Страница 5 из 44
— Звере-ок!
Перед этим напевным и умильным призывом, как говорится, устоять невозможно. Зверьки, косясь по сторонам, чтобы никто из товарищей не видел их падения, воровато подходят к прилавкам:
— Ну, чего тебе?
— Молочка парного хочешь? — спрашивают хитрые зверюши.
(Вниманию родителей! А особенно — вниманию родителей-зверюш! Далее рассказывается сказка, содержащая измышления, неприятные и обидные для зверюш, а также неподходящие для детей младше десяти лет. Зверьки всегда все путают и рассказывают ерунду. Ее можно просто пропустить и читать с того места, где зверюши рассказывают свою версию событий).
— Ммм… можно, — не сразу соглашается зверек. Все-таки у него есть принципы. Он лезет в карман потрепанных штанов за мелочью, но добрая зверюша останавливает его:
— Да не надо, зверек! Ты лучше вот что: ты приходи вечером на сеновал!
— На сеновал? — недоверчиво переспрашивает зверек. — А сама-то придешь?
— А как же! — завлекательно пищит зверюша.
— Обманешь! — презрительно тянет зверек. — Забожись!
— Святой истинный крест, — убедительно говорит зверюша, которая и так-то никогда не врет, а после такой важной клятвы — особенно.
Вечером зверек, напившись молока и намечтавшись о приятном свидании, является на сеновал. Ему в глубине души очень нравится опрятная, белая зверюша с бантиком, но поскольку он воспитан в убеждении, что от зверюш одно зло, он сильно колеблется, не заманивают ли его в ловушку. Взрослый папа-зверек не раз говорил ему, тогда молодому, что зверюши любят заманить зверька на сеновал и там заняться с ним гадостями. Например, подергать за усы или засыпать в глаза сенной трухи.
На сеновале вечно опаздывающего зверька уже ждет аккуратная, веселая зверюша с новым бантиком. Зверек, естественно, к ней тут же пристает и лезет целоваться. Это считается у молодых зверьков хорошим тоном. Оправляя платьице, зверюша, которая и сама не прочь поцеловаться, строго говорит зверьку:
— Скажи три раза «Отче наш», и тогда посмотрим.
— Не могу! — кричит зверек. — Это совращение! Научишь меня сейчас всяким гнусным заклинаниям… правду же мне папа говорил, что вы изуверская секта…
— Это не заклинание, — назидательно говорит зверюша, — а душеполезная молитва.
Тут же она — как бы ненароком — подсовывает зверьку душеспасительную брошюру «Христос стучит в твою дверь» или что-нибудь в этом роде. Впрочем, о душеспасительных брошюрах будет рассказано отдельно.
— Ну… отче наш… — нехотя бормочет зверек себе под нос.
— Да ты не под ноги смотри, а в небо! Видишь, сколько звездочек! И не нукай, — ласково говорит зверюша. — Ну, начали: Отче наш…
— Иже еси… это… на небеси…
— Без «это». Иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим…
— Как же… оставляете вы, — бурчит зверек, но, вспомнив о бесплатном молоке, добросовестно повторяет молитву.
— И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…
— От кого? — переспрашивает зверек.
— Будто не знаешь, — говорит зверюша. — От того, кто питает гордыню твою сатанинскую. Ну же: слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
— Аминь, — повторяет зверек и тут же взрывается:
— А все-таки все это фарисейство и лицемерие! И ничего вы не верите, а только так, для виду! Ну сама подумай, ну если бы Он был, то разве стал бы терпеть то бедственное положение, в которое ввергнуто все живое? Ну ты подумай, разве это допустимо, чтобы такие существа, как зверьки, страдали от комаров и насморка? И разве можешь ты всерьез допустить, что какая-то высшая воля предусмотрела все вокруг…
— Ну ладно, — перебивает его зверюша, — мы целоваться сегодня будем или нет?
Через некоторое время зверек уже не смотрит на мироздание так скептически, и вообще ему начинает казаться, что в мире есть место добру и справедливости. А убегая, раскрасневшаяся зверюша с блестящими глазами кричит зверьку:
— Звере-ок! Приходи завтра на пирожки с черешней!
Так обычно возверюшиваются зверьки.
— Молочка парного хочешь? — спрашивает зверюша.
— Да ну вас, с вашими глупостями, — бормочет зверек, не отрывая голодного взгляда от крынки молока и выворачивая карманы в поисках мелочи.
— Да я тебе так налью, — смеется зверюша и наливает зверьку целый стаканчик. Зверек быстро выпивает молоко и вытирает побелевшие усы.
— Ничего себе молочко, — замечает он как бы в сторону. — Отчего так мир устроен, что у вас, зверюш, и молочка сколько хошь, и усы причесаны…
— Ты, зверек, если хочешь, — говорит зверюша безо всякой задней мысли, — заходи вечерком. Как раз молочка принесу с вечерней дойки, посидим, поговорим.
«Нет уж, — думает зверек, — меня не проведешь. Я приду, а ты меня смущать начнешь». Как именно будет его смущать зверюша, он и сам толком не знает, просто все детство ему внушали, что зверюша хитра, зверюша коварна, зверюша заманит лаской — и цап! «А с другой стороны, — думает зверек, — кто ее знает, эту зверюшу? Вдруг она в меня влюбилась?».
И, подбоченясь, говорит:
— Нет уж, я к тебе не пойду. Там вас соберется десять штук на меня одного, и начнете меня опушать-озверюшивать. Уж если тебе так сильно надо, ты приходи-ка на сеновал, там и поговорим.
Зверюша побаивается идти на сеновал после захода солнца. Но храбро говорит себе, что не съест же ее зверек, — и вообще, может быть, она убедит его в чем-то важном.
На сеновале тихо. Пахнет клеверное сено. В маленькие окошки под крышей заглядывают острые звездочки. Сверчит сверчок, негромко напевают птицы, невидимые в темноте. На сене рядышком сидят аккуратная зверюша с бантиком и всклокоченный зверек, который еле переводит дух: опаздывал и торопился.
— Как Божий мир-то хорош! — замечает зверюша, разглядывая звезды.
— Как же! Хорош! — выпаливает зверек. — Сейчас бежал, влетел в крапиву! В крапиву, понимаешь ты, глупая зверюша! А то еще бывает, босой лапой на стекло! А тот раз ураган был, крышу снесло, — это хорош, да? А когда у соседа все четверо зверят ветрянкой болели, — это тоже хорош?
Зверюше становится грустно. Она начинает защищать свой Божий мир от нападок зверька.
— Вы, зверьки, все думаете, что Бог — зверец какой-нибудь, — обиженно говорит зверюша, вертя в лапах кисточку собственного хвоста. — Будто налетит, поколотит, деньги наберет и убежит со смехом.
— А то не так! — хмыкает зверек.
— А вот не так! — сердится зверюша. — Испытания нам посылаются для того, чтобы мы учились стойкости!
— И какой же я такой стойкости научусь, ежели у меня зверец деньги отобрал? — издевается зверек.
Зверюша размахивает лапами, блестит глазами, доказывает. Потом, спохватившись, вскакивает и убегает:
— Ахти! У меня корова-то не доена!
Зверек, оставшись один, откидывается на сено, смотрит на звездочки, слушает, как где-то вдалеке скрипит дверь, густо мычит корова.
«Как Божий мир-то хорош!» — неожиданно приходит ему в голову, и зверек удивленно вскакивает на сене.
Но тут как раз прибегает зверюша с кувшинчиком парного молока и теплыми пирожками из печи. Зверек налопается от пуза, глаза посоловеют… Зверюша ему на сено постелит свежую простынку, прикроет лоскутным одеяльцем, чмокнет в щечку и перекрестит на ночь. И спит зверек, и не скрипит зубами во сне, и сны ему снятся прозрачные, разноцветные, душистые… Если зверюши чем и способствуют возверюшению зверька, то лишь любовью и заботой, а не глупым кокетством и хитрыми уловками, как то измышляют зверьки.
Впрочем, рассказать-то мы собирались не столько о сеновале, сколько о цветных стеклышках. Дело в том, что не только большие, но и маленькие зверюши приходят иногда в зверьковый городок — не столько с миссионерскими целями, сколько из любопытства. Им очень хочется посмотреть на тех несчастных существ, о которых взрослые зверюши говорят с неизменным состраданием и горячей любовью. Кроме того, зверьки в их представлении окружены ореолом какой-то романтической независимости, вроде босяков у известного революционного писателя Горького.