Банальная история

— Она боится спать одна…

— Прекрати! Это не повод пускать ее в свою постель. Тебе двадцать семь, ей — четырнадцать, что ты творишь?! — голос матери дрожал, и стал глухим от переизбытка чувств. Я, замерев, слушала их разговор и мечтала вскочить и накричать на нее, чтобы не смела лезть не в свое дело, чтоб шла к своим радикалам и указывала им. Но я понимала, что лишь окончательно все испорчу.

— Мам, перестань выдумывать…

— Ты взрослый мужик…

— Именно! И голова у меня на месте. Девочка боится спать одна…

— Девочка уже стала девушкой! Ты не думал об этом?

— Что за грязь пришла тебе в голову?! Как ты можешь…

— Могу! Мне много больше лет, чем ей и тебе. Ты можешь обманывать кого угодно, но не меня…

— Мама! Мне неприятны и омерзительны твои намеки. Я не собираюсь их слушать! И не смей говорить со мной, как с преступником! Тебе всегда было плевать на нее. Изотопы — вот твои дети. Так и иди к ним! Указывай, обвиняй, поливай грязью! И не смей пачкать нас!

— Поклянись, что ты… Обещай, что больше не пустишь ее, и я поверю, попытаюсь простить.

— Я не нуждаюсь в твоих указаниях, как и в вере! Каждый мыслит в меру своей испорченности.

— А что бы подумал ты?!

— Только не это! И уж тем более не стал будить весь дом и обвинять в несуществующих грехах!

— Ты все равно пообещаешь мне, что больше подобного не повторится. Я сейчас же уйду и даже извинюсь, и…забудем. Но ты обещаешь, даешь слово.

— …

— Алексей? Я жду!

— Обещаю.

Сколько сил ему понадобилась, чтобы вымучить это слово? Я не думала — я мысленно кричала на мать, ругала последними словами и выгоняла из нашей жизни.

С того момента я возненавидела ее настолько, что долгие годы не могла воспринимать адекватно, и до сих пор меж нами нет ни тепла, ни понимания. У меня есть мать, но словно ее и нет. А отец?… Его я и в детстве не замечала.

Алеша вернулся в комнату, и лег под одеяло, стараясь не потревожить меня, не касаться. Я немного приоткрыла глаза — Андрей смотрел на брата и, казалось, сочувствовал. Потом Алеша уткнулся мне в макушку, и я почувствовала, как тревожно бьется его сердце.

— Чудо, что она не проснулась, — тихо заметил Андрей.

— Она всегда крепко спит. Это нормально в ее возрасте.

И все. И словно ничего не было. Только Алеша отвернулся от меня к стене и скрипнул зубами. И больше не пускал меня к себе.

Я злилась, ненавидела всех и каждого, перестала разговаривать с матерью, огрызалась, плакала, объявляла бойкот и…решила найти потерянное в классе. Так появилось увлечение Ярославом и неприятности с Рысевым. За год я познала наслаждение и разочарование, боль, ненависть, любовь, унижение и жалость. Поняла, что самоубийцы очень мужественные люди, и осознала неприемлемость данного пути для себя. Узнала, что есть весьма противные, неизлечимые болезни, о наличии которых лучше не распространяться, а еще лучше забыть и не вспоминать. И совершенно разочаровалась в своих сверстниках. Вот в таком весьма неоднозначном состоянии я и ступила в новую жизнь — новую школу.

Первое сентября не оправдало мои худшие ожидания и пообещало не менее бурный, чем предыдущий, но насыщенный диаметрально противоположными впечатлениями год.

Я окунулась в незнакомую мне атмосферу, сродную вечному празднику. Одноклассники показались милыми, неглупыми и никак не мальчишками — все как на подбор в костюмах и начищенных ботинках. Вместо цветов — гитары, а вместо пошлых шуток и кривых взглядов — добрые улыбки и остроумные комментарии.

Директор, рыжая женщина с истерическим голосом неврастенички, визгливо возвестила о начале учебного года, и гитары выдали пару складных аккордов, порадовав наличием слуха, голоса и вкуса у их обладателей. Потом мы дружно прошли в школу и познакомились с классным руководителем — учителем физики.

Колобкообразная, лысеющая особь мужского пола, с глазами навыкате бодро распинала наши портфели по классу и с присущим шизофреникам оптимизмом, доступно поведала нашу родословную с акцентом на то, кто, как и чем нас делал. И не менее бодро пообещала переделать, но чем, опустила. Одноклассники галдели, а я пребывала в легком шоке.

К концу занятий я поняла, что в цирк больше не пойду, потому что, он есть у меня на постоянной и бесплатной основе. Ежедневные представления в данном учебном заведении обещали превзойти антре любого мастера арены. Полный комплект клоунов, акробатов, дрессировщиков и жонглеров прошел перед нами, радуя слух и глаз, и оккупировался в учительской. Одноклассники вели себя непринужденно и весьма раскованно — смеялись, шутили тонко и со вкусом, отпускали меткие замечания и озорничали, а по окончании занятий дружно шагали домой. Почти строем.

Я была в восторге и на следующий день не шла, а летела в школу навстречу новым впечатлениям. Вскоре оказалось, что физик хоть и истерик, но вполне мировой дядечка, который требовал безоговорочного подчинения всем его решениям и проявлял нездоровое любопытство к нашей жизни, и в тоже время понимал нас, как никто другой и яростно отстаивал интересы своих подопечных, прикрывая от всевидящего ока директора.

Ее тяга к тирании и послушанию столкнулась с нашим стремлением к независимости и свободе, и эти две силы неистово сопротивлялись друг другу, впрочем, с переменным успехом. Мы ощущали себя взрослыми и требовали относиться к нам соответственно. Учителя проявляли досадное упрямство с незначительными поблажками. Началась борьба, в которой, на зависть геометрической прогрессии, выросло и окрепло содружество свободолюбивых личностей. Класс сплотился, став единым, как монолит. Данный факт уже не требовал доказательств, как теорема, и был безоговорочно принят учителями, как аксиома. Все успокоилось и законсервировалось на уровне равноправия учеников и учителей, на радость обоим сторонам.

В середине октября я записалась в театральный кружок, познакомилась с девочками из техникума и…увидела его.

До сих пор не знаю, что меня привлекло в этом мопсе. Может, я недооценила свое отражение в зеркале, может, была серьезно покалечена предыдущими событиями, а может затаенная обида на Алешу, слишком резко оградившего меня от тех впечатлений, сыграла свою роль. Да, скорей всего все вместе, плюс неосознанная неудовлетворенность и слишком страстное желание получить то ощущение вновь.

В один из обычных, октябрьских дней, в разгар урока на пороге класса возникло косолапое чучело в старых, лоснящихся от древности брюках, коротком узком пиджаке, времен пионерского прошлого его дедушки, лохматое и неухоженное, как дворовая болонка. Его глубоко посаженные глазки-оливки обвели наглым взглядом ряды одноклассников и остановились на единственно незнакомом лице — моем. Он криво ухмыльнулся, вздыбливая усики над губой, и, вальяжно пройдя по ряду, сел за соседнюю парту.

— Что за хомячок? — спросила я у соседки и получила вполне ясный ответ:

— Андрей Адальский. Полный дебил. Теперь держись.

Я держалась, но не долго. Андрей привлекал меня своими эскападами, как мышку сыр в мышеловке. Он с патетикой заявлял, что является польским графом, а в анкетах с гордостью выводил — «русский». Его еврейские корни были настолько отшлифованы и законспирированы, что и Джемс Бонд вряд ли смог бы доказать их наличие в столь напыщенной родословной — героического слепого деда, в дни молодости гнавшего с Урала Колчака, а в дни старости с не меньшим остервенением — жену, проворную бабульку с истинно семитским обликом. Щуплого отца, больше похожего на пуфик в гостиной — такого же молчаливого, незаметного и безропотного. Мамы — вальяжной дамы с аристократическими претензиями и манерами скучающей плебейки. Она смерила меня оценивающим взглядом, в котором я явственно увидела огонек ЭВМ, обрабатывающий полученные данные после тщательного измерения и взвешивания объекта. Итог можно было не оглашать — он высветился на ее табло — лице брезгливой миной недовольства. Но она высказалась:

— Вы, деточка, из многодетной семьи, — кинула она, оценив мою недорогую, скромную одежду. — К тому же, как мне известно, не очень здоровы. Надеюсь, вы понимаете, что о серьезных отношениях с Андрюшенькой не может быть и речи? Он очень талантлив и перспективен. У него большое будущее, и я не желаю, чтобы он испортил его из-за мимолетного увлечения. Дружите, общайтесь, но помните, что в случае неприятностей, ответственность будет целиком на вашей совести. И не пытайтесь впутать в это Андрея. Он слишком юн и неискушен в подобных вопросах.