Звезда Полынь

— Мы живем в очень важное время, время науки и истины. Мы поможем миру по-иному взглянуть на самого себя. Через год о вас может заговорить высшее лондонское общество, у вас будет собственная беседка в Воксхолл-гарденз, а также карета или речная баржа, а ваша дочь превратится в чью-то красавицу жену.

В холле собралось много народу: постояльцы ждали, когда им принесут еду, и боролись с Бандитом за место у огня. Аджетта протолкнулась через толпу и отперла дверь в огромную столовую, которая занимала почти все западное крыло дома. В комнате было холодно; огонь разожгли недавно, и пламя пыталось охватить отсыревший уголь в камине и обогреть комнату. От угля поднимался густой коричневый дым, устремлявшийся по широкой трубе к октябрьскому солнцу.

Через всю комнату протянулся длинный стол, вокруг него теснились деревянные стулья. Стол освещали четыре подсвечника; должно быть, свечи в них горели довольно давно, распространяя по всей комнате запах свиного сала.

Толпа волной хлынула в столовую. Это было сборище всеми отвергнутых и нищих оборванцев, среди них были и уличные актеры, и певцы из таверн, и даже человек, который уверял, что у него на руках стигматы — следы от распятия, он показывал их публике за шесть пенсов. Постоялый двор был дешевым. Нары, под ними ведро, для того чтобы справлять нужду, — это можно было получить всего за два пенса, а те, у кого и их не было, могли повисеть за фартинг. Они становились на колени и ложились спиной на длинную веревку, протянутую от одной стены до другой. Чтобы не заболеть на холодном полу, они висели на ней, как повешенные птички, веревка раскачивалась, и вскоре они погружались в беспокойный и часто прерываемый сон.

Завтрак прошел в суете и спешке. Из кухни принесли кусочки горячего мяса, маленькие круглые булки и глиняные горшки с элем. К еде тут же со всех сторон потянулись руки — каждый пытался ухватить свою долю горячего мяса с хлебом, за которые он заплатил один пенни, и запить все это кружкой дешевого эля.

Аджетта стояла у стола и следила, чтобы все взяли свою порцию и никто не прихватил еще и чужую. Мистер Манпурди обмотал руки красной тряпкой, чтобы не было видно бинтов, которые скрывали его стигматы. Девочка пристально смотрела на него. Он никогда никому не разрешал посмотреть на кровавые рубцы бесплатно. Следя за тем, как он ест, Аджетта поняла, что ему дается это с большим трудом. Держа руки в неудобном положении, мистер Манпурди пытался поднести кусочек хлеба ко рту. Аджетта надломила маленькую хрустящую булочку, взяла с тарелки кусок мяса и засунула его в булку. Отдав ее Манпурди, она улыбнулась. Он благодарно кивнул ей в ответ.

Аджетта не горела желанием посмотреть на следы распятия на ладонях Манпурди. Она не доверяла религии. Неужели всемилостивый Господь спокойно смотрел бы на то, как она прозябает в нищете? Стигматы на руках Манпурди не вызывали у нее никаких чувств. Вот верблюд, которого она однажды увидела в зверинце Гуга — его привезли из Аравийской пустыни, — был куда интереснее, чем руки Манпурди. Для нее мистер Манпурди был таким же, как и все остальные уродцы, торгующие собой, — на постоялом дворе их собралось немало. Здесь жил мальчик с кожей как у жука, женщина с тремя руками и девушка с такими большими ушами, что ее называли человек-слон. Она уже видала таких.

Аджетта знала, что некоторые увечья люди наносят себе сами. Однажды она видела, как какой-то мужчина утыкал лицо утиными перьями, а потом заявил, что он наполовину орел. Другой подпилил себе зубы так, чтобы они стали похожи на волчьи клыки, и выкрасил кожу чайной заваркой.

Но мистер Манпурди был другим. Он был мягким и добрым человеком и не считал себя важной птицей. Все, что отличало его от других, — это кровоточащие, никогда не заживающие раны на руках и рассказ о том, как однажды ночью, во сне, на него снизошло страшное видение, а потом появились стигматы.

Дагда Сарапук медленно вошел в столовую и сел в самом конце стола. Он посмотрел на Аджетту и улыбнулся, взяв с тарелок хлеб и мясо. Потом наклонился к Манпурди и что-то тихо сказал ему. Аджетта не разобрала что.

В эту минуту она заметила, как из кухни вышел ее отец, он нес поднос с едой. Прежде чем подняться по лестнице, отец прошептал ей на ухо:

— У нас новый постоялец, и это особенный постоялец. Поэт. Он приехал вчера вечером и не хочет, чтобы его беспокоили. Все время сидит у себя в комнате. Я сам буду носить ему еду. Понятно?

Кадмус повернулся и зашагал по лестнице на верхний этаж. Такое поведение отца заинтересовало Аджетту. Она пошла за ним, прислушиваясь к его шагам. Дойдя до самой верхней площадки, он остановился и заглянул в пролет, потом поставил поднос на маленький столик и достал из кармана ключ. Аджетта спряталась за стеной в начале последнего лестничного марша. Она услышала, как ключ вставили в замочную скважину и быстро повернули. Дверь со скрипом отворилась. Аджетта задержала дыхание, чтобы услышать то, о чем будут говорить в комнате.

— Ты ешь нашу еду? — отчетливо проговорил ее отец. — Вот хлеб с мясом. Еще я принес тебе воды. Мне показалось, что таким, как ты, вряд ли понравится эль.

Ему никто не ответил. Аджетта тихо вздохнула, пытаясь услышать хоть что-нибудь, что бы помогло ей понять, кто живет в мансарде. Раздался звон цепей, которые тащили по деревянному полу.

— Вы не могли бы снять с меня это? — произнес кто-то слабым голосом, которого Аджетта еще не слышала. Голос был тихим, ломким и чистым. — У меня нет ни силы, ни желания убегать.

Повисла долгая пауза, потом отец ответил:

— Мистер Гуг сказал, чтобы я был очень осторожным. «Никогда не снимай с него цепей, иначе он улетит», — сказал он.

— И куда же я полечу? На окнах решетки, дверь заперта. Думаете, я проползу под дверью или исчезну через крысиную нору? — сказал узник.

— Ты — странное создание, и теперь ты принадлежишь мне. Я заплатил за тебя кругленькую сумму, и ты можешь оказаться очень полезным. Несколько минут назад один ученый сказал, что ему как раз нужен кто-то вроде тебя. Но даже он очень бы удивился, узнав, кто ты на самом деле.

Кадмус прошел по деревянным половицам. Аджетта слышала каждое его движение. Он поставил поднос на стол.

— Оставлю его здесь, поешь, если захочешь. Тебе не помешало бы набрать пару фунтов. Ты такой тощий, у тебя явно проблемы со здоровьем. Честно говоря, я купил тебя из-за твоих зубов: они будут здорово смотреться во рту у какого-нибудь джентльмена, когда их туда пересадят. — Кадмус засмеялся.

— Что меня ожидает? Я останусь здесь навсегда? — спросил узник.

— Ты останешься здесь, пока я не решу, на что ты мне можешь сгодиться. Ты — прекрасное, исполненное странной силы существо. Если я представлю тебя миру, то могу заработать себе состояние и стать известным человеком. Все дело в том, что ты действительно…

В этот момент в холле послышались крики и входная дверь распахнулась. Бандит отчаянно залаял, публика бросила завтрак и устремилась из столовой на улицу. Кадмус Ламиан выскочил из мансарды, а Аджетта проскользнула в свою комнату. По Флит-стрит медленно ехала повозка, в ней сидел приговоренный к смерти человек, его везли к виселице в Тайбурне. Из-под металлических ободов огромных колес летела грязь. Взгляд осужденного был прикован к верхнему окну постоялого двора. Там, под самой крышей, он заметил лицо, прижатое к грязному оконному стеклу мансарды. В этот миг осужденному стало тяжело вдвойне. Он заметил глубокую тоску на лице того, кто смотрел в окно, тоску более сильную, чем его собственная, и каким-то странным образом он понял, что его ждет гораздо лучшая участь, чем участь человека из мансарды.