Страница 21 из 41
— У тебя пуговки перламутровые, — сообщила, трогая пуговку на груди рубашки Руслана. — А ты мне снился. Ты летал. Цветы яркие красивые внизу, а вверху облака и ты летал.
Ну и как уйти от нее? — скрипнул зубами: Как оставить? Это равно снова убить.
Никуда ему от нее не деться, никогда. Повязала их та пуля накрепко.
— Я… в магазин, к завтраку что-нибудь купить, — сообщил глухо — голос не слушался, предавал.
— Угу, — прильнула к его груди, принялась ткань рубашки изучать, трогать, гладить. Рус слушал ее дыхание, ощущал прикосновения и терял в них боль и отчаянье, только горечь никак не уходила — усиливалась, смешиваясь с печалью.
Как он мог промахнуться? Лучше бы убил.
Нет, — рука сжала ее плечо, Руслан зарылся лицом в ее волосах:
— Прости.
Она как будто не поняла — обняла неумело:
— Ты мне часто снишься, тебя Русом зовут, — сообщила. — Только ты в темноте всегда, а там страшно. Летать не страшно, а в темноте — страшно. Там что-то бродит, ворчит, рыщет, злое, черное. Я его рисовала, а у него только один глаз, больше не показывается.
Руслану комом ее лепет в горле встал. Больно, как будто душу из живого выдирают.
— Я… пожалуй никуда не пойду, на завтрак там что-то есть, сообразим.
— Поцелуй меня, — попросила вдруг, обвив его шею руками. — Мне так нравится, как целуешь.
— Правда? — дрогнул, волосы ей с лица убрал.
— Правда. У тебя губы ласковые. Мне всегда казалось — ты сон, а ты на самом деле. Рус, — сладко из ее уст его имя прозвучало, протяжно.
— Запомнила?
— Помнила, — неумело коснулась его губ губами.
"Правильно. Руса знала, Руса и помнила — не Руслана", — поморщился. Зажмурился, прижал ее к себе и губы поцелуем накрыл.
Зацеловал бы, наверное, то ли себя, то ли ее утоляя, спасаясь от мыслей, от маяты и боли, но кто-то в дом ломиться начал, звонок затрещал.
— Звонок, — сообщила Вита, отодвигаясь от Руслана.
— Точно, — вздохнул: кого черт принес? — Пойду открою, пока не оглохли. Здесь побудь, хорошо?
— Угу.
Вниз спустился, дверь открыл и получил связку удочек и подсак в лицо:
— Я узнал, где Карповое озеро! — возвестил сияющий как фара Леня, бесцеремонно вваливаясь в дом. Отодвинул Руслана с прохода, поставил удочки в угол и скинул рюкзак, сапоги на пол посреди коридора поставил.
— Ветровку забыл, — напомнил Зеленин, поджав губы.
— А, — отмахнулся мужчина. — Давай по кофею и двинулись! Хавчиком я затарился.
Рус руки в карманы сунул, к стене прислонился:
— В смысле, ящик водки уже в рюкзаке.
— Обижаешь — пиво, старичок, только пиво.
— На завтрак?
— На весь день. Остальное возьмем у природы. Ну, что встал-то? Шевелимся, Рус, шевелимся!
Двинулся на кухню и остановился, смолк, увидев выглядывающую из-за угла кухни симпатичную незнакомую мордочку с улыбкой до ушей.
— Здрассте! — мурлыкнула Вита и натянула до подбородка ворот рубашки Зеленина, пытаясь скрыть радужную улыбку. Выглядела она в ней сущим дитем.
До Леонида стало доходить, что с рыбалкой он погорячился. Поздновато он с этим к другу — русалка у него уже поселилась.
— Э-э-э, — протянул, чтобы занять паузу.
Вита засмеялась — Леня явно ей нравился и вызывал ассоциации с клоуном. Зеленин молчал, стоял и смотрел на пантомиму друга и Виты. Она радовалась, она была счастлива и тем словно оправдывала его, немного, но успокаивала, снимая грамм тяжести с души.
Она как котенок, пугающийся собственной тени, играющий с собственным хвостом — была столь же наивна, беззащитна и себе на уме. Какие процессы происходили в ее голосе, было загадкой для Руслана. Отчего одного принимала, другого сторонилась, над чем смеялась и что ее огорчало — невозможно было понять. Но это было творением его рук, результатом его поступка. Он убил человека и породил дитя, за которого теперь нес ответственность не только как за ребенка, больного, но и любимую женщину. Одного пункта хватит, чтобы его груз раздавил. Выдержит ли Рус все пункты, в добавок к тем, что уже имел? Он не знал, но четко понял, что имея возможность выбрать с чем и каким путем идти — выбирать не станет.
Вита засмеялась, обходя растерянного Леонида — ее веселила ветровка, колорит цветовой гаммы: широкая желтая полоса на спине и тонкая по плечам на фиолетовом фоне и красный треугольник на груди из которого, выпучив глаза от такой радости, пыталась выбраться белка.
Девушка засмеялась, узрев тисненную морду.
— Старик? — выгнул бровь мужчина, взглядом ища спасение у друга.
Зеленин молчал — его заботило одно, Иванова другое и их интересы не могли пересечься.
Девушка запихнула края рубашки, укутавшись в нее и, с лучистой улыбкой сообщила в лицо мужчины, будто страшную тайну ему доверила:
— Мы ходили в кино!
— Ага? — моргнул. В глазах чертенок мелькнул, зыркнул в сторону Руслана: и только? Или ЗАГС следующим пунктом? Трамваи еще туда не ходят, да, старичок?
— На "Не могу сказать прощай!"
— Новый блокбастер, что ли? — озадачился. — Где идет?
— В «Кировце»!
— Где?! — мужчину малость перекосило в попытке отыскать кинотеатр, который три года, как снесли.
— В парке!
— В каком? — Леня даже отпрянул — парк вовсе не складывался с почившим кинотеатром и неизвестным ему фильмом.
— Не знаю. Мы там лебедей кормили.
До мужчины начало доходить. Нахохлился и уставился на друга: ты в своем уме? Понял хоть с какой телочкой связался?
— Один белый, белый, другой черный — они пара. Изумительно, правда? Такое удивительно гармоничное сочетание.
— Ага, — бросил мужчина, проявляя вежливость.
Зеленин отлип от стены и пошел на кухню:
— Пошли кофе пить, — бросил, между прочим, проходя мимо друга. Тот перехватил его и требовательно заглянул в глаза. В ответ Руслан отвел взгляд и скинул руку.
— Эта не та история, из-за которой ты симку поменял? — спросил Иванов тихо в спину. — Неприятность неслабая, согласен…
Руслан ожег его взглядом, упреждая дальнейшие словоизлияния в подобном контексте и, Иванов прикусил язык, задумался, сообразив, что опять что-то пропустил и не туда полез. Молча расположился за столом, сложив руки и с некоторым испугом пытливо поглядывая на парочку. Рус хотел накрыть на стол, Вита активно ему мешала, бродя за ним как хвостик.
Он к холодильнику — она за ним. Он пытается масленку взять, она ему пельмени подает. Он нарезку салями — она пакет вишни. Минут пять по кругу с удивительным для Руса терпением. Ни взглядом, ни жестом, ни словом не выказывая раздражение — не глядя, забирал из ее рук поданное и убирал обратно.
Когда на столе все же появилась упаковка нарезки и масленка, девушка схватилась за нож, желая нарезать хлеб, но был настолько мягко и ненавязчиво отстранена, что Иванов вовсе растерялся, не зная, что думать. Он не узнавал своего друга, не мог придумать причину, по которой он терпит ненормальную. Симпатичная? Да, Бог мой, и не такие водились и точно так же — выводились, без всяких реверансов: тебе налево и прямо, милая.
Может эта, как ее там, чья-то родственница, а Русу присмотреть за ней поручили?
Так себе версия, но другая в голову не идет.
Он за чашками, девушка за ними же тянется и до суетилась, «помощница» всю стойку с посудой на пол вывалила. Руслан успел оттолкнуть ее в сторону и собой прикрыл, прижав к груди.
У Леонида рот открылся: чудеса. Прямо картина маслом: жертва спасена грудью от осколков фарфоровой очереди!
Дальше ни мыслей, ни слов не было — девушка заплакала над невинноубиенным сервизом и Зеленину спешно пришлось ее эвакуировать в гостиную. Она так плакала, что даже Леониду нехорошо стало, приколки да шуточки сами испарились.
Руслан слышать не мог, как она плачет, от слез ее душа дрожала. Усадил в кресло девушку и торопливо сунул в руки первый попавшийся журнал.
— Смотри! — ткнул пальцем в разворот «Автомира». — Красивая машина, — глянул, соображая какая марка. — Тайота — авенсис.