именно это занятие ослабляет дочь, отвращает от нее и привязывает ко мне, и я узнал еще одно качество своей невольной жены — ревность. Оно было не более переносимо, чем беспочвенные обиды и эта неприятная мне глухота и замкнутость с ее стороны.
Я перестал «стучаться», обратив все свое внимание на ту, которой оно было нужно, на ту, которая не терпела, как Эва, а желала — на свою дочь. И сколько я не объяснял, что занятие, как и умение управлять своей и окружающей энергией, как раз отвлекают и укрепляют девочку, женщина упорно не слышала меня и не принимала доводы.
Лишь рождение третьего ребенка отвлекло ее на время от «забот» о здоровье девочки. Тха родился слабым и требовал особого внимания.
Каждый раз при рождении ребенка, природа напоминала мне о том проступке, и словно накладывала клеймо на каждого рожденного, устраивая буйство стихий в день рождения. А затем выказывала дитя во всей красе смешанной крови.
Я надеялся, что все закончится, как только я восстановлю баланс — как только у нас будет четверо детей.
Наверное, я был неплохим отцом, потому что много времени уделял детям, обучал их всему, что умею. Рассказывал, все, что знаю. Учил тому, чем владел.
Наверное, я был неплохим мужем Эве, потому что старался понимать ее и заботиться, не смотря ни на что.
Но не понимал главного — мало быть неплохим, потому что это равноценно быть — никаким — не быть вовсе. А еще не понимал насколько они все важны для меня, насколько сильно мы связаны. Меня занимало лишь одно — восстановить гармонию и тем спасти свою дочь и сыновей от уплаты долга планете, что приютила их родителей. Они не должны были платить по моим счетам, и все же, платили.
Природа забирала Кай-йна, звала, определяя ему место погибших тигов.
С утра до ночи он пропадал в лесу. Он охотился, старательно вытачивая нож, когда я не отдал свой, и стойко не принимал вегетарианства. Кровь Оша требовала крови и мяса, что я приносил слишком мало, раз заметив, как сын впился в горло косули, которую я убил. Он не ждал, когда мясо прожарят — он хотел сырого, он хотел крови, силы энергии убитого пока она еще жива, и она звала его, инстинкт охотника вел, а скудные знания, что он не столько принимал, сколько отвергал, превращали его в дикого хищника. Именно Кай-йн убил старого хищника, что жил неподалеку у ручья и не мешал нам, как мы не мешали ему. И открыл свой счет, когда мой еще не был погашен.
Он принес шкуру тига и гордо с ужаснувшей меня улыбкой, оглядел нас. Он был рад, он был счастлив. Тха прыгал на ней, смеясь, Эва улыбаясь, потрепала добытчика по вихрам, чуть попеняв за отсутствие и только. А меня свершившееся, как и увиденное одобрение женщины и сына совершенно раздавило.
Я смотрел на знакомую шкуру с огненной окраской и черными полосами, и понимал, что это начало конца. Мне не в чем было винить сына, разве только в том, что совершив один проступок и убив ту пару, я совершил второй — создал другую пару в иллюзии восстановить сломанное. И тем принес в этот мир еще одного бездумного убийцу. А возможно, двух.
Ведь мы не были гармоничной парой и не могли ею быть, а дисгармония в состоянии родить лишь дисгармонию.
Я смотрел на Тха и видел плод своих иллюзий. Видел, что он пойдет по стопам брата, что тот стал его кумиром, и ни мать, ни отец для него больше не авторитет. Не ум и знания, но сила и ловкость станут его идолами.
На моем лице, как и во взгляде как всегда ничего не отразилось, и никто кроме Эви-йны ничего не понял. Девочка прижалась ко мне, глядя с сочувствием и пониманием, и побежала за мной, когда я пошел прочь.
Пять дней мы с ней провели в горах, у заветной пещеры. Сидели и смотрели на пейзаж внизу и думали о будущем. Тогда же дочь увидела впервые мои рисунки и поняла о чем они. Она старательно обошла пещеру, оглядывая каждую картинку, трогая ее пальцами и… принялась готовить краску, чтобы дорисовать, как ей казалось, недостающие.
Я обнял ее за плечи бездумно, я смотрел на вышедший из-под ее заточенной палочки рисунок и видел особое искусство, не чета моему, и видел особый дар и особую остроту ума, опять же, не чета моему. И только это примиряло меня и с собой, со своей нечаянной семьей и той не лучшей ролью, что определила мне судьба, давая пусть призрачное, но оправдание всей истории, в истоках которой я встал, но финал которой не увижу.