Страница 13 из 81
— Необходимый для нормальной жизни….
— Которой она могла лишиться.
— Ты бы все равно не смог ничего сделать.
— Я бы знал и уберег. Ты лишила нас возможности общаться…
— В постели?!
— А что ты знаешь про постель? Ты, для которой секс — унылая необходимость строго по графику в рабоче-крестьянской позе в кладбищенском молчании и темноте.
— Ты не врач, ты — палач. Дерзкий, самолюбивый мальчишка! Ты всегда был порочным — подглядывал, подслушивал… И вырос.
— Заметь, без вашей помощи. И остальные тоже. И Аня вырастет без вас, будет целее, чем с вами. Я позабочусь. Уезжайте.
— Это мой дом…
— Твой дом НИИ!! Я куплю вам квартиру рядом и вы уедете!
Я мстительно ухмылялась, подслушивая разговоры, и упивалась разрастающимся конфликтом, узнавала массу тайн и подбрасывала дров в огонь. Я мстила. Целенаправленно и тонко. Алеше. За то, что несмотря ни на что, он так и не пускал меня к себе.
Матери. За то, что она есть вообще.
Адальскому. Просто так.
Меня несло. Я точила свои коготки и била метко и больно: клялась в любви и выставляла на посмешище при всем классе. Невзначай, с невинным видом идиотки.
Назначала свидания и приходила на них с часовым опозданием, с подругой или специально презентованным оными для этих целей мальчиком.
Я открыто флиртовала с другими, наказывая за малейшую провинность, которую сама же и придумывала. Ластилась и отталкивала, манила поцелуями и томными взглядами, кружила голову и вновь отталкивала. Кормила обещаниями и страстными признаниями, пугала братьями и завлекала неискушенностью. И бросала его ежемесячно.
Он сходил с ума, клялся, горел, плакал, умирал и воскресал. И устал. И перегорел. Бросил.
Как раз в то время, когда я стала успокаиваться и смиряться с тем, что мир делится на родных и чужих. И первые не могут играть такую же роль, что и вторые. Я чуть притихла, попыталась осмыслить свое поведение и оценить происходящее и поняла, что кругом не права, не справедлива и в ообщем-то глупа. Я только начала примеривать на себя роль жены непризнанного гения и готова была терпеть его стерву-мамашу, маразматиков-предков, и слушать его сентенции по поводу светлого будущего, в котором вся нация понесет его на руках с лавровым венком на голове до самого Кремля и отольет бюст на Родине.
Меня это уже не коробило — я поняла, что он первый и единственный, кого сподобилась полюбить из посторонних мужчин. И не просто полюбить, а настолько сильно, что пора и половую жизнь начинать, перейдя, наконец, от поцелуев к более серьезным действиям. И была уверена, что это будет прекрасно. И ждала. И уже почти предложила.
Но была уже не нужна и прослушала длинную и неприятную тираду, главной темой которой были претензии, помноженные на обиды. Мне было предъявлено три обвинения: не дала, унизила, надоела; и вынесен безапелляционный вердикт — свободна. Мир «чужих», в который раз отверг меня, преподав серьезный урок.
Я по инерции сдала экзамены и даже нашла в себе силы сходить на выпускной вечер, еще надеясь на примирение, но решение его было окончательным. Он вычеркнул меня из своей жизни, стер из памяти, отплатив той же остервенелой жестокостью, что платила ему я. Это было очень больно. И правильно. Но поняла я это много позже.
Тогда его бессердечие вызвало во мне ненависть к внешнему миру и его двуногим особям в брюках. Это чувство поделило поровну территорию души и сердца с любовью и толкало на безрассудство. Я пыталась вернуть Андрея изощренными способами средневековья — осадами, давлением на болевые точки, шантажом и прочим немудреными средствами. Однако, вскоре мой таран наткнулся на гранит и затрещал — мамочка моего избранника была самым подходящим средством обороны, не прорвать, не обойти которую было невозможно. Я отступила и затаилась, ожидая рекогнесцеровки войск и еще питая надежду на триумф. Мое воображение подпитывало ее сладкими картинками, в которых Андрей осознает меня самой лучшей и единственной, ползет на коленях к бренному телу, сметая препятствия и моля о взгляде, просит моей руки и бросается с отвесной скалы после отказа.
Действительность значительно исправила данный финал, изменив его до неузнаваемости. Но я уже не жалела о том. Мучительные, полные грязи и постыдных поступков годы взросления прошли и провели такую же четкую границу, как детство, выбрасывая меня за разделительную полосу. Случилось это первого июля.
Алеша выжил все-таки родителей, купив им небольшую двухкомнатную квартиру в сотне метров от их НИИ. И пока отец был в командировке, возвестил о дате переезда. Мы порадовались и начали активно паковать вещи всем составом, готовые отдать все, от зубной пасты до нового холодильника, лишь бы приблизить дату переезда.
Мама укоризненно вздыхала, кривилась, выдавливая слезы и обвиняющие тирады, и мстительно требовала отдать все нажитое. Мы не сопротивлялись и уже назло ей запихнули в грузовики все содержимое квартиры, включая мою кровать и детские игрушки с рыжим клоуном — светильником, который она подарила мне в приступе материнских чувств, лет десять назад. Лучше бы она этого не делала — светильник одним своим видом возбуждал желание разбить его или передарить врагу, чтобы того кошмары замучили.
В итоге в квартире остались лишь книги, личные носильные вещи и компьютер, на который мать не могла претендовать при всей своей изощренной находчивости. Правда еще комната Сергея фактически не пострадала от этих перемен. В ней мы и справили освобождение, прокрутив всю Сережину музыкальную коллекцию на горе соседям. И не заметили, как выпили весь дареный Алеше коньяк. И столь же незаметно заснули на полу.
Утром я проснулась от жгучего, неимоверно сильного желания физической близости. На мне было лишь нижнее белье, одежда куда-то исчезла, вместе со стыдом и смущением. Я лежала меж полуобнаженными братьями и понимала лишь одно — моя пора девичества затянулась, и ощущение свободы, навеянное переездом сатрапов — родителей, не будет полным, если я не расстанусь с ней, не стану женщиной. А кому доверить столь серьезное исполнение желания? Адальские, Рысевы и Васкины меня больше не прельщали. Я могла отдаться им лишь в агональном состоянии и не по доброй воле. Среда чужаков дарила мне горе и неприятности и отталкивала. И я пришла к одному единственно верному решению: получить естественно желаемое в среде родных, наплевав на терминологию чужаков.
Я растолкала братьев и оповестила о своем желании, лаская их для убедительности. Они еще плавали в пьяном дурмане, оттого сопротивлялись слабо и то словами — руки уже гладили, глаза любили. Я потерялась в этих ласках, опьянев не хуже, чем от коньяка, и не слушая пустых слов, ринулась навстречу новым ощущениям, готовая изнасиловать тугодумов.
Я не заметила, как исчез Андрей — меня сводили с ума изощренные ласки Алеши, жадные, властные и в тоже время нежные, утонченные. Он словно заявлял на меня права и доводил до исступления, не доходя до главного, и все всматривался в мое лицо, искаженное сладкими муками и нетерпением, и пил вздохи и стоны, и увеличивал темп натиска и снова снижал его. А потом тоже ушел, оставив меня неудовлетворенной и растерянной. И все-таки уже другой — повзрослевшей, дающей отчет своим действиям, осознающей каждый свой шаг.
Перемены закрутили нас, как водоворот. Андрей выжимал из клиентов баснословные гонорары на благо семейного бюджета. Алеша защитился и взял отпуск, чтобы сопровождать меня в походе по мебельным салонам и ярмаркам отделочных материалов. Мое воображение быстро нарисовало интерьер новой квартиры, и я, не ограниченная ни временем, ни суммой, быстро претворила в жизнь личный дизайнерский проект, а заодно поняла, кем желаю стать, и с легкостью поступила в техникум на дизайнера интерьера.
Наша квартира преобразилась в рекордные сроки, благодаря удалой бригаде, нанятой Андреем. Они наделили старые стены новыми обоями, кафелем, натянули навесные потолки, поменяли паркет, двери, электропроводку и сантехнику. Буквально через неделю четырехкомнатная халупа засверкала как дворец падишаха. Братья не скупились на восхищенные оды моему таланту и вкусу. Я пыжилась от гордости, удовлетворенная достигнутым успехом. По вечерам мы собирались на уютной кухне, сверкающей кафелем, новой встроенной техникой и столовым сервизом неимоверной по тем меркам цены. Мы веселились, дурачились и наслаждались свободой, покоем и обществом друг друга.