Чудес не бывает

`Ох, Орри. Глупо лезть в пасть к черту. Пока докажешь что к козням и преступлениям Боз отношения не имеешь, тебя сотню раз и обезглавить и вздернуть успеют', - вздохнул Гарт. Конечно, он понимал, отчего друг рискует, но так же понимал, что его надежды помочь Исвильде тщетны. Девушку уже лихорадка маяла: волосы от пота слиплись, лицо снега белее, а в глазах туман. Того и гляди, представиться.

Понятно, Орри ее не бросит, как любой из оставшихся товарищей, но ведь можно на них ее оставить и уйти, переждать плохие времена.

— Какая нужда голову в петлю совать? — качнул головой расстроенный донельзя за несчастного друга, которого то в огонь, то в воду судьба бросает, и никак покоя да радости не дает. — Уезжал бы ты, Оррик. А Исвильду мы довезем, с рук на руки лекарю сдадим, приглядим, надобность будет, и поухаживать сможем.

— Верно, — кивнул Лексинант.

— Нет, — отрезал упрямец. Одна мысль выпустить Исвильду из рук, казалась ему кощунственной. Он был уверен, что держит не ее тело — душу, и пока она в его объятьях, ей не улететь на небеса.

— Я бы тоже не ушел, — сказал Галиган, поглядев на брата — он единственный из компании правильно понял Оррика. — Опасаться же опалы не стоит — у нас есть свидетель, который подтвердить злодеяния…отца, и невиновность Орри. Как мы все сможем встать на его защиту перед королем.

— Ты сам, возможно окажешься в темнице, кто тебе поверит? — спросил Лексинант, внимательно поглядывая на герцога.

— Но вам-то поверят.

Отряхнул руки от крошек и пошел к лошадям:

— Отдохнули малость и хватит. Орри прав — нужно спешить. Настойка действует несколько часов.

Закинул Мелинро поперек седла, как тюк с тряпьем и, услышав свист, увидел, как у того расшились зрачки. Хрип и мужчина поник.

Орри переложил Исвильду на лапник и встал рядом. Закрывая ее своим телом и мечом. Галиган оглядывался, силясь понять, откуда прилетела стрела.

Гарт вскочил почти одновременно с Лебрентом и оба обнажив мечи, повернулись в разные стороны, готовясь отразить нападение, но его не было. Минуты текли, мужчины ждали и понимали, что сил противостоять хорошей атаке у них не хватит.

Но видно Бог, наконец, обратил внимание на них и сотворил свое чудо, дав им передышку.

Гарт рванул в кусты и увидел вдали за деревьями мелькнувший силуэт. Оставить? Нельзя, потому что нет гарантии, что не будет нового нападения, и стрела не настигнет теперь кого-то из друзей. Нагнать? Рискованно. Наемник может оказаться не один. Но если нет, его можно взять в плен и предоставить королевскому правосудию вместо убитого Мелинро.

И Гарт побежал за мужчиной.

Настигнуть его удалось, а вот взять живым, нет. Когда в твое горло впивается нож — выбора не бывает, и разум и тело работают на одно — выжить и победить. Гарт победил, с большим трудом осилив противника, и долго еще лежал в траве, приходя в себя. А потом побрел к друзьям. Те по его виду поняли, что произошло и начали взбираться на лошадей.

— Жаль, что теперь у нас ни одного свидетеля, — виновато глянув на Оррика, сказал Гарт.

— Кому в голову придет, засвидетельствовать честь и преданность? Если она есть, то ее ни с чем не спутаешь. А если нет, любые свидетельства пусты, — бросил Галиган.

— Расскажи это королю, — посоветовал Фогин.

— Так и сделаю, не сомневайся, — заверил, направляя коня в чащу.

Глава 25

Исвильда смотрела на Оррика не желая отдаваться забытью. Оно может оказаться вечностью, и как перед дальней дорогой нужно хорошо подкрепиться и настроиться, еще раз взглянуть на милые сердцу вещи, услышать и увидеть дорогих тебе людей, так и девушке хотелось запомнить как можно лучше и четче минуты в единении с тем, кто стал ей дороже жизни. Близким как ее родные, но грозил стать далеким, как звезды на небе.

Она плакала не в силах сдержать предательские слезы сожаления и печали. Так больно прощаться с ним, так больно уходить только коснувшись его души.

Оррик заметил, что девушка плачет, и старался не смотреть на нее, не думать о причине слез, иначе сам как мальчишка готов был расплакаться.

Что жизнь человеческая? Миг, вспышка, но, сколько радости и боли, горя и счастья, любви и ненависти, умещается в это мгновение. И жаль, что не замеченное другими, а порой и самим собой. Вернуть бы хоть день, хоть час…

Куда он рвался, ради чего жил, о чем думал, за что цеплялся в неведении своем прожигая отмерянные Господом года, дни, часы? Собрать бы их вместе и отдать Исвильде — ни на секунду он бы не пожалел о том, не вспомнил о радости побед в бою, о стремлении обогатиться, о плече товарища, о замке, даже о долге и чести. Ничего ему не надо, только б жила она и осталось бы с ним, умер бы или жил, тот день, когда он впервые увидел сестру Лемзи — милую наивную девочку с бирюзовыми глазами, в которых сошлись небо и море, его трон и его могила. И до отчаянья больно, что и то и другое уместилось в несколько беспокойных дней, а не долгих счастливых лет. И радостно что хоть так, но было, и горько, что прошло.

— Ты будешь жить, — заявил так, словно уже совершил сделку с Господом или с Дьяволом.

— А ты? — насторожилась Исвильда.

Он промолчал: сказать нечего. Ему все равно, что с ним будет.

— Мы останемся вместе, ты не бросишь меня, не разведешься… Галиган обещал… — прошептала засыпая, против своей воли.

Галиган, — поморщился Орри: что он может обещать, что он может знать?

Кони дробно печатали копытами дерн. Всадники стремились вперед, к своей судьбе определенной ими собственной волей, а не кем-то иным. Галиган не спешил в темницу, как Орри не стремился на плаху, но ни тот ни другой не думали о том, что их ждет, как не думал Гарт и Лебрент — они желали помочь Исвильде, успеть до того, как несчастное сердечко перестанет стучать. Они шли в битву с самым опасным противником — смертью, и никто не знал. Кто победит, но каждый надеялся на лучшее, кто вопреки всем доводам рассудка, собственным глазам и жизненному опыту, кто просто, потому что иначе не мог, кто оттого что долг и вера смешались в одно и давали силы.

Извилистая тропка то уходила влево, то шла прямо, то резко убегала вправо и становилась все более четкой. Значит, цель близка и друзья достигли королевских владений.

И вдруг, вылетев из-за поворота, они столкнулись с встречным отрядом всадников.

Кто и зачем, думать было некогда ни тем, ни другим. В лобовых столкновениях все решают секунды и тратить их на выяснения титулов и причин проезда по дороге, не позволительная роскошь, тем более в отряде началась суматоха: кто-то обнажил мечи и выдал упреждающий крик ярости, кто-то спешивался, кто пытался повернуть коня, кто-то схватился за арбалет и грозил засыпать стрелами, встреченных.

Взгляды друзей оценили опасность и поняли, что видно суждено всем погибнуть. Лицо Галиган закаменело: прощай, Даниэлла. Рука вытащила клинок и приготовилась рубить до последнего вздоха бренного тела.

Лебрент криво усмехнулся, а Гарт посмотрел на Орри:

`Прости если что'.

`И ты меня'.

— Прорвемся! — крикнул Галиган, и не сбавляя хода, устремился вперед, прорубая путь себе и друзьям. Гарт за ним, прикрывая со спины.

Лебрент резко натянул поводья, и его вздыбившаяся лошадь столкнулась с лошадью другого всадника. Мужчины полетели на землю, не удержавшись в седле. Поднялись, и скрестили клинки.

Оррик попытался притормозить, чтобы избежать лобового столкновения.

Резкая остановка приподняла коня на дыбы, потревожив Исвильду. Девушка посмотрела на Орри и, заметив, как окаменело его лицо, встревожилась.

— Что?

— Ничего, милая, — ответил глухо, посмотрев в ее глаза.

Печаль, сожаление и вина сжились в них с нежностью и любовью. Они прощались с ней, и Исвильда это поняла. Но разве могла позволить это? Лучше умереть — но с ним, чем жить без него.

— Мы вместе — ты и я, я и ты!